Олег Кулаков - Нукер Тамерлана
— А-а… Это ты, Як, — протянул он, ворочая непослушным языком. — Сыграй мне, сыграй… Хочешь выпить?
Дервиш не шелохнулся, будто не слышал. Пыльное рубище горбом топорщилось на спине, на лбу залегла сосредоточенная морщинка, а пальцы мелькали, зажимая и отпуская клапаны. На приглашение присоединиться дервиш не отозвался — ни жестом, ни мимикой.
— Композитор… — буркнул Дмитрий по-русски, возвращаясь к вину. — Бросай дудку, давай вина глотни…
Пронзительные наигрыши Яка никогда его не трогали — режущая слух, варварская музыка. Правда, солдаты десятка частенько приставали к Яку с просьбами поиграть — единственное, в чем он никогда не отказывал. Дмитрию приходилось слушать наравне со всеми, и если десяток восхищенно цокал на пронзительные рулады, а порой и пускался под них в пляс, то он сам внимал импровизациям дервиша со стоическим терпением мученика.
Но сейчас Як играл тихо и напевно, будто колыбельную. Такой мелодии у него Дмитрий раньше не слыхал. Она бы ему, наверное, даже понравилась, если бы не плачущий тембр дудочки. Свирель, казалась, стонала и рыдала. Тихо жаловалась о чем-то давно и безвозвратно потерянном, как человек, у которого уже не осталось ни голоса, ни слез, и он тихо стонет сквозь зубы.
Дмитрий скрипнул зубами, стискивая челюсти. Свирель надрывалась в тоскливом напеве.
— Заткнись, — прошептал он. — Заткнись…
Он поднял бурдюк и стал пить снова. Он пил, пока не опьянел окончательно и не повалился наземь тут же, у колеса Джафаровой повозки. И уснул.
* * *
Интересно, что нужно было судьбе или тому же Богу, когда кто-то из них вырвал меня из того времени и бросил в это? Узнаю ли я когда-нибудь ответ?
Вряд ли…
А мне нужен Тамерлан со всеми его потрохами. Никто другой — только он.
Моя жизнь здесь — абсурд. Жестокий, кровопролитный абсурд безо всякой пощады к человеку другого века. Сколько он продлится? Год, два, десять, двадцать? Мне ведь только тридцать. И все это время я буду лезть на стены и махать мечом, медленно поднимаясь по ступенькам лестницы званий? Если буду… Я не только иноземец — плюс к тому иноверец. Хуже не придумаешь.
Можно, конечно, принять ислам. Ну, это никогда не поздно…
Судьба жестоко посмеялась надо мной, а я в отместку хочу посмеяться над нею. Смотри, куда ты меня засунула — почти что к чертям в пекло; но я не только выжил — я еще и все повернул по-своему… Вот так-то… Не того выбрала, чтобы всласть поиздеваться. Я скользкий: где сядешь, там и слезешь.
Я балансирую на лезвии бритвы, идя вперед с упорством маньяка. И хрен с ним…
Я не тешу себя иллюзиями. Я сам иллюзия. Иногда я думаю: “А что же будет потом, когда выдам Тамерлану свою легенду и он в нее поверит?” И, честно говоря, не знаю, что будет дальше. И не хочу знать.
* * *
Утренняя туманная дымка стелилась по земле, словно скомканное кисейное покрывало. Зеленеющие макушки пригорков выглядывали из клочковатой молочной взвеси, похожие на темные лысины в обрамлении нечесаных, седых патл.
А на другом конце поля из белой дымки поднималась колеблющаяся пестрая масса. Она казалась единым существом: чудовищной аморфной амебой, вздумавшей пожрать это поле вместе с пригорками, травой и туманом. Она ползла вперед, издавая глухой гул и трубные, скрежещущие стоны…
Они издали рассматривали индийское войско, выстроившееся в боевой порядок. Туман растаял, и теперь противник был виден, как на ладони: легковооруженная пехота, состоящая из метателей дротиков и пращников, за ними — громады боевых слонов, а потом уж основная масса армии, выставленной султаном Махмудом против Тимура — левый фланг, правый фланг, центр.
Слоны были грозны на вид: в ярких попонах, с башенками на спинах. В башенках виднелись крохотные, будто игрушечные человеческие фигурки. На шее каждого слона восседал еще один человечек — вожатый.
— Э-э… — громко сказал Сук, стоящий по правую руку Дмитрия. — Рубить по хоботу… А дотянешься? Вон он какой, слон-то, — человек перед ним, что песчинка.
Дмитрий поправил портупею бастарда, сплюнул под ноги и растер подошвой. Он оглянулся на свою команду: напряжены, как коты, увидевшие на другой стороне дороги собаку. Боятся слонов. Сам он разглядывал серые туши с мрачноватым удовлетворением. Слоны и слоны, что тут… Есть вещи поважнее.
