Андрей Колганов - Жернова истории. Ветер перемен
Михаил Евграфович появляется из прихожей:
— Вот, вспомнил! Красин сейчас как раз в Москве, вернулся с сессии ЦИК Закавказской Федерации, и как бы не завтра отбывает в Париж. Ты же с ним в нормальных отношениях, обратись к нему — он, скорее всего, должен знать, у кого из наших дипломатов какой был партийный псевдоним.
— Спасибо за совет, Михаил Евграфович! — горячо благодарю его. — А то вот засело, понимаете ли, как заноза…
— Спасибо, Михаил Евграфович! — горячо благодарю его. — А то вот засело, понимаете ли, как заноза…
Когда дверь за отцом Лиды захлопнулась, томик стихов все так же оставался в моих руках.
— Послушай, Лида, — поворачиваюсь к ней, — закипяти-ка мне чайничек.
— Только что ведь чай пили! — недоумевает она.
— Очень тебя прошу. Ну, пожалуйста! — уговариваю ее возможно более ласковым тоном.
Пожав плечами, она идет на кухню, а я — следом.
Когда из носика чайника повалил пар, оторываюсь от поцелуя и, подхватив с кухонного столика книгу (совсем не помню — как она там оказалась? Вроде же не выпускал из рук…), раскрываю первый форзац и стараюсь держать место склейки точно над струей пара.
— Ты что творишь? — возмущается девушка, пытаясь выхватить книжку стихов у меня из рук. Уворачиваясь от нее, бормочу:
— Так надо… Очень надо! Погоди… сама увидишь…
Но вот, кажется, бумага форзаца начинает отставать от коленкора обложки. Пробую подцепить бумагу кончиком ножа… Нет, еще рано. Держу над паром еще. Лида уже не мешает, но смотрит недоумевающее, если не с осуждением. Так, попробуем еще раз… Есть! «Мраморная» бумага почти без усилия отклеивается и…
Так и думал! Письмо! Письмо на тоненькой папиросной бумаге, написанное мелким бисерным, но хорошо читаемым, почти каллиграфическим почерком. Осторожно извлекаю бумажку и расправляю ее на столе, а Лида прижимается к моему плечу, тоже стараясь прочитать текст записки. Прочитанное заставляет меня глубоко вздохнуть. Я непроизвольно судорожно сглатываю слюну. Письмо гласит:
«Поездку нашего человека в Швейцарию или хотя бы в Германию пока организовать не удается. Между тем Н. (пусть земля ему будет пухом, он подхватил тиф и скончался в апреле) настолько перемудрил с доступом к основному номерному счету, что нами принято решение перевести с него средства и рассредоточить все 123 420 673 швейцарских франка по трем известным тебе номерным счетам с более привычным порядком доступа. К счастью, Н. успел рассказать о придуманной им дурацкой процедуре пользования счетом.
Ключ к счету — часы, которые вместе с этим письмом доставит курьер. Номер часов — основной элемент ключа. Но, кроме того, и сами часы должны быть предъявлены для получения разрешения на операции со счетом.
Цифровой ключ к счету — переменный, и образуется по следующему правилу:
1. От номера часов отнимается номер текущего года.
2. Полученное число умножается на номер месяца.
3. В числе, полученном в п. 2, третья и четвертая цифры заменяются на номер текущей даты.
Например, если сегодня 3 сентября 1921 года, то от номера часов отнимаем 1921, затем умножаем это число на девять, и в полученном числе третью и четвертую цифры заменяем на ноль и тройку соответственно.
В банке проделают ту же процедуру, и если полученные числа совпадут, то можно распоряжаться счетом. Его следует закрыть полностью и окончательно, а выписки с тех счетов, куда будут переведены деньги, предоставить с первой же оказией мне. Кому в Германии можно доверить поездку в Швейцарию по этому делу — решай сам. Однако ответственность, как за успех дела, так и за абсолютное молчание твоего порученца — целиком на тебе.
16 мая 1920 года.
Андрей».— Что это такое? — шепчет девушка, тыча пальцем в записку. — Откуда? Откуда это у тебя?
Пришлось отвести ее в гостиную, посадить на диван и обстоятельно рассказать о том, что приключилось в июне 1920 года в Себежском уезде.
— И что теперь делать? — растерянно спрашивает она.
— Тоже мне, чекистка! — шутливо хватаю ее двумя пальцами за нос и тут же отпускаю. — Кто должен первым сообразить?
Но шутливость тут же слетает с меня. Положение донельзя серьезное. Хотя я и не стал ей рассказывать про Машиниста-Ганецкого, Ноймарка и т. д., Лагутина и сама может догадаться, что в таком деле наверняка замешаны непростые люди.
