Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан
— Что-то совсем пусто, — пробурчал себе под нос Мишка, вглядываясь в боковое окно автомобиля. Вроде бы и сказал негромко, но капитан все равно услышал. — Куда все подевались, интересно.
С переднего сидения неожиданно выглянул капитан.
— Рабочие на предприятиях, бойцы в окопах, товарищ Старинов. Все на своих местах. Хотя…
Мужчина после некоторого раздумья добавил:
— Как только немец подошел к Москве, на улицы повылазила разная шваль. Чистим, чистим, а милиция и дружинники все равно не справляются… Страна кровью обливается, а эти, твари, воруют, грабят, убивают. К стенке бы всех их одним разом поставил и на курок самолично нажал. Чтобы прямо одной очередью.
Аж зубами при этом скрипнул. Даже сомнений не было, что обязательно нажал бы, если бы представилась такая возможность.
— Черт! — вдруг прошипел капитан, уставившись в лобовое стекло. — Помянешь черта, а он тут как тут! Ну-ка, тормози! Буча, похоже, какая-то намечается.
Мишка тут же прильнул к боковому окну. И, правда, на следующем перекрестке толпились люди. Явно взбудораженные, размахивавшие руками. Рядом стоял грузовик с открытым бортом и сваленным у колес барахлом. Валялись какие-то коробки, мешки и тюки с тряпьем.
— А ну всем стоять! — с властным криком вылез капитан. В руке пистолет, того и гляди начнет стрелять. — Стоять, я сказал! Что тут происходит?
Разве Мишка мог усидеть? Едва закрылась дверь за капитаном, парень уже был за его спиной, с любопытством все вокруг разглядывая. А посмотреть было на что. Толпа, большей частью из женщин, окружила полного мужчину в коричневом драповом пальто, как коршун, вцепившегося в здоровенную фарфоровую вазу.
— … Что вы такое делаете, товарищи? Это мои вещи, вещи моей семьи, моей супруги, в конце концов, — с грознымвидом хмурил брови толстяк, явно выходец из небольших начальников. — Я третий секретарь Московского горкома, слышите? Вы ответите за это! Товарищ капитан, товарищ капитан, вы видите это? Что вы стоите? Видите, что они раскидали мои вещи? Сделайте же что-нибудь! Я третий секретарь Московского…
Наблюдая за всем этим, Мишка понимающе кивал. Все ему было понятно. Не совершалось здесь никакого преступления — ни хулиганства, ни ограбления, ни тем более убийства.
— А ты куда это намылился, третий секретарь? — с неприкрытой угрозой в голосе проговорил капитан госбезопасности. Он тоже все понял — еще одна крыса покидала корабль, который вот-вот должен был пойти ко дну. — Почему не на рабочем месте? Разве настоящие коммунисты не должны быть на переднем крае?
Из толпы тут же какая-то женщина зло выкрикнула:
— Бежит, морда, чего тут спорить! Вон сколько барахла набрал, боится за свое кровное! Глядите, подштанники даже захватил, — она с силой пнула валявшийся у ее ног мешок, из которого тут же вывалилось женское белье — панталоны с завязками, с десяток бюстгальтеров. — Все они, сволочи, бегут! Бабоньки, нас же бросили! В Кремле поди уж никого нет, все пятки смазали!
А вот это уже было совсем плохо… Старинов такое уже повидал, правда, в другое время и в другом месте. Паника в толпе — это не просто страшное, это ужасное явление, сродни шторму на море или смерчу на суше. Она распространяется с неимоверной скоростью, с легкостью захватывая сотни и сотни новых душ и погружая их в безумное состояние. Он видел это во время армянских погромов в Баку в 90-х гг., у Белого дома в 93-ем, после теракта в московском метро в 2004 г. Подобное, очень похожее, ощущение захватывало толпу и сейчас. Сложный коктейль из эмоций — страх, злость, ненависть — буквально витал в воздухе.
— На вокзале на литерном одни начальники! — визгливым женским голосом подхватили с другого конца толпы. — Едуть и едуть, а нас здесь бросают одних! И хлеба совсем не осталось!
Толпа начинала бурлить, уже совсем позабыв про этого незадачливого партийного работника с его барахлом. Сейчас перед ними встала еще более насущный вопрос — собственное выживание. Ведь, в город вот-вот могли войти немецкие части.
