Владилен Машковцев - Время красного дракона
— Пусть возьмет, — разрешительно махнул рукой Коробов.
Функ отошел, держа на руках гипсовую Дуню-колдунью. Мартышка-Лещинская размышляла вслух:
— У горкомовской буфетчицы ведь нет никакой дочки. Она выдумана.
Секретарь горкома партии взмахнул кувалдой коротко, от своего лба, ударил по голове Веры. Коробов вышел из мастерской, бросив своим помощникам:
— Скульпторшу из гостиницы выгнать, она нам больше не нужна.
А в мастерской кричали, толкались. Многим хотелось ухватить кувалду, ударить по какой-нибудь скульптуре. Наиболее неистовыми разрушительницами оказались Партина Ухватова, Жулешкова, Лещинская. Они раскрошили гипсовую Фроську на мелкие куски, топтали ее ногами, не жалея туфли. Прокурор Соронин и Придорогин до таких страстей не опускались. Они переглядывались, наслаждаясь патриотическим буйством провинциальной интеллигенции.
Вера Игнатьевна Мухина сидела в это время в мастерской на низком березовом чурбаке с закрытыми глазами, обхватив голову руками. Дикая фантасмагория казалась ей каким-то ужасным сном, бесовством. Она ждала, когда Берман подойдет к ней и ударит кувалдой. Придорогин начал выпроваживать членов комиссии и посетителей:
— Прошу всех покинуть помещение. Останутся для составления протокола только Шмель, Разенков и Ухватова.
Когда лишние разошлись, в мастерской появился лейтенант Бурдин:
— Извините, Вера Игнатьевна, но мы должны произвести обыск. Вы не обижайтесь. Обыск — для формальности.
— Не дипломатничай, Бурдин! — поправил лейтенанта начальник милиции. — Скажи прямо: гражданка Мухина, к нам поступил сигнал, будто вы занимаетесь контрреволюцией, рисуя вождей нехорошими животными — крысами, кошками, собаками. Наш осведомитель мог што-то напутать, академий он не заканчивал. А мы на сигнал должны отреагировать, проверить.
— Да, да, пожалуйста, проверьте, — смотрела Мухина в одну точку.
— Ежли осведомитель соврал, я ему дам по морде при вас, — пообещал Придорогин.
— А к разгрому ваших скульптур мы не имеем никакого отношения, Вера Игнатьевна, — поклонился вежливо прокурор Соронин.
Обыска в сущности не было. Лейтенант госбезопасности пошарил небрежно по углам, затем подошел уверенно к стопе картонных листов, извлек из-под него фибровый чемоданчик. Придорогин не сводил глаз с удрученной скульпторши. Она вроде бы не изменила своего поведения.
— Чемодан ваш, гражданка Мухина?
— Да, разумеется, мой. Замка на нем нет, он открывается свободно.
Бурдин поставил чемоданчик на стол, поднял крышку, начал перебирать бумаги, эскизы, рисунки. На самом дне лежал ополовиненный лист ватмана с рисунком, который привел всех в оцепенение...
— Ленин котом нарисован! С хвостом, с когтями! — воскликнула в ужасе Партина Ухватова.
Придорогин выхватил из кобуры револьвер:
— Сволочь! Я тебя без суда и следствия расстреляю!
Начальник НКВД ткнул Мухину дулом в лоб и нажал на спусковой крючок. Выстрел прогремел в помещении — оглушительно. Но прокурор Соронин успел толкнуть руку Придорогина вверх. Вера Игнатьевна осталась живой. Но на выстрел она не среагировала, как бы и не слышала его, не заметила, все так же смотрела в одну далекую точку.
— Нельзя! Все должно быть по закону, — отодвинул прокурор Придорогина. — И требуется допросить, провести следствие, выявить сообщников.
— Дайте мне наган, я ее расстреляю! — рвалась к действию и Партина Ухватова, возмущенная глумлением над вождем мирового пролетариата.
Шмель произнес свою жизненно важную фразу:
— Социализм овладел умами миллионов людей, и он непобедим!
И увлажненно поблескивали глаза заведующего вошебойкой имени Розы Люксембург. Он искренне ощущал себя выразителем многомиллионного советского народа — рабочих, крестьян, интеллигенции. Бурдин рассматривал рисунок с любопытством: восемь мелких фигурок с хвостами мышей. Вверху — три. Одна из верхних фигурок походила на Маркса. Под рисунком текст, который прочитать было невозможно. Три верхние мыши с человеческими головками сидели на какой-то балке-матице. А в центре, крупным планом, было изображено тело жирного по-тигриному полосатого кота с головой Ленина. Могучий кот держался правой лапой за балку-матицу, как бы висел на лапе. На кошачье-тигрином хвосте вождя мирового пролетариата сидел какой-то суслик в одесской шляпе-плоскодонке. Вообще-то кот был довольно симпатичным, с олицетворением силы, здоровья, хищного духа.