— Самое разумное решение — пойти со всем этим напрямую к Дзержинскому, благо, такая возможность у меня есть. Кто знает, какие люди из ГПУ могут быть причастны к операциям с этими счетами в Швейцарии?
Лида, не произнося ни слова, согласно кивает, а потом внезапно крепко обнимает меня, — да так крепко, что я, совершенно не к месту, невольно вспоминаю о навыках рукопашного боя. Ох, и сильна девица!
— Задушишь! — сипло вырывается возглас из стиснутых легких. Хватка немного ослабевает, затем безвольно разжимается, и Лида утыкается лицом мне в грудь. Однако этот момент слабости длится недолго. Она вскидывает голову и, глядя мне прямо в глаза, твердым решительным голосом произносит:
— Да! Надо идти к Феликсу Эдмундовичу. Завтра же! Потому что мне очень не нравится та охота, которую пытаются вести за тобой. Теперь-то, пожалуй, ясно, из-за чего. И не спорь, — добавляет она, заранее отметая мои возражения, — ничего у меня на работе не случится, а за тобой надо будет присмотреть, пока все не закончится благополучно. И сегодня ты домой не пойдешь — останешься здесь.
— Помилуй, — восклицаю, — у меня ведь и пропуска в ВСНХ с собой нет. Как же я тогда завтра туда попаду?
— Зауэр у тебя с собой? Заряжен? — деловито спрашивает моя чекистка.
— Да. Только обойма боевых — одна. Последняя. В запасной — только четыре патрона.
— И у меня всего шесть штук осталось, — как-то по детски шмыгает носом Лида, выражая досаду. — «Дед» обещал достать, а сам после твоего отъезда на сборы так ни разу в динамовском тире и не встретился. Правда, для Вальтера мне пока патрончиков хватает. Ладно, — хлопнула она ладонью по колену после короткой паузы, — на один раз как-нибудь выкрутимся. Пошли, пока светло, съездим к тебе за пропуском — и что там еще может понадобиться? И от меня — ни на шаг!
Глава 15. Разговор
Несмотря на все страхи Лиды, путешествие до Малого Левшинского и обратно прошло успешно и безо всяких происшествий. Даже подгулявшие, по воскресному времени, компании навстречу не попались — вот удивительно!
Вечером позвонил Михаил Евграфович, и, как это частенько бывало, сообщил, что ночевать ему придется на работе — совсем закопался со сверкой и правкой переводов стенограмм. Так что весь вечер и ночь оказались в нашем распоряжении, и потому на работу я отправился немного не выспавшийся, но достаточно бодрый, да еще имел возможность весь путь до ВСНХ проделать рука об руку со своей милой. Кстати, на этом пути тоже ничего не приключилось.
Если вы думаете, будто точно угадали, чем я занимался вечер и ночь 29 марта, то спешу вас разочаровать. Большая часть времени была потрачена на то, чтобы исписать своим Паркером чуть ли не целую кипу листов бумаги. Теперь же эта кипа лежала в моем портфеле, с каковым и отправляюсь в приемную Дзержинского. Знакомого мне секретаря, Павла Аллилуева, на месте не застаю. Выясняется, что он отправился на север, в Норильск, во главе геологоразведочной экспедиции Урманцева. Впрочем, это ничего не меняет — записываюсь на прием к Феликсу Эдмундовичу «по срочному кадровому вопросу». Однако секретарь помечает у себя в журнале — «условно».
— Если у Феликса Эдмундовича останется время после всех плановых посетителей, то, возможно, он вас примет — объясняет секретарь.
А пока до вечера, когда в ВСНХ должен был появиться Дзержинский, оставалось много времени, усаживаюсь за свой письменный стол, и пытаюсь прикинуть, что же может крыться за этим банковским делом, к которому случайно удалось прикоснуться? Для начала перебираю в памяти свой вчерашний телефонный разговор с Красиным, которому я позвонил из квартиры Лагутиных. К счастью, у меня из головы не выветрился номер его домашнего телефона, а он оказался дома…
После обмена приветствиями, Красин стал расспрашивать о моей новой работе.
— Да вот, — говорю, — погряз в канцелярщине. Все бумажки строчу. По вашему-то ведомству куда как веселее работать было. То и дело на память приходит двадцатый год, поездки в Ревель, в Ригу. Кстати, я же там виделся с вашим давним знакомым. Вот только фамилия его из головы вылетела — помню только, что он машинистом был. Даже неудобно как-то.
— Вот незадача какая, — отвечает Леонид Борисович, — и я не помню. Старею, наверное. А вы-то как, — что, на новом месте совсем уже за границу возможности съездить нет?
