Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы
– Как вы думаете, Рейнгард, у нас есть способы подойти к нынешнему руководству сталинского НКВД?
– На каком уровне, мой фюрер?
– Я думаю, сразу к Заковскому, – эту фамилию фюрер выговорил с некоторым усилием. Чужая фонетика. – Вы же с ним контактировали раньше? Пока он только входит в курс дела, неплохо бы сориентировать его на определенные приоритеты. Чтобы нас англичане не опередили.
– Да, контактировали, в других обстоятельствах и по другим поводам. Тогда инициатива исходила из окружения Ежова и, как предполагаю, с санкции самого Сталина. Собственных выходов на Заковского, увы, у меня нет. Абсолютно все весомые персоны, с которыми осуществлялась связь, сразу же были перемещены на менее значимые должности или вообще отстранены. На Лубянке идет большая перетряска.
– Думайте, Гейдрих, думайте. Это очень важно.
– Разве только сыграть в открытую? Поручить нашему человеку в посольстве передать Заковскому записку из рук в руки? Технически это осуществимо. А смысл послания?
– Идея мне нравится. Так и надо, без всяких шпионских штучек. И смысл самый простой. Руководство РСХА в связи с изменением мировой конъюнктуры желает обсудить некоторые вопросы, представляющие взаимный интерес, на неправительственном уровне. Встреча может состояться в Москве, для чего туда прибудет облеченный доверием представитель. Может, вы и будете этим представителем, Гейдрих?
– Я готов, мой фюрер. Никогда не был в Москве. Но ведь Заковский немедленно доложит Сталину. У них там иначе быть не может.
– А вы, Рейнгард, вы ведь тоже доложили бы мне, получив подобное предложение? – Гитлер пытливо посмотрел группенфюреру в глаза.
– Несомненно, мой фюрер!
– Вот пусть и он докладывает. Если согласие на встречу будет получено, сразу станет ясно… Вы понимаете, о чем я говорю.
– Да, мой фюрер. Я займусь этим немедленно.
– Спасибо, Рейнгард. А я пока подумаю, о чем же вы станете говорить.
Глава четырнадцатая
В тридцать восьмом году полет из Лондона в Москву занимал целый день, включая пересадку в Берлине. Сильвия могла бы переправить Антона в красную столицу мгновенно, но роль нелегала его сейчас не устраивала. Все должно быть как положено, с регистрацией на границе, правом экстерриториальности, законным поселением в «Метрополе» и так далее. Внимание со стороны ГУГБ тоже обеспечено, но как раз это бывшего форзейля не волновало. От слежки, если такая и будет установлена, он уйдет в любой нужный момент, да так, что «наружники» ничего не поймут.
Самолет оказался достаточно комфортабельным, двухмоторным, из четырнадцати мест были заняты только восемь. Антон оказался единственным пассажиром в заднем ряду. Это его устроило, не нужно будет поддерживать необязательные разговоры с незнакомыми людьми. А в полете очень многими овладевает неудержимая болтливость от страха или, наоборот, избытка волнующих ощущений.
Убедившись, что трап поднят, входная дверь закрыта и никто больше в салон не войдет, Антон, получив от стюарда положенный стаканчик виски и пакет с леденцами, развернул газету. Комментарии по поводу гибели премьер-министра все так же заполняли первые страницы. Большинство из них были удивительно глупыми, но это к лучшему. Сумятица в умах вполне соответствует требованиям момента.
Пакет для британского посольства он вез во внутреннем кармане пиджака, поэтому кожаный портфель небрежно сунул на багажную полку. Положенный по должности пистолет, на который имелось особое международное разрешение, пристроился в наплечной кобуре и снаружи был совсем незаметен. Только вряд ли им придется пользоваться, он же не Теодор Нетте.[43]
Над Ла-Маншем лайнер взобрался наконец на положенные десять тысяч футов. Моторы гудели ровно и мощно, потряхивало совсем немного, половина пассажиров, те, кто летели не в первый раз, начали подремывать. Прочие вглядывались в медленно ползущую внизу землю Европы, не оставляя без внимания бесплатные напитки из бара. Авиакомпания не скупилась, доказывая, что летать не только выгодно, но и приятно.
Худощавый джентльмен лет сорока, с сильно загорелым, несмотря на зиму, лицом, сидевший во втором ряду, поднялся со своего места, направился в хвост, уверенно ступая, не цепляясь за спинки кресел, что выдавало привычку если не к воздушным перелетам, то к палубам кораблей. Тем более в руке он нес почти полный высокий стакан, и жидкость в нем не плескалась.
– Простите, сэр, – мягким баритоном произнес он, останавливаясь рядом с Антоном. – Вы позволите присесть рядом?
«Ну, начинается», – с тоской подумал тот. Пожал плечами, кивнул, показывая, что возразить не позволяет вежливость, но поддерживать общение желания не имеет.
