Ливонское наследие (СИ) - Романов Герман Иванович
Обычное дело в дворянских семьях — одному меч, другому крест — на том и держалось сословное общество!
Далее пошел уже отработанный ритуал — ему представили рыцаря с семейством, все почтительно поцеловали его длань, но взглядами словно царапали массивный епископский перстень, словно опытные оценщики драгоценностей или ростовщики. Тот был с печатью, на которой изображались гербы сразу двух епархий, где он был «божьей милостью» прелатом. Агнец символизировал Курляндское, а орел Эзель-Викское епископства. Достался в наследство от прежнего владельца совершенно случайно, нужно было бы заменить как печать, но руки не дошли. Да и понравился, впору пришелся — не хотелось снимать раритет.
Благословив челядь, и тоже подпустив ее к руке, Магнус величаво двинулся к двери, проходя мимо цветника, но бросив взгляд, остановился как вкопанный. Он не мог поверить своим глазам — пустоцветы и стручки были самым натуральным рапсом. Присмотревшись к другим растениям, неожиданно сглотнул — то была горчица, сарептская или русская, как ее называли. Этого не могло быть, но, тем не менее, то, что он видел, не являлось миражом. И повернувшись к хозяину, спросил:
— Кто высадил эти цветы?! Это же рапс!
Рыцарь неожиданно посерел лицом, посмотрел чуть испуганно — затем бросил гневный взгляд на супругу и перевел глаза на почтительно стоявшего почти рядом человека в зрелом возрасте, прилично одетого, но без меча. Тот совершенно спокойно поклонился, хотя Магнус заметил, что глаза отвел чуть в сторону, видимо, не понимая, что ему следует ожидать от прелата — то ли похвалы, либо порицания.
— Меня зовут Филипп ван Бронхорст, я из «Низменных земель». Цветки эти у нас растут повсеместно, как и в Англии. В германских землях они также встречаются. Выглядят красиво и пахнут приятно, а еще привлекают пчел, и мед получается вкусный.
— Мед добрый, чего греха таить, но пчелы летают тут все лето и жалят, — хозяин машинально коснулся щеки и бросил взгляд на младшего сына — тот схватился за глаз, повторяя движение отца — видимо пострадали оба и совсем недавно. Затем рыцарь посмотрел на потупившуюся супругу, лицо которой покрыл багрянец. Судя по всему, она была инициатором создания цветника, совершенно не нужного во внутреннем дворе замка, и громко спросил с затаенной надеждой в голосе:
— Неужто цветки эти от лукавого, ваше преосвященство?! Так сейчас все с корнями вырвем! Эй, люди…
— Не торопись с поспешными выводами, сын мой, — Магнус оторвал стручок, вскрыл и на его ладони оказались маленькие черные горошинки. И вздохнул с несказанным облегчением. Надо же — никому здесь неизвестно о полезных свойствах масла, рапс используют как цветы во многих странах, и никому еще не взбрело в голову, что это масличная культура. Хотя из того же льна или конопли масло сейчас выдавливают, и достаточно широко используют, и в кухонных блюдах, и в медицине.
— Это растение послано на радость людям, и польза от него немалая, как и от этого, — Магнус склонился над горчицей. И спросил:
— Откуда она тут взялась?
— Купцы были из Литвы, на Русь ездили, меха привезли. Один имел семена, сказал, что горькие — видел, так магометане лепешки с ними пекут, что родом из Мавераннахра. Я так их страну запомнил, оттуда «жестокий хромец» Тамерлан был, — голландец говорил спокойно, с достоинством, а трудные для европейца слова сказал совершенно правильно.
— Вот я и посадил, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И растения эти очень похожи.
Магнус только кашлянул — он не ожидал, что встретит доморощенного агронома, причем образованного и хорошо говорящего на немецком языке. Можно было не гадать — учился в университете, оттуда столь пытливый ум и определенные знания, достаточно весомые.
— Мы с вами еще побеседуем, сын мой. Думаю, нам будет, о чем поговорить. А семена растений этих соберите и храните!
