Юрий Корчевский - Сын боярский. Победы фельдъегеря
– Доброго здоровья, великий князь, и многие лета тебе!
– Здравствуй, Алексей! Как служба?
– Срок на заставе отбыл, вот – возвращаюсь ноне.
– Прости, времени у меня мало. Утром московские послы приедут, и потому короток буду. Есть для тебя две новости.
– Сначала хорошую услышать хочу.
– А почему ты решил, что другая плохая?
– Жизнь научила.
– Жалую тебя боярином. Ты же сын боярский?
– Именно так, боярина Кошкина.
– Отныне в разрядных книгах будет боярин Терехов. Доволен?
– Не пойму ещё, как обухом по голове.
– Ха-ха-ха! Насмешил… Тебя татарский богатур убить не мог, и обух не возьмёт!
Что-то тревожно стало на душе у Алексея. Мягко стелет князь, да не жёстко ли спать будет? Он поклонился:
– За честь и боярина спасибо.
– Ты славу ратника рязанского не уронил, жизни многие сохранил. Лучший способ победить в войне – суметь избежать самой войны.
– К званию боярина земли прилагаться должны, деревни с людьми.
– Думаешь – забыл? Только вот другая новость все мои планы в отношении тебя смешала.
Алексей застыл в ожидании.
– Полагал я – и землицу дать, и две деревни с холопами. Земли хорошие – на границе с Пронским княжеством. Да второго дня гонец новость плохую привёз – нет теперь боярина Кошкина, – князь отвёл глаза.
Алексей обмер – почему Кошкина нет? Когда он уезжал на заставу, боярин был здоров. Да и не стар он, чтобы умереть. Вопросов навалилось много, ответов не было.
– Пожар в имении случился. То беда невелика; леса вокруг много, отстроиться за лето можно. Другое хуже – сам он сгорел в огне с супружницей своей вместе. Несколько холопов тоже живота лишились. Жалко, хороший воин был, да и боярин разумный.
Князь позвонил в колокольчик, и на пороге возник челядин.
– Вина нам.
Тут же на подносе были доставлены серебряные кубки и кувшин вина. Челядин разлил вино по кубкам.
– Не так я хотел отметить твою победу, ратник, и твоё боярство – за пиршественным столом, с боярами да воеводами. Но не довелось. Давай за упокой души боярина Кошкина кубки поднимем – верой и правдой он Рязани служил.
Выпили не чокаясь, до дна.
Вино было превосходным, но Алексей не почувствовал вкуса. В голове билась одна мысль: «Ну как же так, он победу одержал, а с Кошкиным беда случилась?»
– На таких людях княжества держатся. Вроде незаметен был, а имение в порядке держал – вон каких бойцов выпестовал.
Князь кивнул челядину, и кубки снова наполнились.
– Скажу по секрету – с Москвой объединяться будем, союзниками верными станем. Крепнет ноне Москва, удельные княжества вокруг себя объединяет. Мыслю – давно пора. Сейчас разрозненны мы, от врагов поодиночке отбиваемся, потому и бьют нас. А если мы веры одной, языка одного, да предок у князей один? Сильная Русь нужна, тогда враги бояться будут, уважать. После Куликова поля князья в Орду за ярлыком вроде как по привычке наезжают, но пора приходит самим править и жить, без татарского соизволения на то.
О многом, о чём князь говорил, Алексей знал или догадывался.
Князь поднял кубок:
– За новоявленного боярина Терехова! Быть добру!
Они выпили по второй чарке.
– Кошкина, конечно, жаль, славный боярин был. Да только жизнь продолжается. Один боярин Богу душу отдал, на его место другой встал – как в бою. Указ в Приказе получишь, готов уже. Имение в порядок приведёшь, отстроишь. Мыслю – получится всё у тебя. И за столом с боярами посидим, придёт время.
Князь кивнул, и челядин вновь разлил вино по кубкам.
– А теперь за твою победу. Одного лишь татарина свалил, зато какого! За тебя, боярин Терехов!
Они чокнулись, выпили. Алексей поставил пустой кубок на стол и взглянул на князя:
– Благодарствую, князь, за ласку твою, за щедрость. Отблагодарил ты за ратную службу, не забыл раба Божьего – за то спасибо. Думаю, краснеть тебе за меня не придётся, сделаю всё, что смогу.
– Сделаешь – даже через «не могу». Верю. А теперь прости, дела!
Алексей понял, что аудиенция закончилась. Он поднялся, откланялся и вышел.
Сколько событий сразу навалилось – голова кругом идёт. Или это от вина? Сегодня только завтракали, но как давно это было! А на голодный желудок три кубка вина – это изрядно, учитывая, что каждый не меньше полулитра будет.
