Столичный доктор. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей

В зале стало чуть темнее, но ненадолго, освещение изобразили быстро. Правда свечами — электричества на вокзале почему-то не было. Мы с Бортниковым начали было обсуждать достоинства и недостатки стерляди и белорыбицы. Обычный предобеденный треп. Как по мне, белорыбица всё же жирновата. Балык из нее хорош, а вот в остальном… На что Михаил Петрович выражался в стиле «вы просто не умеете их готовить».

И тут откуда-то справа понесло таким концентрированным… Ну да, аромат отечественный, скрепный. Я посмотрел в сторону источника амбре. Там уселся некий нехороший человек, который решил устроить всем веселую жизнь, обильно смазав сапоги березовым дегтем. Купчина в классическом наряде. Поддевка, несмотря на жару, картуз с лакированным козырьком, борода лопатой. Запах знакомый всякому медику, академик Вишневский с ним бальзамический линимент придумал. Кстати, а как на латыни это отравляющее вещество называется? Пицис бетулэ? Или это родительный падеж? Ну да, как в рецепте писали: возьми такой-то фигни столько-то. А ведь вонючей мази еще в природе нет. Будущий академик может в школу еще ходит. Так, дегтя березового три грамма, ксероформу столько же, и любимого всеми олеум рицини, он же касторовое масло, до ста грамм. Смешать, но не взбалтывать. Вуаля — мазь Вишневского! Очередное чудо-лекарство для самых широких слоев населения, появись! С дегтем в России проблем никаких, ксероформом раны давно посыпают, а уж касторки Келер по одному щелчку пальцев доставит любое количество.

— А вы, я смотрю, везде работаете, — заметил Михаил Петрович, глядя, как я лихорадочно строчу рецепт в записную книжку.

— Так мысль, она такая. Только отвернулся — и готово, убежала. Вы же помните анекдот про Кольриджа, который забыл приснившуюся ему поэму?

— Мне кажется, в этой истории больше опия, которого поэт накурился. Наверняка начал писать, потом уснул, а красивую историю придумал для издателя.

— А вот и наш заказ несут, не дадут с голоду умереть.

Когда ливень закончился, мы как раз доедали десерт. Тут и Жиган появился с докладом, что извозчиков нет, придется подождать немного. Но мне уже хотелось домой. Там даже чудо сантехнической мысли под названием «Унитас» помнит все изгибы моего седалища. И ванна тоже соскучилась.

Кстати, унитазы — устройство довольно новое. Отечественный производитель еще не дошел до изготовления этого жизненно необходимого аксессуара. Пришлось в свое время озаботить Чирикова закупкой импортных. Зато теперь у меня в ватерклозете монументальное изделие, импорт с Британских островов.

Желание побыстрее обеспечить себе комфорт привело к злоупотреблению служебным положением. Я подозвал официанта и полюбопытствовал, есть ли у них телефон.

— Конечно, имеется, — ответил халдей с такой гордостью, будто он не только самостоятельно обеспечил связь в ресторане, но и изобрел телефон. — Извольте следовать за мной, ваше высокоблагородие.

Интересно, это он угадал, или просто прогнулся в надежде на чаевые? Гривенник я ему в любом случае дам, даже если он меня в ваше высокопревосходительство запишет.

А удобно сделали, специальный закуточек для посетителей придумали, чтобы не тревожить никого.

Телефонистка соединила меня с диспетчером мгновенно.

— Скорая помощь, слушаю вас, — раздалось в трубке.

— Это Баталов. Я сейчас на Рязанском вокзале. Пришлите экипаж, Жиган встретит. Со мной еще семь человек.

— Сию минуту, господин Баталов.

Эх, хорошо иметь в своем подчинении скорую. Отвезут куда надо в кратчайшие сроки. Ладно, подчинение уже не мое, городское, но мне в просьбе отказать не могут. Потому что главного врача назначаю как раз я.

Большая Молчановка встретила меня… никак. Не то что хлеб-соль, вообще никто не заметил. Заехали во двор, кучер сразу исчез. Выход из экипажа, сначала мой, а потом и Бортникова, вызвали интерес разве что у дворника, да и тот, глянул вскользь — и продолжил махать метлой. Вот только собачий лай добавился в привычные звуки.

