Анатолий Минский - Демон против люфтваффе
Приток новичков компенсировался страшной их смертностью. Результаты британских и немецких потерь от схваток в воздухе заявлены по Би — Би — Си в соотношении 2:1 в нашу пользу, в чём сомневаюсь, на такого аса, как Бадер, приходится несколько начинающих, не сбивших ни одного гунна и погибших в первых же вылетах. Статистика — страшная штука! Но я привык к похоронам, ибо единственный в Тангмере точно знаю, что посмертие существует. Ах да, комсомолец Ваня Бутаков тоже в курсе.
Радует, что Мардж в безопасности. После 15 августа командные пункты секторов и авиагрупп закопаны под землю. А при авианалётах девушек из Хора красоток всё равно заставляют одевать каски!
Воздушные бои всё ближе подбирались к Лондону. 23 августа на столицу уже упали первые авиабомбы. Би — Би — Си разразилось гневными прокламациями и проклятиями в адрес фюрера, а также угрозами разнести Берлин. Со следующей ночи начались символические удары по германской столице. Сообщение о налёте на неё мы встретили со смешанными чувствами. Конечно, мелкомстительная часть натуры удовлетворена — гунны в своём гнезде больше не тешатся иллюзией безопасности. С другой стороны, это основание для них чаще атаковать Лондон. Но он в глубине острова, "сто девятые" из Гавра и Шербура могут лишь прогуляться в оба направления, на сражение топлива не хватит. Значит, бомберы остаются только под защитой огня бортовых стрелков.
Они налетают каждый день, в основном на заводы и авиабазы. Нас ободрили по радио, что Люфтваффе ежесуточно не досчитывается от нескольких десятков до сотни самолётов. Брехня, конечно, но что потери чувствительные — поручусь. При каждом огневом контакте с остатками истребительных сил гансы непременно чертят по небу тёмные дымные полосы.
А четвёртого сентября сбили и меня над окраиной Лондона. Против двух дюжин "Штук" и восемнадцати "Ме-110" мы вылетели вшестером. "Мессеры" не приняли открытый бой и выстроили оборонительный круг, здоровенный — до мили в диаметре, несмотря на численное превосходство. Нам бы ограничиться перебранкой, ожидая подкрепление от 12 группы, но разве можно удержаться при виде пикировщиков, не охраняемых истребителями?
Пока Бадер пугал "сто десятых", я с неизменным на тот момент Майклом Питти обрушился на "Юнкерсы". Какая благодать! Но, конечно, не Божья. Вспомнилось, как упорно "Штука" не хотела умирать над Польшей под щелчками моих ШКАСов. Теперь — другое дело. Град из восьми стволов, выпущенный прицельно с пятидесяти — семидесяти ярдов, рождает в небе новую звезду. Может, падающий на город бомбардировщик причинит разрушения, но готов поставить годовой оклад, что лондонцы согласны принимать мёртвых нацистов без ограничений и выходных дней. В общем, не сильно напрягаясь, за каких‑то семь — восемь минут каждый в нашей парочке увеличил личный счёт.
Увидев, что жертвусы разбегаются, а увлекаться преследованием не стоит — далеко оторвусь, я кинулся на помощь Салаге, который неторопливо пощипывал тяжёлые истребители. И тут сработал стереотип. Мы привыкли атаковать двухмоторные бомбардировщики в лоб, а "Мессершмитт-110" больше на них похож, нежели на перехватчик. Вот и кинулся навстречу как последний идиот, и нарвался. Уж очень сильное у него фронтальное вооружение.
"Спит" встряхнуло, в следующую долю секунды мне в грудь впилось что‑то острое, в конструкции организма не предусмотренное. Завоняло палёной изоляцией, из дырки в приборной панели топливо хлынуло прямо на колени. Самолёт, вздёрнутый на свечку при уходе от лобового удара, замер с обрезавшим двигателем и меланхолично рухнул вниз.
Ванька изошёлся в беззвучном крике, я сбросил фонарь, с трудом удерживая тело в повиновении и не давая отказать ему от болевого шока. Машина чуть набрала скорость, послушалась управления и сменила беспорядочное вращение на пике. Впрочем, высота уже мала…
Вдруг земля остановила бег навстречу, справа в воздух вмёрз ведомый Бадера, и даже дым из‑под капота как бы затвердел. Знакомое дело — ангельские штучки.
Он материализовался с интересным визуальным эффектом — на бронестекле, всего в две ладони ростом, небрежно оперевшись локтем на корпус коллиматорного прицела.
"Отлетался?"
Издевается. Небожитель, что с него взять.
"И что дальше? А, понятно — в преисподнюю. К прежнему месту службы".
"Не обязательно. У тебя есть вторая и последняя попытка. Переселяйся в другого грешника. Ты мстил нацистам, но этого мало".