Алексей вышел из терема и увидел храм. Зайдя, он поставил свечи за упокой раба Божьего, боярина Кошкина и супружницы его, Аглаи. Не его вина, что боярин погиб страшной смертью, а всё равно досадно и обидно. Был бы он там, может, и удалось бы спасти, уберечь? Не случилось.
В невесёлых раздумьях он заявился на постоялый двор. Внутри его маялись Иван с Прохором. Увидев Алексея, он бросились к нему:
– Чего князь вызывал?
Алексей рассказал им всё. Иван с Прошкой слушали, раскрыв от удивления рты:
– Ты – боярин?!
– Как есть. Сегодня поздно уже, а завтра в Разрядный приказ пойду.
– Жалко Корнея Ермолаевича! Как отец родной нам всем был!
– Жалко, слов нет. Идём в трапезную, поужинаем, боярина и супругу его добрым словом помянем.
Они сделали заказ, поели, выпили за упокой души. Не радостно было на душе у Алексея. Вроде боярином стал, к чему многие стремились, да у единиц получалось. Победой своей над татарином с Кошкиным поделиться хотел, в подробностях рассказать. Боярин – воин опытный, не в одном боевом походе был, он бы Алексея понял. Не довелось, и оттого горько на душе.
После завтрака он пошёл в Разрядный приказ, взял указ княжеский о жаловании его боярином и державную на земли Кошкина. За ним теперь и земли, и все сто двадцать душ людишек числились. Получил деньги, что Кошкину причитались за ратников, – это уже воевода поспособствовал. Деньги нужны – как имение отстраивать? Лес вокруг есть, но только и покупать много надо – петли, стекло.
Вернувшись, он спросил у парней:
– Что-то я ворона своего не вижу. Когда в Переяславль ехали, он за нами летел.
– Чего ему в городе делать? Птица завсегда дорогу к дому найдёт. Небось, в имение Кошкина полетел.
Алексей тоже о том подумал. Но ворон в его жизни больше не появлялся.
– Собирайтесь, едем домой. Нечего нам тут проедаться.
Поздним вечером они добрались до имения. Забор каменный с верхом деревянным был цел.
На стук вышел Захарий. Увидев ратников, прослезился:
– Беда у нас, Алексей. Боярин…
Захарий заплакал, потом смахнул слёзы рукавом и открыл ворота.
Вместо боярского дома Алексей увидел развалины – от них всё ещё несло гарью. Однако дворовые постройки остались целы: людская и воинская изба, амбары, конюшня.
– Отстоять успели. Холопы водой поливали, чтобы огонь не перекинулся. Как дымом потянуло да огонь появился, я в опочивальню боярина кинулся. А туда уж не подступиться, полыхает вовсю, аж волосья на голове трещат. Видно, от свечи огонь занялся; печи-то не топились, тепло. Как жить-то будем?
– Будем, Захарий. Боярина схоронили?
– Чего там от него да супружницы его осталось? Горстка пепла. Собрали, схоронили сегодня. Третий день, по обычаю. Кого-то из бояр теперь пришлют? Землица без хозяина не будет. Я гонца к князю посылал с известием, как случилось всё.
– Есть уже боярин, Захарий.
– А ты его видал?
– Перед тобой стоит.
– Ты, что ли? А не брешешь?
Алексей вытащил из-за пазухи княжеский указ:
– Чти.
Захарий бумагу взял, полюбовался на сургучную печать с княжеской печаткой и вернул её Алексею:
– Неграмотный я. Но печать на месте. – И вдруг упал на колени: – Здравствуй, боярин!
– Ты что, Захарий! Поднимись!
– Услышал Господь мои молитвы, не чужака прислали!
– Всё, Захарий, успокойся. Спать давай, устали мы.
– Завтра всё по обычному распорядку? Людей на поля – а дворовых?
– Пусть пожарище разбирают. Новый дом ставить будем.
– Пойду челядь обрадую. А то они уж и не знали, что думать. Ни боярина в имении, ни ратников. Случись плохое, кто нас защитит?
– Кончились беды, Захарий! Иван, Прохор, чего застыли? Расседлывайте лошадей – и в конюшню. Захарий, овса им засыпь да водички дай.
Захарий всмотрелся в лошадей:
– А где Зорька твоя?
– На поле брани пала. Новый конь у меня, подарок князя.
– Знать – заслужил.
Захарий с новиками повели лошадей в конюшню, Алексей же направился в воинскую избу. Он устал – не столько физически, сколько морально. Слишком много потрясений испытал за последние дни.
Проснулся он от ярких солнечных лучей, бьющих в окно. Похоже, время близилось к полудню. Вот это он поспал!
Новиков в избе уже не было.
Алексей встал, потянулся, оделся не спеша, вышел на крыльцо и замер. Вот так номер!
Перед ним стояли все приписанные к имению люди – все сто двадцать душ. Видимо, стояли они так давно и молча, боясь побеспокоить нового боярина.
