Юрий Маслиев - Месть князя
– Опростоволосился Михаил, – с сожалением протянул Угрюмов. – Ведь теперь он мыслит категориями уголовника – Храмовцев ему плотно запудрил мозги. Вообще-то, шлепнуть надо было гада. Зря ты его, Женька, пожалел… Хотя резону ему сдать Муравьева нет. В любом случае, ты его правильно предупредил: что бы ни случилось с Мишей – все равно отвечать будет он. А Храм знает: если что – из-под земли достанем.
– Так-то так… – задумчиво произнес Лопатин. – Хорошо, хоть при помощи Храма через местных урок узнали, что его отправили в Москву, в Старую Сретенку – пересыльную тюрьму, где формируются этапы… эх, Миша… это надо же так отшибить себе мозги, чтоб самому в пасть залезть!
– Да не Миша это сейчас, а уголовный пахан! – взорвался Угрюмов. – И мыслил он как уголовная шпана: отсидеть за мелкое преступление, покрыв им крупное. Старый бандитский прием. Да только ошибся – не учел политического положения. Думал до амнистии отсидеться в ярославской тюрьме. А стране нужны уголь, нефть, лес, валюта, металл, золото! Вот и подгребают сейчас всех под метлу и отправляют в лагеря на новостройки. Вон, смотри: по всей стране шмон идет! Сажают и правых и виноватых. Такие статьи лепят, что только ах! Меньше десятки не дают. Хорошо, что он попал под уголовную статью. Эти считаются наши, советские… – Он презрительно сплюнул в окно. – Они, по извращенной энкавэдистской логике, через труд перевоспитаются, и у них сформируется новое сознание в ходе борьбы за социализм. Бред… – Он задумался. – На деле – это помощники вертухаев, охраны – будут держать в страхе основную массу заключенных, на которых и зиждется производственный план. Волки и овцы, а вернее… рабочие лошадки с липовыми политическими статьями и со сроками, до конца которых ни один зэк с политической статьей не дотягивает. Четверть страны бесплатно, за зэковскую пайку создает фундамент социализма. Мрут как мухи… Не урки же в лагерях работать будут. Да, кроме всего прочего, они и не умеют. Зато вместо цепных собак у лагерного начальства – это пожалуйста. За лишнюю пайку, за мелкие поблажки, просто из звериного уголовного инстинкта повыделываться над слабыми – зубами рвать будут. И начальство на их стороне. Как же! Наследие тяжелого прошлого – не враги. Их перековать и нате вам – светлый образ советского передовика. «Путевка в жизнь»[29] да и только! А вот политические: соль земли, труженики – крестьяне, рабочие, интеллигенция – вот кто и строить, и лес валить, и уголек рубать, и золото мыть, и каналы рыть будет! Вот кого давить надо, выжимая последние силы. И уж тут внутренний помощник нужен среди зэков, чтобы и пикнуть не смогли. Помощник без стыда, без чести, без совести… Здесь-то урки тут как тут – к месту, свои, родные, советские. Их только перековать чуть-чуть… Да о чем говорить – во главе страны бывшие зэки стоят. Вот они и хозяйничают на свой, зэковский манер. Так что урки им – точно свои.
– Да это и без твоих лекций ясно. Вон, по Москве ночью воронки ездят – чистят квартал за кварталом. А эти идиоты – люди новой социалистической формации – сидят в клетушках и ждут своего часа, как стадо на скотобойне. Быдло, мразь! Туда им и дорога, пока не поймут, что они – люди, а люди так жить не должны. А если они не люди, а рабы, то нечего их и жалеть. Ты, мразь, с колен поднимись, тогда и воронки ездить перестанут. Действительно зэковский закон: умри ты сегодня, а я – завтра… Но наша задача сейчас не бедных уродов жалеть, а Михаила из Сретенки вытащить… Или хотя бы узнать: каким этапом и куда его послали. Я думаю, нужно идти – кланяться Фридману. Отвалить ему пару побрякушек из наших запасов. Пусть разобьется, но даст информацию. Пусть узнает, кого купить можно. Я уверен, что в любом обществе, даже в среде этих живодеров из НКВД, за деньги можно все.
Фридман, несмотря на хорошее для своих лет самочувствие, по-стариковски кряхтя, прикидываясь немощным, выглянул в глазок. За дверью стояли старые знакомые, которых он меньше всего в жизни хотел видеть и надеялся, что больше не увидит. Двоих мордоворотов, что отирались в его подъезде, охраняя покой Самуила Яковлевича, сейчас за шкирку, как нашкодивших котят, держал в одной руке страшный громила, который в прошлое посещение больше помалкивал, одним своим видом вызывая ужас и дикие спазмы внизу живота.
Старый проныра открыл дверь на ширину двух мощных дверных цепочек из стали, надежно противостоящих любому вторжению.
