Андрей Захаров - Пропавшие без вести
— А как же все остальные? — обратился Левченко к Уварову. — И как нам теперь к вам обращаться?
— Остальным мы все расскажем, но чуть позже. Обращаться к нам можете как и раньше, по армейским званиям и по именам. Тем более, что в своем времени, мы такие звания заслужили. Это правда. Ваши люди вам полностью доверяют? Можете ли вы на них положиться?
— Сейчас, с точной уверенностью ничего сказать не могу. — ответил за обоих Левченко. — Но думаю, что да. Доверяют.
— Чтобы вы сами мне больше доверяли. — снова обратился Олег к Левченко. — Отдаю вам вещи, принадлежащие вашей семье.
С этими словами Уваров передал Левченко все оружие и амуницию, изъятые у пленного казака. Увидев кинжал, Левченко осторожно взял его в руки, потом нежно поцеловал в рукоять, на которой под большой буквой "Л", была небольшая цифра "1".
Видя такое отношение со стороны Левченко к вещам возможного родственника, Уваров проговорил:
— Могу вам дать надежду, Григорий Васильевич. Те люди, на той стороне озера, они действительно из одна тысяча девятнадцатого года и все служили в армии Деникина, у белогвардейцев, так что это может быть ваш брат. Разрешаю вам навестить его в госпитале. Но до завтрашнего утра никому и ничего не говорите. Надеюсь, что вы поддержите нас. А теперь можете идти. И ничего не бойтесь. Максим, проводи товарищей.
Левченко, встав с лежанки, немного задержался, глядя Уварову в глаза:
— Спасибо вам, товарищ подполковник. Мне плевать в какое время я попал. Главное для меня, что я нашел своего брата, родную кровинушку. Знайте, чтобы не случилось, я на вашей стороне.
— И я тоже — следом за ним взволнованно произнес Григоров. Его щеки горели, было видно, что парень очень волнуется.
Когда Левченко, Григоров и Макс вышли из блиндажа, в него забежал Синяков.
— Я все слышал! Возьмите меня к себе. Я вам пригожусь, Олег Васильевич! Николай Тимофеевич!
— Что вы слышали? Куда вас взять? — непонимающе посмотрели на Синякова, Уваров и Антоненко.
— Я уже понял, что мы попали в другое время и что здесь нет того, что было там и вчера. Я также догадался, что вы не капитан госбезопасности, как и все остальные. Вы не из нашего времени. Но это уже не важно. Мне на это наплевать! Я хочу разобраться во всем и вырваться отсюда! А без вас, мне этого не сделать. Никому не сделать. Только все перебьют друг друга с дури, если узнают, что над ними советской власти нет. — скороговоркой, запинаясь проговорил Синяков и, немного помедлив, завершил. — Я готов принять ваше командование. Располагайте мною.
Не ожидая такого поворота, Олег с Николаем переглянулись.
— Хорошо. Поступаете в распоряжение Николая Тимофеевича. Будете его правой рукой. А сейчас, соберите в блиндаж всех оставшихся в лагере командиров. На совещание. Идите. — отдал распоряжение Уваров.
Когда обрадованный Синяков выскочил из блиндажа, Олег повернулся к Николаю:
— Вот так, Коля! Люди сами к нам идут. Так что, работай в этом направлении. Первый завербованный у тебя уже есть. Сейчас наша задача всех остальных привлечь на нашу сторону.
Не успели Уваров с Антоненко выйти из блиндажа, как к ним подбежал Дулевич:
— Товарищ подполковник! Это, что же получается, мы с белыми из девятнадцатого года воевали? Ну, дела! Вот это мы попали! Они на связь, по телефону, вышли! Капитан их, вас к аппарату требует!
— Хорошо, товарищ старший лейтенант. Я с ними переговорю. А вы перенесите все телефоны в этот блиндаж, он штабом нашим будет.
Когда Олег взял трубку, то услышал голос Невзорова. Последний сообщил, что ситуация, в которую они попали, обсуждена со всеми офицерами, есть различные мнения и поэтому, принятие решения было отложено на утро. Он по-прежнему гарантировал прекращение огня. Снова попросил прислать врача и священника. Уваров пообещал ему, но с условием, что в их лагерь передаются все задержанные сегодня. Еще раз предупредил, что откроет артиллерийский огонь, если с ними что-либо произойдет.
Отдав трубку связисту, Олег обернулся и увидел, что возле "Лексуса" его ждут Баюлис с одной из медсестер и священник.
