Чорный полковник (СИ) - Птица Алексей

— Пойдёмте быстрее, нам много документов нужно заполнить, — проговорила девушка и тут же вышла из палаты, направляясь в свой кабинет.

Пожав плечами, я направился за ней, провожаемый насмешливым взглядом кубинца. Дошли мы до её кабинета довольно быстро. А вот сюда я попал впервые. На столе действительно лежала пачка разных документов, и отдельно серые листы писчей бумаги.

— Так. Садитесь, берите ручку и лист бумаги: будем заполнять анкету и писать автобиографию, — по-деловому велела она и пояснила, заметив, что я нахмурился: — Всё это нужно для комиссии. Я вам помогу и подскажу, если потребуется, а пока займусь своими делами.

Взяв напечатанную анкету, я быстро заполнил её на русском, а потом продублировал всё написанное корявыми амхарскими буквами. Девушка диктовала мне, что нужно писать, когда я спрашивал. Я старательно записывал и, когда приступил к своей биографии, уже порядком задолбался выводить эти письмена. Моя голова постепенно клонилась к Любе, ноздри еле заметно трепетали, втягивая такой манящий запах женского тела. То ли что-то заметив, то ли посчитав подобную близость предосудительной, девушка вдруг порывисто вздохнула и вскочила. Но её помощь была всё ещё необходима. И Люба, встав за моей спиной, продолжила подсказывать, невольно склонившись надо мной.

Впрочем, довольно скоро она отошла, видимо, почувствовала как ей (да и мне!) стало жарко. Не заметить этого, конечно, было невозможно, но я сдерживался, как мог. Хотя мой одноглазый Мамба упорно лишал наш мозг кислорода, усиленно оттягивая всю кровь на себя. Но поспешить, значит, ничего не получить. Нужен манёвр души и тела.

— Вроде всё!

— Давайте, посмотрю.

— Возьмите, — я протянул ей листы и мимоходом похвалил: — У вас такие красивые волосы!

— Да, для Африки весьма необычно, я понимаю.

— Очень необычно. И вы сами очень необычная женщина.

— Так, стоп! — неожиданно вспыхнула докторша. — Хватить делать мне комплименты! Ваши бумаги я посмотрю, где надо — исправлю, а вы можете идти!

Взглянув на девушку, чьи щёки покрылись краской негодования, я улыбнулся.

— Не надо так нервничать, вы самый обаятельный доктор, что мне встречался. А встречалось мне их много и самых разных национальностей, уж поверьте.

— Я вам верю, — холодно ответила врач.

Я огорчился. Что я такого крамольного сказал? Вроде бы нагло не приставал и даже не пошлил. А тут такой от ворот поворот. Пожав плечами, я молча вышел из кабинета. Ну, нет — так нет, на нет и суда нет. Тихо хлопнула за мною дверь, и девушка осталась одна.

Любовь Владимировна ещё некоторое время изучала бумаги, заставляя себя разбирать буквы и вчитываться в строки. Написано всё оказалось правильно.

Отложив исписанные листы, она откинулась на спинку стула и неожиданно для самой себя задалась вопросом: «Что со мной творится? Почему я так реагирую на этого контуженного чёрного полковника? Что он мне сделал? Вот зачем я его обидела? Он ранен, да и с головой у него не всё в порядке».

Нужен ли он ей, и зачем? Вопросы, вопросы, вопросы…

Ей внезапно стало так себя жалко, прямо до слёз. Схватив не глядя лист бумаги, Люба уткнулась в него лицом, и из её глаз буквально брызнули слёзы. Давясь беззвучными рыданиями, девушка отчаянно всхлипывала, содрогаясь при этом всем своим тонким станом. Давно она уже так не плакала… наверно, с того случая, когда узнала об измене мужа.

Горькие воспоминания хлынули рекой, приправив жалость к себе ещё и обидой. Прикусив сжатые в кулак пальцы, Люба едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. Ещё чуть-чуть, и с ней случится истерика. Она держалась, долго держалась, но…

На протяжении нескольких последних лет Любовь Владимировна Неясыть выстраивала вокруг себя железобетонную крепость. Однако, возводя всё новые и новые этажи, обиженная женщина не заметила такого «пустяка» как усталость «металла», из которого её сложила. И все возведённые бастионы вдруг пали, осыпаясь пылью и песком. Любу как озарило: она всего лишь человек, а не робот, да ещё и женщина к тому же. Маленькая, слабая, рыжая женщина, обидеть которую легко может почти каждый! Внезапное осознав эту истину, она, уже не скрываясь, принялась рыдать в голос, заливая слезами не только насквозь промокший лист бумаги, но и столешницу рабочего стола.