– Что вам еще нужно, граждане? – жалобно проскрипел он, со страхом вспоминая их прошлое посещение. – Я вам все рассказал.
Не говоря ни слова, верзила просунул ладонь в узкую дверную щель и без напряжения, рубящим ударом, с мясом, со щепой, с каким-то мгновенным треском выломал из дверей болты, на которых крепились предусмотрительно усиленные цепи.
Дверь распахнулась, и вошедший Лопатин презрительно швырнул двух бугаев, висевших у него на руке, на пол прихожей. Жалко скуля, они забились в дальний угол, с ужасом глядя на своего «конвоира». Позже Фридман, как ни старался, но так и не смог узнать у них: почему они, тертые калачи, так смертельно испугались этого, в общем-то, внешне добродушного человека.
– Самуил Яковлевич, – раздался мягкий, интеллигентный баритон Евгения, – мы к вам с просьбой, с нижайшей просьбой, – улыбнулся он.
– Однако вы ее несколько странно начали излагать, – ответил Фридман, перестав кряхтеть.
Понимая, что от них не отделаешься, он тут же указал рукой в кабинет:
– Прошу.
Запахнув на груди атласную, прошитую квадратами куртку, Фридман с барской вальяжностью, без тени страха (умел нервы держать в узде) сел, подтянув брюки, на старинный антикварный диван явно прошлого века. Указав друзьям на такие же кресла, он еще раз твердо произнес:
– Чем могу служить?
Прежде чем сесть, Угрюмов достал из внутреннего кармана пиджака богато инкрустированный кожаный футляр и, раскрыв его, протянул Фридману.
На черном бархате, переливаясь всеми цветами радуги, лежало бриллиантовое колье с вкраплениями крупных темно-синих, как ночное небо, сапфиров.
– Богатая вещь, – приняв из его рук футляр, произнес делец.
Его глаза алчно сверкнули.
– Оно ваше, – вежливо сказал Лопатин, с трудом уместив в кресло свое громадное тело.
– Но и услугу, наверное, потребуете немалую, – холодно ответил Фридман.
Он весь взмок от желания обладать этой красотой. Такой вещи в его коллекции не было. Самуил Яковлевич наметанным взглядом определил ее примерную стоимость. Сумма получилась астрономическая.
– И услуга немалая, и ответственность большая… Но мне кажется, она вам по силам. Если я выскажу свою просьбу, отказаться от ее выполнения вы уже не сможете, но… – Лопатин поднял палец, повторил еще раз, акцентируя внимание на последующих словах: – Выполнение ее – вам по силам.
В кабинете повисла мертвая тишина, которую нарушало только нудное, отвлекающее жужжание крупной мухи, бьющейся об оконное стекло.
Первым желанием Фридмана было отказаться. С этими парнями только свяжись – мигом ноги вырвут, спички вставят… Он вспомнил двух своих охранников, которые, как побитые щенки, валялись у него в коридоре, жалобно скуля, но…
Фридман умел рисковать, хотя помнил поговорку: кого Юпитер хочет погубить, того он лишает разума. Но это колье могло свести с ума любого. Он на мгновение задумался… Нет, с этой вещью он расстаться не в силах.
– Согласен, – глухо произнес барыга и, с деланым равнодушием захлопнув футляр, спокойно опустил его в карман своей куртки.
– Прекрасно, – опять вежливо улыбнулся Евгений. – У нас появилась информация, что Михаил Муравьев находится в Сретенской пересыльной тюрьме. И нам нужно получить ответы на ряд вопросов. Первое: как его вытащить оттуда? Вы понимаете – за ценой не постоим. Второе. Если Михаил уже пошел по этапу, необходима информация о том, куда этап отправляется, где формируется состав, номер этапа, номер вагон-зака и, по возможности, информация о конвое. И третье. Мы считаем, что вы несете ответ за пропажу нашего товарища. Мы хорошо заплатили, а вы поручение не выполнили. Поэтому информация о том, что сведения о Муравьеве собирают, не должна просочиться в охранные структуры. И если вдруг с Михаилом что-либо случится: или откроется его инкогнито, или он умрет от тифа, холеры, желтухи или любой другой болезни, или если поезд сойдет с рельсов и он погибнет во время крушения, если его зарежут сонного или пристрелит конвоир, если произойдет землетрясение и небо упадет на землю, от чего пострадает наш друг, до его освобождения конечно, – мы будем считать, что это ваша вина, и возмездие постигнет вас, вашу семью, ваше имущество незамедлительно.
От этих слов мурашки пробежали по спине старого авантюриста. Но он знал суровые законы этих людей и сам всегда следовал и подчинялся им – отвечать за свои слова и дела. Поэтому он согласно кивнул головой, поскольку отступать уже не имел права.
