August Fliege - ЕСЛИ СУДЬБА ВЫБИРАЕТ НАС…
Только они - те люди, что знают меня с детства, смогут распознать во мне фальшь, заметить несоответствия в моем поведении, словах и поступках.
Задумчиво бренча на гитаре что-то такое из 'Чижа', я размышлял над создавшейся ситуацией, выстраивал внутренний диалог по принципу 'вопрос-ответ', подобно тому, как когда-то готовился выступать в суде.
Итак…
Несоответствие моего психологического портрета: изменение поведения, характера и несоответствие образу юного балбеса из хорошей семьи начала ХХ века?
В принципе, это основной вопрос.
Однако, тут мы имеем весомый контраргумент: мальчик (то есть - я) воевал, был контужен, потом тяжело ранен и вообще - 'хлебнул лиха' и 'повидал войну'.
Объективно - данная отмазка прокатит стопроцентно!!!
Если вдруг кто-то что-то заметит, то не придаст этому значения, потому как причина возможных изменений лежит на поверхности.
Дальше.
Изменение моего 'модус операнди'?
Все-таки образ мышления и образ действия человека начала ХХI века существенно отличается от того, что имеет место в данный период. Я по-другому интерпретирую полученную информацию и, соответственно, иначе реагирую, да еще и используя при этом жизненный и профессиональный опыт ушлого юриста в возрасте 'чуть за тридцать'.
Вывод - надо вести себя аккуратнее, предварительно анализируя слова и поступки, чтобы возможное несоответствие можно было отнести к штампу типа 'мальчик повзрослел'.
Следующим пунктом у меня идет 'привычки, умения и интересы'.
Курение.
Курить я в 'новой' жизни зарекся, да и желания-то особого нет. Хотя и читал когда-то статейку, что мол 'курение есть привычка не физиологическая, а психологическая', но как-то обошлось.
Саша до моего подселения не курил, ну а если бы и начал, то опять же 'война все спишет'.
Привычка чесать в затылке.
Тут самоконтроль необходим, ибо, в силу дворянского воспитания, для юного барона таковой жест неприемлем.
Почесывание кончика носа в процессе размышления - на людях недопустимо.
Это все полусознательные привычки, которых надо всячески избегать.
Слава Богу, что мелкая моторика и нормы поведения мне достались в полном объеме, например за столом - я не облажаюсь.
Надо постараться жестко привязать поведенческие императивы Саши к моему сознательно-бессознательному (Еще не знаю как, но идеи есть)…
Умения, приобретенные вместе с памятью реципиента, адаптации не требуют и могут быть использованы по мере надобности.
Что касаемо моего собственного багажа навыков, то они в данную эпоху в большинстве своем неприменимы.
За некоторым исключением…
Мое умение разбираться в людях и находить с ними общий язык - очень полезно, и незаметно.
Навык общения с женщинами надо адаптировать под местные реалии, ибо многие 'безотказные' приемы годов двухтысячных тут вызовут совершенно противоположную реакцию. Хотя конечно главное правило 'сделать вид, что ты внимательно ее слушаешь' и тут актуально.
Надо будет перед зеркалом поработать с выражением эмоций, а то лицо у меня теперь другое и какая-либо реакция при изменившейся мимике может показаться странной или недостоверной. Дамы это чувствуют и сразу замечают.
Последний пункт - это интересы.
Тут тоже, все - путем…
Тяга к оружию и всяческой технике полностью совпадает. И хотя уровень этой самой техники существенно разнится, теоретические знания у меня достаточные, дабы не вызывать подозрений.
Что может меня выдать?
Неизвестные песни под гитару.
К счастью, на гитаре Саша выучился играть еще в гимназии, в тайне от родителей (Хотя отец, кажется, что-то знал). Исполнять романы под 'цыганский' инструмент было тогда модно.
А песни…
Будем либо плагиатить, либо ссылаться на трагически погибшего автора сих произведений. Надо только продумать эту легенду.
Кроме того, крайне подозрительным может оказаться мой интерес к данной эпохе с документально-исторической точки зрения. Мой реципиент, в силу своей молодости, многими, крайне необходимыми мне вещами, не интересовался.
Так что свое общение с печатными источниками желательно скрывать, а в разговорах осторожно подводить собеседника к обсуждению интересующей меня темы.
Ух, черт! Чуть не забыл один важный вопрос!
Личные привязанности и прочие амуры-тужуры.
Конечно, жизнь Саши не обошлась без некоей доли романтики, и он был тайно влюблен в гимназистку Оленьку Алексееву-Сорбэ.
