Кремлевские звезды (СИ) - Ромов Дмитрий

Она подплывает ко мне и обвивает меня руками.

— Как же волшебно, Егор.

— То ли ещё будет, — говорю я и целую её.

Мы плаваем и барахтаемся, как дельфины, а потом лежим на полотенцах, брошенных на раскалённые камни и сами раскаляемся, и покрываемся едва различимыми чешуйками белой соли. Мы затихаем и цепенеем, глядя в глубокое и неимоверно синее небо, чуть тронутое осенним янтарём.

Кожа натягивается, делается звенящей, и лёгкий ветерок, касающийся наших тел, заставляет их чувствовать электричество. Электричества здесь хватает. Оно пронизывает воздух, искрит в наших взглядах, и бьёт разрядами при каждом соприкосновении.

Мы оба ждём, мы оба знаем, что это всё, вот этот прекрасный день, ласковое море и знойное солнце совсем не главное, совсем не то, ради чего мы здесь оказались.

Медсестра загоняет нас под навес и не разрешает больше загорать, но против водных процедур она ничего не имеет, и мы бросаемся в воду, охлаждая кожу и пытаясь обуздать огонь, разгорающийся всё сильнее.

Вечереет. Мы возвращаемся в санаторий, проходим через великолепные холлы и поднимаемся по широкой лестнице, наслаждаясь прохладой. В номере нас охватывает некоторая скованность, порождённая недосказанностью и неполной ясностью положения. Но ничего, это совсем ненадолго.

Пока я принимаю душ, Наташка переодевается. Она надевает новое платье и босоножки, и я не могу отвести от неё взгляда. Съедаю её глазами. Да чего там, просто пялюсь.

— Почему ты так смотришь? — смущается она.

— Потому, что ты очень красивая, — отвечаю я и провожу тыльной стороной ладони по её голому плечу.

Она поёживается и замирает, глядя мне в глаза. Конечно, она всё понимает, всё знает. И хочет этого. Мы оба хотим…

Мы выходим из гостиницы. Под фонарями носятся летучие мыши, воздух пахнет сладостью и морской солью. На небе сияет золотая, пока ещё крупная луна. Скоро она уменьшится, станет серебряной, а потом и вовсе оловянной. В небе сияют бриллианты звёзд, а в груди вибрирует танго.

Мы садимся в машину и едем в ресторан. Столик у нас должен быть заказан. Я за это чир отдал портье. Ещё трёшку на такси и пятачок швейцару, плюс четвертной метрдотелю. Дольче вита для народа не то, чтобы бесплатна.

Здание ресторана «Гагрипш» появилось здесь ещё в 1903 году. Его вывезли в разобранном виде откуда-то из Скандинавии. Без единого гвоздя, если молва не врёт, стоит и радует гостей сколько лет уже. Выходим из машины и проходим по широкой дорожке к ресторану, любуясь огромными часами на фасаде.

Ассигнации творят чудеса и уже через пару минут мы оказываемся в самом крутом ресторане города и на самом козырном месте у огромного круглого окна с видом на море. Море сейчас утопает во мраке, но огромная луна и дорожка прочерченная по глади воды, выглядят захватывающе.

Зал ресторана просторный, с высоченным, в два этажа, потолком. Деревянные стены, создают атмосферу уютного комфорта, несмотря на большое количество окон. Здание кажется прозрачным. Над нижней частью вдоль всего зала по бокам нависают балконы, создавая практически аркады, внутри которых тоже стоят столики. Ну а мы по центру у самого окна.

На противоположной стороне от нас, на сцене, звучат «Гуси-лебеди», «Напиши мне письмо» и прочие непобедимые хиты. Над музыкантами тикают огромные часы, оказавшиеся двусторонними.

— Нравится? — спрашиваю я.

Наташка кивает, ненароком поглядывая на свой сияющий бриллиантик. И тут, будто специально ресторанный ансамбль начинает петь «Shine On You Crazy Diamond». Репертуар разносторонний.

К нашему столику подходит элегантный джигит и, свергая глазом и наслаждаясь своей маскулинностью приглашает «дэвушку» на танец. Ну надо же, в самом начале вечера. Да что ж такое, планида у меня что ли такая?

— Извини, брат, — максимально любезно говорю я, — но сегодня девушка танцует только со мной.

— Э-э-э! — кручинится он. — Зачем неправильно ведёшь себя?