— Какое кощунство! Гнуснейшее оскорбление Владимира Ильича! Я не вынесу! — заламывала руки Ухватова.
— Там изображен крысой и Маркс, — выглядывал Шмель из-за плеча Разенкова.
— Вроде не Маркс, — засомневался прокурор.
— Маркс! — утвердил Придорогин.
— Маркс показан крысой! — расплакалась Ухватова.
— Ваш рисунок, гражданка Мухина? — строго спросил Бурдин, составляя протокол допроса.
— Мой, — кивнула головой Вера Игнатьевна.
— Прошу подписаться под актом об изъятии данного вещественного доказательства.
Мухина расписалась, заверили акт своими подписями и понятые: Ухватова, Шмель, Разенков. Партина поинтересовалась:
— А кто первым разоблачил злобствующую преступницу? Разенков ответил с гордостью, но скромно:
— Я выполнял поручение НКВД, следил за Мухиной. Помогали мне Попик и Мартышка-Лещинская. Вчера вечером Веры Игнатьевны не было в мастерской, мы втроем обыскали чемоданчик, нашли контрреволюцию.
— Чего разболтался? Помолчи! — одернул осведомителя Придорогин. По указанию начальника НКВД обыск провели и в номере гостиницы, где проживала Вера Игнатьевна. Но обнаружили там только одну полузасохшую селедку и два пирожка с капустой. Мухину увезли в НКВД и бросили в камеру-тир, поскольку другие были заняты, набиты битком.
Цветь семнадцатая
Придорогин ждал, когда появится вернувшийся из Челябинска Порошин. Начальник НКВД читал доставленную ему копию письма прокурора Соронина. Копию, добытую тайно:
«Совершенно секретно. Прокурору СССР, прокурору РСФСР, прокурору области. Сообщаю Вам, что горотделом НКВД вскрыта контрреволюционная повстанческая, шпионско-диверсионная организация, действующая в городе Магнитогорске по заданию одного из иностранных государств. С моей санкции 1-го и 2-го апреля арестовано 240 человек — участников этой организации. Все постановления для осуществления надзора направлены военному прокурору 85-й стрелковой дивизии, т. к. действия всех обвиняемых квалифицированы по статье 58-6,9 и 11 УК.
Прокурор города Магнитогорска — И. Соронин».
Письмо это не вызывало недовольства, как некоторые другие письма Соронина. Городской прокурор часто посылал депеши Вышинскому. Он подхалимски хвалил его за процесс над Бухариным, называл прокурора СССР — своим Учителем, жаловался на НКВД, подозревая, что там засели враги народа. Соронин становился опасным. Нужно было его как-то устранить или обуздать, поставить в зависимость.
Порошину в Челябинске не везло. Его там арестовали по навету старухи Манефы. Он просидел в тюрьме три месяца, потом перед ним извинились, освободили. Аркадий Иванович вернулся в Магнитку бодрым, с глубокой верой в торжество справедливости. Конечно, личное несчастье — арест Фроськи — угнетало. Но и при этом Порошин все же надеялся на благополучный исход, на какое-то чудо. А Мишка Гейнеман оказался истинным другом. Он вопреки всем инструкциям не отправил Фроську в другой лагерь с этапом. И сразу же пропустил Порошина в колонию, устроил свидание. И не просто свидание. Гейнеман оставил Порошина с Фроськой в своем кабинете, бросил им на диван две подушки, простыни, одеяло, организовал шикарный ужин с коньяком.
— Вся ночь в вашем распоряжении! — подмигнул Гейнеман и ушел.
Неизвестно, куда он ушел и где ночевал, ибо квартиру его захватила Мариша Олимпова. Появился Гейнеман только утром следующего дня, вскипятил чай, поджарил яичницу. После сладкого ночевья в колонии Порошин отправился на службу с отчетом, с докладом о своей жизни в Челябинске. В кабинет Придорогина он вошел лихо, козырнул, отрапортовал:
— Товарищ капитан, старший лейтенант Порошин прибыл в ваше распоряжение для продолжения службы!
Придорогину нравился Порошин. Начальник НКВД считал его своим учеником, почти сыном. И ни в какие оговоры на Аркадия Ивановича Придорогина не поверил, когда Порошина арестовали в Челябинске. Придорогин написал своему любимцу блистательную характеристику и потребовал освободить его, вернуть в Магнитку. И вот он приехал. Начальник НКВД шагнул навстречу Порошину, обнял его, похлопал дружески по плечу.
— Садись и ничего не рассказывай, мне все известно. Принимайся сразу за дело. Вчера мы арестовали тут одну московскую скульпторшу. Я чуть не пристрелил гадину. Понимаешь ли, она товарища Ленина нарисовала издевательски. Можно сказать, намалевала его собакой-тигрой. Ордер прокурором подписан, улики неопровержимые, преступница в злодеянии призналась, протокол допроса подписала. Но надо выявить ее сообщников. Дело, знаешь ли, перспективное, интересное, наверное, с выходом на Москву. Твой кабинет снова в твоем распоряжении...