Глава 38
Южную Ливонию война с московитами не затронула, но ее дыхание ощутимо чувствовалось. Крысы появились и тут — покойный Кетлер дал орденским рыцарям дурной пример, старательно готовя себе «отступное» от польской короны в виде герцогства Курляндского и Семигальского. И залог в виде шести лучших замков отдал польскому королю Сигизмунду-Августу по смехотворной цене. А на такой шаг ни один уважающий собственную страну правитель никогда не пойдет…
— Рыцари Гробиньского замка близь Либавы сговариваются с герцогом прусским о передачи земель под его покровительство, — в голосе Фюрстенберга явственно просквозило то презрение, что испытывали немногие рыцари крестоносцы к бывшим «коллегам», что решили урвать «свое-чужое» с началом захлестнувшей европейские страны Реформации.
— Этого гнусного дела нельзя давать им проделать, — глухо произнес ландмаршал Ведль, вечно хмурый здоровяк лет сорока пяти, чем-то напоминавший Магнусу литературного Портоса, отошедшего от дел.
— Дурной пример заразителен для других, — Фюрстенберг как бы подвел черту крепко сжатым кулаком и вопросительно посмотрел на Магнуса. И добавил негромко, голос чуть захрипел:
— Иначе все — мы потеряем тогда не только наш орден, но и всю целиком Ливонию. И думаю скоро — как только минует зима!
Магнус немного удивился необычайной точности прогноза, ведь так и произошло в реальной истории. Но сейчас вся штука в том и заключалась, что события стали меняться — вначале медленно, почти незаметно для взгляда стороннего наблюдателя, потом значимей. И скоро, а в том у него не было уже сомнений, понесутся галопом, как пришпоренные.
Между тем Фюрстенберг продолжил яростно и напористо говорить, глаза старика горели огоньком воодушевления:
— Нужно государство, и не герцогство, а именно королевство, и ваше высочество как нельзя лучше подходит для вхождения на престол. Иной кандидатуры просто не найти. Вы принц, наследник датской короны, которая уступила земли в Эстляндии нашему ордену. Недаром эсты называют Ревель «Тани линн», что на их языке означает «Датский город». И о том помнят многие из дворян, здешних уроженцев. Ревельские жители недаром приняли вас как своего епископа и хотят отдаться под покровительство вашего венценосного брата, короля Фредерика.
— Ваше высочество намного предпочтительней среди других монархов, ибо вам нужна своя держава, а им ее скорый раздел. Мы собрали капитул и решили на нем, что поддержим вас как ливонского короля Магнуса, приложив все силы. Для выборов магистра нужен долгий срок, а сейчас нельзя упускать время. Так что с прошлой недели орден возглавляет прежний глава, права которого на совете комтуров мы восстановили. Это ландмейстер Вильгельм фон Фюрстенберг, здесь присутствующий, — вмешался ландмаршал, но взглянув на сидевшего рядом с ним старшего товарища несколько смешался, будто провинившийся школяр.
— Капитул решил, что выборы Кетлера проведены с нарушением традиций и существующих правил. Ознакомившись с бумаги и перепиской покойного Готгарда, все комтуры единодушно решили дезавуировать итоги прошлого капитула и принятые на нем решения. Да, я вновь магистр, и требуется лишь подтверждение вашего преосвященства. В виду отсутствия рижского архиепископа, его место вакантно, вы единственный из оставшихся прелатов, который может утвердить данное решение.
— Я немедленно подпишу грамоты и прикреплю к ним большие печати, дабы ни у кого не возникло ни капли сомнений!
У Магнуса все было наготове он взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу и дважды поставил свою подпись. А магистр, да именно с этой секунды Фюрстенберг снова стал ландмейстером, посыпал чернила песочком. Дал время песку пропитаться излишками чернил, и просто стряхнул на пол, подняв листы. Магнус сильно хлопнул в ладони. Явился секретарь, забрал грамоты, и спустя несколько минут вернул их, уже обвитых шнурками с большими печатями «божьей милостью» епископа.
— Я приложу все усилия для возведения на престол вашего высочества, — Фюрстенберг заговорил решительно и напористо, словно вернулись молодые годы, и старик снова полон сил и энергии.