Я встаю и подаю своей даме руку. Танцор из меня тот ещё, но ей, мне кажется, этого хочется. Мы идём мимо незадачливого кавалера, подходим к сцене и переминаемся с ноги на ногу под «Сияй, сумасшедший бриллиант». И в этот момент мне кажется, что ресторанные лабухи поют круче Пинк Флойда. Моя невеста кладёт голову мне на плечо, а я опускаю руку чуть ниже чем надо и прижимаю её к себе чуть сильнее, чем диктуют правила приличия.

Потом мы заказываем салат из свежих огурцов с ветчиной и отварным говяжьим языком, заправленный соусом с сыром, томлёную говядину, конечно же хачапури и люля-кебаб, а также ещё кучу всего.

Глаза Наташки сияют сильнее сумасшедшего бриллианта. Не из-за еды, хоть она и набрасывается на неё, будто месяц сидела на диете, а из-за всего вот этого волшебства. Мы позволяем себе бутылочку Абрау, и пузырьки, врываясь в кровь, ещё сильнее сводят с ума и делают вечер настолько нереальным, что даже мой перенос в Егора Брагина кажется куда более банальной вещью.

Гигантская луна гипнотизирует, а со сцены льются сладкие до слёз звуки «Сулико». Я оставляю щедрые чаевые и провожаю Наталью к дамской комнате, а сам просто стою и жду рядом. И, естественно, ко мне подходит танцор, уязвлённый моим отказом. Он подходит в компании двоих крепких друзей и останавливается слишком близко ко мне.

Я не двигаюсь, не отступаю, стою спокойно, заложив руки в карманы брюк.

— Э, ты почему такой борзый, а? — спрашивает он, поднимая подбородок. — Ты знаешь, что я твою девку сейчас увезу, и ты ничего не сделаешь, а?

— Нет, — говорю я, — не увезёшь.

Один из его дружков говорит что-то по-абхазски, а может быть по-грузински.

— А ты кто такой, а? — сопровождает танцор вопросы подъёмом подбородка. — Я твой мама, знаешь…

— Лучше не продолжай, брат, — перебиваю я, — и останемся в добрых отношениях.

— Э, ты кто такой, а? — делает он микрошаг, практически уже касаясь меня своей грудью.

— Гость твоего города, что тебе надо ещё? — качаю я головой.

— Э, ты слышишь, гост, ты кто такой, а? Я твой ро…

— Бро, — снова перебиваю я, стараясь не доводить до непоправимого.

Мне этот наезд, честно говоря, вот вообще не в жилу. У меня совсем другие планы на вечер. Не поножовщина и ночная тренировка, а романтическое приключение, переворот в жизни, практически.

— Какой Бро? Что за Бро?

— Ну, так меня называют, — пожимаю я плечами.

— Кто тебя так называет, а?

Вот достали, честное слово.

— Ну, Абрам меня так называет.

— Э, какой Абрам, а?

— Тот, который Мамука Георгиевич.

— Э, какой Мамука?

Дружбан что-то снова говорит танцору, и тот поворачиваясь к нему, отвечает и жестикулирует, почти как итальянец.

— Ты Абрама откуда знаешь, а? — снова поворачивается он ко мне.

— Да, я много, кого знаю. Работаю с ним. Знаешь, брат, давай так, я сегодня с девушкой, нехорошо при ней ссориться. Если у тебя вопросы будут, ты завтра мне задай, ладно?

Дружбан опять что-то ему говорит.

— Где я тебя ловить буду? — чуть отступает задира.

— В санатории «Грузия» найдёшь. Друзья, братья, идите с миром, потом поговорим.

В этот момент подходит Наташка, и горячие парни смотрят на неё как на диковинный и невероятно желанный фрукт. Странно, да? Она ведь не яркая блондинка, но от неё действительно исходит сияние, на которое, кажется, слетаются мужские сердца.

Мы приезжаем в гостиницу и заходим в номер. Я не зажигаю лампу, здесь и так светло от лунного света. Я отдёргиваю штору и выхожу на террасу. Наташка идёт за мной и становится рядом. Мы смотрим на море, на отблески луны, ставшей к этому времени совсем небольшой, но по-прежнему яркой и сияющей, как бриллиант из песни. Мы вдыхаем опьяняющий и возбуждающий воздух и поворачиваемся друг к другу.

Я беру её за плечи и чувствую, как она дрожит.

— Страшно? — спрашиваю я шёпотом.

Она медленно мотает головой. Я привлекаю её к себе и неторопливо целую, чувствуя, как она тает и как бешено начинает стучать её сердце. И какими горячими становятся её губы, делающиеся мягкими и податливыми. И как я сам теряю разум и перестаю понимать, что происходит.