Ну и ладно, раз у вас своя свадьба, у нас тогда тоже сугубо индивидуальная. Куда идти, я и без провожатых знаю. Сказал Жигану, чтобы Невструевых в комнату Кузьмы устроил, кроватей дополнительных туда занесли, и всякое прочее. Не в конюшне же людям ночевать.

Вдова моего слуги молчала. Так, шикнула пару раз на девчонок, схватила свои пожитки, да и пошла вслед за Жиганом к черному входу. Я сам ей сказал, чтобы много барахла с собой не тащила. Так, на первое время переодеться. Приедем на место, дам подъемные, пройдутся по лавкам… А все эти портки из домотканого материала в комплекте со вшами — увольте. Понятное дело, всё осталось в целости и сохранности у родни под присмотром. Захочет — заберет потом. Сейчас ценность каждой тряпочки чуть поменьше, чем лет триста назад, но просто так вещами никто не разбрасывается. Хранят, используют по очереди до полного износа, попутно штопая и ставя заплатки. У кого двое штанов есть и пара сапог — тот вполне обеспеченным считается.

Блин, вот знают же, сволочи, что я никаких сюрпризов не люблю и считаю, что лучшую импровизацию необходимо всё равно несколько раз отрепетировать. И раз за разом приходится улыбаться, кланяться и говорить как я рад. Потому что стоило мне шагнуть за порог, как я понял, что происходит нечто не очень хорошее. На стене, глядя нежным взглядом на посетителей, висел мой портрет. В мундире, точно таком, как где-то у меня в вещах лежит — темно-синем. И со всеми орденами и медалями, отечественными и заграничными. Про мундир покойник, небось, растрепал, когда в последний раз мотался ко мне на квартиру. А про ордена в газетах пишут.

Потом начали подбегать всякие люди, преимущественно в белых халатах, возглавляемые проклятым пшеком Вацлавом, совершенно напрасно, как мне кажется, пригретым у меня на груди. Бездельник явно собрался к кому-то на свадьбу, потому что тащил в руках натуральный веник из полусотни роз, воплощенную мечту прыщавого приказчика. Самым странным было то, что букет вручили мне, после чего начали вразнобой вопить «Ура!» и «Поздравляем!».

И да, я улыбался, кланялся и благодарил. А что еще делать? Я рад, что эти люди помнят, кто дал им эту работу и обеспечил недосягаемые вершины денежного содержания. Да и открыл новые перспективы в медицине. Вот только портрет забирать не буду, пусть Моровский у себя в кабинете вешает.

Когда поздравляющие рассосались, я повернулся к Михаилу Петровичу. А то он стоял забытый и почти чужой на этом празднике жизни. Немного подтолкнул его вперед, и сказал:

— Вацлав Адамович, это наш коллега из Тамбова, доктор Бортников. Представляете, он там в одиночку организовал скорую, и ездит на вызова на велосипеде!

— Я помню, вы на съезде были, — пожал ему руку Моровский. — Михаил Петрович, если не ошибаюсь?

— Он самый, — почему-то смутился мой спутник.

— Доктор к вам на стажировку. Поэтому гонять как новобранца, чтобы через месяц всё знал и еще больше умел. Федор Ильич, — обратился я к Чирикову, — попрошу устроить нашего гостя, чтобы никакой нужды не испытывал. И приглашаю всех… давайте к семи, что ли, поедем поужинаем… да хоть в «Прагу».

— Всё сделаю, — кивнул стоящий в стороне Должиков.

Надо украсть его отсюда, сманю тройной зарплатой. Будет упираться — организую похищение.

Естественно, покоя мне не дали. Сначала подступился Винокуров-старший. Он схватил меня за рукав и попытался куда-то утащить. Но я не муха-цокотуха, во мне килограммов чуть побольше.

— Александр Николаевич, уважаемый, понимаю, дело у вас важное и отлагательств не терпит. Но верите — я только с поезда, и мне ужасно хочется посетить ватерклозет. А после этого залезть в ванну и помыться. Так что следуйте в фарватере, а дома у меня всё расскажете.

— Извините, Евгений Александрович, — сказал Винокуров.

Но не смутился и не отстал. Так и дошел за мной до заветной двери на третьем этаже. Дверь оставили открытой: вещи заносили, да и не стали закрывать, зная, что я наверх поднимусь. Чужие здесь не ходят, а свои и подавно без приглашения не зайдут.