— Олег Васильевич, мы готовы в путь, на помощь людям. — сообщил ему Баюлис. — Мы с Варенькой набрали бинтов и лекарств. Я думаю, для них на первое время хватит. Однако, я боюсь вирусов и инфекций. Времена-то разные, надо бы карантин какой-никакой организовать. Вот, отец Михаил, хочет с вами переговорить.
К Уварову подошел священник:
— Добрый вечер. Я протоирей Михаил, настоятель Свято-Покровского храма из-под Коростыня.
— Подполковник Уваров Олег Васильевич. Скажите, отец Михаил, а почему вы в своем храме не остались? Насколько я знаю, немцы священослужителей не трогают?
— Нет моего храма, сын мой. Нет храма и села нет. Бои сильные были. Возле храма, наши артиллерийскую батарею расположили, вот и разбомбили ее антихристы вместе с храмом, а заодно и с селом. Иду теперь, куда глаза глядят, утешаю людей в их страданиях…
— Отец Михаил, вы, наверное, уже поняли, что мы с вами попали из нашего мира в иной мир. Не объясните мне, за что господь бог на нас обиделся и так наказал?
— Господь ни на кого не обижается, сын мой. Он только посылает испытания нам, грешным, чтобы закалить нас и веру нашу укрепить. Праведен Господь во всех путях своих и благ во всех делах своих. Верь в господа нашего, сын мой, душу и веру свою укрепи, тогда поможет он тебе.
— Я надеюсь, на лучшее и уповаю на Господа. Отец Михаил, у меня к вам просьба. На том берегу, такие же люди русские, православные, ждут помощи от вас. Отпеть и похоронить погибших просят. Но есть один нюас. Не из нашего времени они, а из девятнадцатого года, из гражданской войны. Белые они. Скажите им, что мы зла никому не желаем и отсюда только вместе выбраться сможем.
Отец Михаил пристально посмотрел на Уварова, затем погладил рукой бороду и крест, перекрестился и произнес:
— У господа нашего все люди одинаковы, все — дети божьи. А если они православные, то все ровно из какого времени, главное, чтобы в бога верили. Отправляй нас, сын мой. Да поможет нам всем Господь Бог! Аминь…
Священник перекрестил всех, кто находился рядом и сел на переднее сиденье, рядом с Кожемяка, который за все это время так и не вышел с машины. Баюлис помог своей помощнице сесть сзади рядом с собой.
— Павел. Когда врач и священник закончат там все свои дела. Забираешь своих и моих, всех, а также свои машины и едете сюда. Я с капитаном Невзоровым договорился. Если не будут отпускать, открою огонь из орудий. Так им и передай. Все. Езжай. — проинструктировал Уваров Кожемяка.
За это время, в лагерь вернулись группы Бажина и Попова, оставив на постах только дозорных. В лагере было построено несколько больших и теплых землянок, в которых из пустых бочек соорудили подобие печек-"буржуек" и люди уже грелись возле них. Утомленные за этот безумный день и уставшие от работы, они отдыхали. Женщин поселили отдельно от мужчин, чтобы всем было спокойнее. Возле полевой кухни шла раздача ужина. Синяков, подойдя к Уварову, доложил, что все командиры собраны возле блиндажа. Все уже знали, что на том берегу, белогвардейцы из девятнадцатого года, поэтому настроения были разные, но никто пока своих мыслей вслух не высказывал.
Первым к Уварову подошел политрук Жидков:
— Товарищ подполковник, как это понимать? Вы ведете переговоры с нашими классовыми врагами! Надо немедленно открыть огонь и их уничтожить!
У Николая зачесались кулаки и ему очень захотелось сходу двинуть этому борцу с врагами народа в морду, но усилием воли он сдержался, спрятав их в карманы бушлата.
— А почему вы решили за всех, политрук? Вы что у нас тут, царь и бог, чтобы решать, кого казнить, а кого миловать? Давайте пройдем в блиндаж. Там все и обсудим. — ответил комиссару Уваров.
Блиндаж был довольно вместительным, так что всем хватило места. Когда все расселись на лежанках, Уваров внимательно оглядел присутствующих и объявил о том, что уже практическим всем было известно. О природном катаклизме и переносе в другую местность, а также о переносе в другое время. Только в какое именно, не известно. Рассказал о белых из девятнадцатого года, с того берега и о разговоре с капитаном Невзоровым. Изложил все версии, выдвинутые ранее с друзьями. Правда, умолчал, что сам из две тысячи девятого года. В блиндаже наступила тишина. Люди сидели с каменными лицами, каждый думал о своем. Кто о жизни, кто о смерти, кто о своей семье, оставленной там, в другом времени…