Дмитрий был зол на себя. Не воспользовался шансом, не справился с ситуацией во время самовольного визита к Тамерлану. Он понимал, что злится попусту, однако ничего поделать с собой не мог. Эх, кабы знать, где упадешь, и матрасик заранее подстелить, чтобы морду в кровь не разбить…
Зря он осторожничал. Надо было брать судьбу за горло и после всей разудалой ахинеи о житии воинственного фантастического народца не пенять на “провалы в памяти”, а выложить напрямую: неспроста я здесь появился и есть у меня к тебе, Тамерлан, разговор серьезный, так что изволь побеседовать со мною с глазу на глаз. Множество приятных вещей узнаешь…
Так нет. Не решился. Засмущался, видите ли, общества. А Тамерлан возьми и обруби все концы: позовет — приходи, а не позовет — сиди на жопе ровно и жди. А ждать можно месяцы, а то и годы…
Злость кипела в нем, а вид индийской армии, построенной в боевой порядок, добавлял в кровь адреналина.
“Хватит! — оборвал он себя. — Найдешь выход. Должен найти — и точка. И по нескольку раз на дню мочить стражу, чтобы поймать момент, когда Тамерлан пребывает в одиночестве, не стоит. Однажды сошло с рук, а вдругорядь Тимур может оказаться в ином настроении. Назойливых никто не любит. Он должен сам предоставить возможность беседы тет-а-тет. Как? А в виде награды…”
Дмитрий ухмыльнулся. Награда? Дело за малым. За подвигом. Например, в одиночку взять приступом крепость… Или расправиться с войском индийцев — опять же в одиночку… На худой конец можно поймать слона и подарить Хромцу. Так же нагло привести к Тимуровой резиденции и разораться, что в подарок животину притащил.
При мысли о подарке с хоботом обуревавшая его злость незаметно рассосалась, а рассуждения стали трезвее. При чем тут слон? Пленника надо взять: выбрать понаряднее фазана, валить и вязать. Тут уж не ошибешься: кто золотом тиснен с головы до пят, тот и есть важная птица. До султана Махмуда бы добраться, царька делийского… Но попробуй разбери, кто есть кто, когда заварится кровавая каша… А было бы неплохо. Тогда лавры на сто процентов обеспечены, состоится и новое рандеву. А там отказаться от золотишка всякого, кое совать будут, и потребовать — нет, нижайше попросить — уединенной встречи. И если она состоится…
Стоящий рядом Сук вдруг всхрапнул, будто лошадь, и Дмитрий вернулся с небес на землю. Десяток ждал ответа.
— Эмир мудр, — сказал он хмуро, поворачиваясь направо — туда, где стоял сам Тамерлан во главе отряда гвардейцев-сансыз. — И знает больше вашего. Надо не бояться, а рубить слонов по хоботам, как сказано. Хобот у слона — самое нежное место. Слон или топчет, или хватает хоботом. Если норовит ухватить, то руби по хоботу. А если погнался, не беги напрямую, как курица перед… — Дмитрий запнулся, — лошадью, а отбегай сразу в сторону, чтобы слон не успел развернуться. Слон большой, но неуклюжий: ловкий воин увернется и убежит от него. — Он говорил спокойно, словно воевать со слонами ему было невпервой. — Огонь у нас есть. Все звери огня боятся, и слоны тоже. Разве вы не верите эмиру?
Он еще раз оглядел десяток и увидел, что не убедил их. Их ничто не убедит, пока сами не увидят, как слоны побегут, испугавшись горящих вязанок сухого, политого смолой хвороста, навьюченных на спины буйволов и верблюдов. А Тамерлан — умница из умниц…
— Есть племена чернокожих дикарей маленького роста… Вот такого… — от травы под ногами Дмитрий отмерил ладонью пигмейский рост. — Они охотятся на слонов, убивают и едят. А оружие у них куда хуже нашего: копья с кремневыми наконечниками — и все. Самое вкусное у слона — хобот. Печеный хобот. Просто объедение…
Внимательно слушавший Дмитрия десяток, как один человек, снова уставился на строй индийцев, переваривая образ боевого слона, как гастрономического чуда. Дмитрий был не совсем уверен, что африканские пигмеи охотятся на слонов, но ошибка его сейчас заботила мало.
— Откуда ты знаешь про дикарей, ун-баши? И что слонов едят? — поинтересовался Сук, озирая индийское войско.
— Читал, — ответил Дмитрий.
— Читал? А разве ты читать умеешь? Ты же только учишься?
Дмитрий отвесил десятку мрачный взгляд.
— Я учусь читать по-вашему, а по-своему я с детства могу. Много ученых книг прочел: про разные страны, про разные народы.
Сук крякнул. Остальные обалдело смотрели на Дмитрия, словно он вдруг сошел с небес в ослепительном сиянии. Так уж получилось, что они впервые услыхали хотя бы малую правду о его прошлом, а не фантазии, которыми он всех потчевал.
— Значит, хобот — самое вкусное? — растерянно проговорил Сук, почесывая бритый затылок под шишаком.