К моему счастью - безответно…
* * *
Все мои рассуждения касались лишь 'сознательной' стороны предстоящего общения с родителями.
А вот что касается эмоциональной стороны вопроса…
В настоящий момент мы с Сашей уже окончательно сформировались как единая личность. На чувственном уровне я, безусловно, буду счастлив увидеть отца и мать, пусть даже часть моего сознания каким-то образом воспринимает их иначе.
Но эта часть исчезающе мала и, в дальнейшем, исчезнет совсем.
Это единение произошло уже довольно давно и реакция моя будет искренней и абсолютно естественной.
Уже сейчас я ощущаю теплоту и умиротворение, представляя, как отец обнимет меня, а потом, отстранив, посмотрит в глаза и спросит: 'Ну как ты, сын?'
И мама… Милая мама…
Как мне не хватает ее мягкой обволакивающей заботы, ощущения от прикосновения маленьких рук, и тихого мелодичного голоса зовущего меня домой…
Не хватает именно мне: барону Александру Александровичу фон Аш!!!
Это - МОЯ СЕМЬЯ!!!
Отныне и навсегда!
3
Само воссоединение семьи произошло как-то буднично - тихо и трогательно.
Я как раз остался в палате один - Литуса санитары уволокли на какие-то процедуры. Мне же пора было принимать положенные порошки и пилюли.
Употребив лекарства я запил их водой и, поставив стакан на стол, собрался предаться так полюбившемуся мне последнее время занятию - наблюдению за жизнью города Москвы образца 1917 года.
В коридоре послышался торопливый топот множества ног, а потом голос нашей сестры милосердия - Мэри произнес:
- Вот его покои…
Дверь скрипнула, я обернулся…
Они стояли и смотрели на меня, выстроившись как на семейной фотографии: матушка и брат впереди, а отец у них за спинами. Эффект старинного фотоснимка портил насыщенный цвет и объем 'изображения', сопряженный с небывалой его четкостью.
И взгляды… Взгляды у всех были разные: отец смотрел спокойно, хотя в глазах светились радостные огоньки, тринадцатилетний Федя разглядывал меня со счастливым испугом, а в глазах мамы плескались беспокойство и тревога.
Выглядел я, конечно, так себе: тощий, бледный в сером больничном халате, пижаме и войлочных тапках.
Мхатовская пауза, отведенная на обмен взглядами, истекла, и мы бросились навстречу друг другу…
* * *
Матушка сидела рядом на больничной кровати, держа меня за руку и, промокая глаза кружевным платочком, причитала:
- Сашенька, сыночек мой миленький… Как же это? Что же это?
Федечка примостился рядом на стуле, зажав ладони между коленей, и продолжал таращиться на меня как на какое-то заморское чудо-юдо.
Отец стоял у окна, разглядывая меня с затаенной гордостью и, время от времени, одобрительно кивал.
А я…
Я пересказывал закрученные перипетии своей военной жизни, вызывая горестные ахи-вздохи, перемежающиеся слезами, у мамы, восторженные повизгивания у братца и молчаливое одобрение главы семьи.
Ближе к концу повествования к нашей теплой компании присоединился Генрих, доставленный обратно суровыми усатыми дядьками-санитарами.
Литус, восседая на носилках подобно римскому вельможе в паланкине, торжественно поздоровался:
- Добрый день. Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, но в силу моего положения, сие можно считать не зависящим от меня обстоятельством. Позвольте представиться, подпоручик Литус, 8-го Московского гренадерского полка.
- Мой друг и сослуживец! - закончил я обязательные формальности.
На мой взгляд, Генрих появился как нельзя кстати, ибо я уже устал говорить, да и матушкины причитания одновременно и радовали и утомляли.
После взаимных приветствий я предложил родным переместиться в сквер при больнице.
Там на скамеечке под сенью старых тополей наш разговор продолжился.
- А потом немцы вновь атаковали и мы отошли в третью траншею… Тогда-то меня и ранило…
- Господи! - Мама вновь разразилась рыданиями. - Тебе было больно, Сашенька?
- Нет, мама! Я сразу потерял сознание…
- А потом? Ты наверное сильно страдал, сыночек?
- Успокойся… Особенных мук от ранения я не испытывал. Боль была, но скорее неприятная и беспокоящая…
Вру, конечно…
Одно время болело так, что я был готов на стенку лезть… Это уже в сознательной фазе моего ранения. А первые две недели остались в моей памяти калейдоскопом из тягостной, режущей боли и горячечного бреда…