В этот момент тихо приоткрылась дверь, и в кабинет вошёл тот, кто вышел из него буквально пару минут назад. Он подошёл к Любе, остановился сбоку и пару секунд молча смотрел, как бьётся она в конвульсиях плача. Затем тихо опустил ладонь на её растрёпанную голову и присел рядом на корточки.

— Успокойся, девочка, не надо плакать, — слова утешения, произнесённые с неподдельной нежностью, проникали прямиком в душу, — ты же сильная. Пусть уйдут со слезами все твои тревоги и заботы. Всё пройдёт, пройдёт и это. А душевная боль не вечна. Сегодня ты страдаешь от неё, а завтра твоя голова будет полна совсем другими переживаниями. Поверь мне.

Любовь Владимировна подняла на Бинго заплаканное лицо. Широкая мозолистая мужская ладонь почти невесомо прикоснулась к её векам, медленно стирая кристальные, по-детски чистые слёзы. Она чувствовала грубую шероховатость его ладони и, как это ни странно прозвучит, радовалась этому. Твёрдые мозоли почему-то не царапали её нежную кожу, а словно грели, отдавая душевное человеческое тепло.

Полковник поднялся, а Люба, сморгнув из глаз упрямо набирающуюся влагу, будто очнулась и подняла вверх лицо. Прямо на неё смотрели чёрные глаза, светящиеся какой-то внутренней добротой. Их взгляд притягивал её исстрадавшуюся душу и дарил успокоение и спокойствие.

Внезапный порыв будто подтолкнул её, она резко подалась вперёд и уткнулась в живот Бинго лицом, крепко обняв его за талию. Слёзы вновь потекли рекой, но эти её слёзы несли с собой облегчение. Люба просто выплакивала всё накопившееся: боль, обиду и даже страх, без остатка отдавая их этому странному человеку, показавшемуся ей родным.

Прошло несколько минут, прежде чем она окончательно пришла в себя. Любовь Владимировна затихла и долго молчала, вцепившись руками в одежду Бинго. Потом отстранилась и взглянула на своего спасителя. Бинго безмолвно смотрел на неё, казалось, понимая как никто другой. Его спокойный взгляд ласкал лучиками света, уверенности и силы. И не было в нём ни похоти, ни желания обладать ею, он просто хотел быть рядом, хотел помогать и защищать. И она почувствовала это всей душой. Девушка потупилась, вытирая слёзы рукавом медицинского халата.

— Извините меня, я просто устала.

— Это вы извините меня. Я услышал какие-то всхлипы. Подумал, что вам плохо и испугался за вас. Зашёл, и вот, — Бинго огорчённо развёл руками. — Наверное, вы из-за меня плакали, я вам нагрубил?

— Нет, вы тут абсолютно ни при чём. Просто навалилось всё и сразу: тоска по Родине, по родителям, по нормальной жизни, да и не только. Вот я и не выдержала, а вы услышали. Извините.

— У такой прекрасной женщины не должно быть никаких душевных терзаний. Вы — словно добрая фея из сказок. У вас и глаза зелёные, как у феи, и рыжинка есть. Вы — фея, и вы дарите всем вокруг свою доброту и красоту.

— Опять вы, — легонько укорила его Люба уже без прежнего накала и скорее по привычке, чем по велению души.

— Да, опять. А как иначе? Вы очень хороший врач, но почему-то не приемлете комплиментов. И в то же время вы очень трогательная и беззащитная, — проговорил Бинго, а на её глаза вновь начали наворачиваться слёзы. Поэтому он поспешил продолжить: — Мне ничего от вас не надо, простите, если я вас обидел. Я услышал и пришёл на помощь, это мой мужской долг. Я всегда прихожу людям на помощь, если они этого достойны.

— К сожалению, скоро вы вряд ли сможете кому-то помогать. Вас уволят, и вы будете влачить жалкое существование на пенсию военного.

— Здесь нет пенсий, — возразил он ей. — Дадут выходное пособие, а дальше ты сам: живи, как хочешь. Не переживайте, у меня есть как средства для жизни, так и лекарства, чтобы вылечить свою контузию.