— Отставить панику! — очнулся, наконец, капитан, размахивая пистолетом и напирая на толпу. — Кто там вякает про Кремль? Здесь товарищ Сталин! Никуда не уехал, в Кремле работает!
Он шел на людей, как ледокол, раздвигая льды. Цепляясь в каждого встречного взглядом, словно именно он выкрикивал эти слова.
— Кто кричал? Кто паникер? Пулю захотели?
В какой-то момент перед ним встала замученного вида бабенка в серой потрепанной фуфайке, невзрачном платке на голове. Она с вызовом выставила перед собой малышку, закутанную ватное одеяло:
— На, херой, стреляй! Что зенки лупишь? Только в дочку сначала пуляй! Все равно ее кормить нечем, — на ее землистого цвета лице фанатичным блеском горели глаза. Видно было, что она уже ничего не боялась. Нужно будет, сама под пули пойдет. До самой последней точки дошла, значит. — А потом и меня тоже кончай! Давай, давай! Давай, помогу.
Женщина подошла к капитану вплотную и рукой вцепилась в его пистолет, направляя его прямо себе в грудь. Мол, стреляй сюда, чтобы наверняка попасть.
Мишка со стороны прекрасно видел, как в первое мгновение капитан растерялся. Его пистолет даже ходуном ходил. Ведь, не стрелять же ему было в самом деле в женщину с ребенком. А потом что? Палить в толпу, в которой тоже одни женщины, да несколько стариков? Стрелять в своих же, советских людей, не бандитов и уголовников…
Старинов тихо развернулся и пошел к машине. Ему хватило увиденного. Больше здесь смотреть было не на что.
— Все ясно… Классика жанра… Социология толпы, больших групп…
Трагедия начала войны с приходом немцев под стены Москвы превратилась в катастрофу. В сознании народа это было последней чертой, за которой уже не было единой страны, не было надежды, не могло быть победы. Отчаяние и безнадега стали прекрасной почвой для распространения всякого рода панических слухов, в условиях больших городов распространявшихся с поистине космической скоростью. Это напоминало массовое помешательство, когда большие массы людей становились похожими на зомби. Напрочь отключалась критичность мышления, многократно усиливался эффект толпы.
— Ещё немного, и тут такое начнется, что мама не горюй. И помогут или расстрелы, или…
А вот тут в его голове возникли варианты.
— Нет, мы пойдем другим путем. Страх, конечно, эффективный инструмент, но есть и кое-что еще… Скажем тоже, серьезный аргумент. Например, вера… Хм, только не та вера, что с колоколами на церквях и крестами на шее, а другая вера.
Сразу попасть в заветный кремлевский кабинет Старинову не удалось. Едва он переступил порог здания Кремля, то его тут же взял в оборот какой-то лысый невысокий мужчина в сером костюме и странными черными нарукавниками. Вылитый бухгалтер из старых фильмов. Впечатление еще больше усиливали круглые очки на веревочке и карандаш за ухом.
— Ну-с, молодой человек, давайте знакомится. Исаак Яковлевич Самуилов, портной, — Мишка пожал вялую ладошку. — Моя задача, так сказать, придать вам более благообразный вид.
Сморщившись, Самуилов широким жестом показал на парня, явно намекая на его потрепанный вид. Что же, спорить с ним было глупо. Вид у Мишки, и в самом деле, был неподходящим для Кремля.
— Ничего, ничего, молодой человек. Можете быть уверены, что Исаак Яковлевич все сделает, как нужно. Про то вам любой скажет, — он почему-то говорил о себе в третьем лице, что выглядело очень забавно. — Пройдёмте вон в тот кабинет. У меня уже все приготовлено для вашего преображения.
За неприметной дверью, и правда, оказалось все приготовлено. На опытный взгляд Мишки, в прошлой жизни немало повидавшего всяких разных звездных будуаров, кулис и гримерок, здесь была развернута целая швейная фабрика, конечно, же в миниатюре. Одних только швейных машинок парень насчитал аж три штуки. Про заготовки пиджаков, брюк и сорочек говорить даже не имело смысла. Целыми стопками на столах и полках лежали.
— Да вы тут, похоже, целую роту сможете одеть и обуть, — улыбнулся парень, окидывая взглядом все это богатство. — Я весь в ваших руках, Исаак Яковлевич.