"Стоп — стоп, — меня озарило. — Если по правилам ваших непонятных игр у выходца с того света есть два шанса, Рихтгофен — Мёльдерс внедрился в следующего пилота, а в случае смерти вернётся вниз окончательно?"
"Да. Тебя это веселит?"
Вряд ли мой оскал говорит о веселье, но всё же… Я внутренне повернулся к Ивану. Сопоставив почти отвесное падение "Спита" с явлением ангела, он всё понял сам.
"Прощаемся, Марк?"
"Да!"
Я расстегнул ремень и резко толкнулся руками от бортов. В микронную долю секунды увидел ошарашенный лик покровителя, не ожидавшего подобного выверта.
Теоретически, в таком положении благополучно покинуть самолёт не реально. Но до того момента, как окончательно сдохло ангельское колдовство, обречённый "Спитфайр" удалился ярда на три, лишившись возможности наподдать килем или стабилизатором. Плотный поток воздуха врезал как лопатой, сплющив рёбра и простреленные лёгкие. Кое‑как выправив положение тела относительно британской поверхности, я дёрнул кольцо и с удовольствием отметил, что купол и подвес выдержали рывок. Наверно, парашют подумал, что им воспользовался слон…
"Прощаемся с самолётом, Ваня. Сами — живём!"
Неблагодарная Англия ударила по ногам, сломав их без малейшей жалости. Прямо в парашютной сбруе я перевернулся на спину и попытался разложить организм в соответствии с заводскими чертежами.
"Поправимо?"
"Конечно! Только сейчас будет немного жарко. Велкам в филиал преисподней. Потерпи".
В пламени зажигалки ярко вспыхнул бензин, превратив пайлота Ханта в живой факел.
"Ты с ума сошёл! Мало дырок в фюзеляже?"
"Они меня и беспокоят. Как ты объяснишь британским эскулапам, что ранение в грудь и в пузо навылет затянулось быстрее порезанного пальца? Ожоги всё скроют".
Но как же больно, блин. Даже мне, привычному.
Я поиграл в птицу Феникс минуты две. Оч — чень долгих две минуты. Потом заботливые руки доброго самаритянина окатили водой из ведра. Меня куда‑то несли, срезали одежду, сокрушались, уговаривали не помирать…
Надо же, повезло сверзиться прямо у ограды пансиона для молодых леди. Насладиться триумфом не получилось, как же — английский герой, сбивший бомбардировщик, мужественно страдает, но не сдаётся. При желании я мог бы обзавестись целым гаремом. Но не только пощупать женскую плоть — открыть глаза и шевельнуться было мучительно больно. По крайней мере, до вечера.
Следующие дни я провёл на койке в больничной палате, замотанный до глаз. Перевязка с обдиранием бинтов, загнивающих на ожоговых язвах — это отдельная история, которую не хочу никому рассказывать и, тем более, не пожелаю испытать на себе.
Потом ко мне прорвалась Мардж. Из её взвинченного состояния следовало, что обугленная головешка по имени Билл Хант перестала считаться другом на пару ночей. Она обещала ждать, надеяться и хранить верность, даже если самая интересная часть моего механизма сгорела в труху.
— Ну, может какой огарочек и остался, посмотрим. Лучше помоги подняться.
Она протестующее заверещала.
— Не хочешь помочь, я сам.
С трудом ступая обленившимися ногами, я проковылял мимо коек к зеркалу, привинченному над раковиной. Да, красавец. Ни усов, ни бровей, здоровенный ожоговый шрам от правой челюсти до волос. Героический защитник Великобритании, блин.
— Ложись, Билли! Тебе рано…
— Не понимаешь, как здорово опять ходить. Спрошу у доктора, когда можно в воздух.
Мардж зажала рот. С такими травмами мало кто выживает, в лучшем случае — остаются инвалидами на всю жизнь. Какие полёты! Отставка и спокойное растительное существование на пенсию героя!
Ангел, согласен с такой перспективой? Нет? Ну, придётся воевать дальше.
Она отдала мне письмо Бадера. Он обозвал меня недоумком и сопляком, что полез в лоб на "сто десятого". "Мессер", кстати, упал. Так что мой личный счёт вырос на две машины за один бой.
Ко мне стучались журналисты. Я согласился на интервью с условием, что в газеты попадёт фото, где лицо в бинтах вместе с глазами, не будут упоминаться ни фамилия, ни номер сквадрона. Пилот из N — ской эскадрильи сбил в одном бою сколько‑то гуннов, обгорел как копчёный окорок и больше никогда не увидит небо… Записали? Свободны!
Тринадцатого сентября Мардж привезла мне верхнюю одежду, поддавшись на шантаж, что в противном случае герою — истребителю её доставит другая леди. Понятно, обещал ей месяц не переодеваться, нарушив клятву через три минуты.