Мужчина явно не собирался вдаваться в такие тонкости.
Сел, вытянул ноги, глотнул, прижмурился от удовольствия.
– Виски у них правда неплох, не обманули. Оценили?
– Пожалуй, но бывает и получше…
– Не смею спорить. Но на такой высоте, да если подумаешь, а не последние ли это глотки…
– С такими мыслями лучше ехать поездом.
– Не всегда есть возможность выбирать. Вы верите, что в случае аварии задние места безопаснее?
– Если авария при посадке – шансов немного больше. А если падать с высоты – никакой разницы.
– Спасибо, успокоили, – усмехнулся мужчина, снова глотнул. Непохоже было, чтобы он действительно боялся. Не тот типаж.
Тогда в чем смысл именно такой завязки разговора? Новая мода? На земле говорить о погоде, в воздухе – о возможном падении?
Помолчали. Джентльмен вытащил пачку сигарет, выдвинул пепельницу из подлокотника.
– Не возражаете?
– Курите, о чем речь…
– Я вижу, вы не расположены к взаимно приятному, ни к чему не обязывающему разговору. Отчего? Все равно ведь – долетим, раскланяемся, разойдемся. Скорее всего – навсегда. Вы меня не знаете, я вас. Зато время пролетит незаметнее… Или вам служба не позволяет общаться с незнакомцами?
– При чем тут служба?
– Это я тоже к слову. Сам я моряк, торговый, по полгода в плаваниях, особенно поговорить не с кем, каждый новый человек интересен. Вот и вошло в привычку…
– У меня все совершенно наоборот. Использую каждый удобный случай помолчать.
– Адвокат, наверное? Что ж, не смею навязываться. Пойду на свое место…
Поднимаясь, мужчина уронил на пол зажигалку. Нагнулся, шаря рукой под креслом, и по-суфлерски отчетливо, но со стороны неслышно сказал:
– Когда приземлимся в Темпельгофе, зайдите в бар на втором этаже, слева от лестницы, сядьте за отдельный столик. К вам подойдут…
До отправления самолета «Берлин – Москва» было почти четыре часа, и, кроме как в бар или ресторан, идти некуда в любом случае. Прогулкам на свежем воздухе погода не благоприятствовала.
Минут двадцать Антон тянул темное пиво, закусывал жареными колбасками. Предложенный способ связи выглядел довольно нарочито. Похоже на провокацию. Смысл, правда, не улавливался. Кому он нужен в Берлине? Разве что Сильвия неожиданным образом прокололась на каком-то этапе? Не то сказала и не тем. Может быть, в конверте, что он везет, содержится нечто такое, что может скомпрометировать не только его? Вернее, совсем не его.
Но он защищен иммунитетом, арестовать его нельзя, дипкурьер в критической ситуации имеет право применить оружие. Это официально. А неофициально – он с любой группой захвата справится иным способом и сумеет потеряться бесследно.
Значит, дело в другом.
Спешить было некуда, он рассматривал посетителей, через широкое окно следил за взлетающими и садящимися самолетами. Прошло еще пятнадцать минут, и к его столику подошел наконец немец, немолодой, в длинном пальто, шляпе с обвисшими от дождя полями, с чемоданчиком в полосатом чехле. Похож на коммивояжера.
– Мистер Грин? Можно я присяду? – спросил он по-английски, с резким акцентом.
– Не имею чести быть знакомым. Садитесь, если больше негде.
Свободных мест вокруг было достаточно.
– Люблю сидеть у окна и лицом к двери, – пояснил немец. – Кельнер, два мюнхенского… Итак, вы отнеслись всерьез к словам вашего попутчика, раз пришли? – спросил гость без всякого предисловия.
– Нет, я просто люблю пиво и смотреть на самолеты. Здесь их много. А вам что нужно? Кроме мюнхенского?
– Вы хотели контакта с РСХА? Я к вашим услугам. Штурмбанфюрер Латензнер.
– Откуда мне знать? Может, вы сменившийся кельнер. А то и обер-кельнер…
Немец, как и все немцы при чине («штурмбанфюрер», как здорово и страшно звучит), слегка обиделся. Полез в карман и предъявил очень красивое удостоверение. Бордовое, кожаное, с орлом и разными тиснеными буквами.
Антон и смотреть не стал.
– Поздравляю. Очень неплохо. – Сказано было без издевки. У немцев к чинам сугубое отношение. Профессорам, призываемым в военные структуры, обер-лейтенантов давали, что считалось нормальным. Штрик-Штрикфельд, курировавший генерала Власова и все вопросы, связанные с РОА, всю войну проходил капитаном. В России, тоже военно-феодальной стране, такое любой офицер счел бы оскорблением. Да у нас бы капитану никто и не доверил бы серьезных политических заданий. Человека три генерала, не считая полковников, вокруг того же Паулюса кормились, хотя он в лагере сидел, а не «освободительные армии» формировал.
