Звезда заводской многотиражки 4 (СИ) - Фишер Саша

— Видите ли, Феликс Борисович... — осторожно начал я. Хотел сначала завести разговор о цензуре, объяснить, что редакторы газет и журналов не то, чтобы свободны в выборе тем для публикаций, и подобную статью просто не пропустят в печать. Но быстро переобулся в прыжке, решив, что покрывать одну несправедливость другой несправедливостью — такая себе идея. Особенно пытаясь увещевать раздавленного неожиданной для своей профессии информацией, что «не вся психиатрия одинаково полезна». — Давайте подумаем с другой стороны. Поставьте себя на место обычного читателя, который просто открыл журнал и прочитал там наши с вами откровения. Например, ту историю с Мариной, которой из-за мужа поставили диагноз «паранойя», потому что мужу захотелось привести в дом другую женщину.

— Так! — Феликс снова сел в кресло, натянув полы широкого халата на свои худые острые коленки. Подался вперед.

— Представьте себе обычную такую женщину, — продолжил я. — Она замужем, у нее двое детей и муж. Они нормально живут, нежной страсти давно нет, но досаток, оболтусы как-то справляются с уроками, играют в хоккей на выходных. Муж болеет за «Спартак» и по выходным ходит пить пиво в баре. Она варит ему борщи и крутит котлеты. И трудится в отделе кадров какого-нибудь «Облтресткульяпка». Представили?

— Вы очень живо описали, Иван, — усмехнулся Феликс. — И что же?

— И вот она берет журнал «Здоровье» и читает нашу с вами статью, — я понизил голос до драматического шепота. — С каждой строчкой ей становится все страшнее. Она вспоминает, что вот на днях супруг задержался на работе. Что как-то странно на нее смотрит временами. И что эта самая Марина — она точно такая же была. И получается что с ней самой, читательницей, может произойти то же самое, что и с ней. Супругу не понравится, как она агрессивно держала скалку, встречая его из бара, и он вызовет бригаду. Которые ее скрутят, и... Ну, вы понимаете, о чем я?

— Продолжайте, Иван, — медленно проговорил побледневший Феликс.

— Я это все к тому, что на нас с вами лежит не только ответственность за то, чтобы писать правду и только правду, — вздохнул я. — Но и за то, какое действие наша с вами публикация окажет на читателей. И если статьи о том, что психиатрия — это прежде всего про помощь людям, про исцеление душевных недугов, и не надо ее бояться, помогали читателями справиться с невежеством и дремучими страхами. То если без купюр написать то, о чем вы говорите, то не породит ли это новые страхи?

Я замолчал, испытующе глядя на Феликса. Тот молчал, рассматривая свои переплетенные на столе пальцы.

— Иногда я поражаюсь вашей мудрости, Иван, — наконец произнес он. — Вы уверены, что вам двадцать два, а не пятьдесят два?

— Не уверен, — я засмеялся. Да уж, знали бы вы, насколько в точку попали, Феликс Борисович.

— Но вот только... — Феликс снова посмотрел на меня, и глаза его загорелись. — Огромная просьба. Да, я согласен, что тему, быть может, поднимать безответственно, преждевременно, а то и опасно... Но... Давайте все-таки вы сами поговорите с некоторыми из пациентов? Оцените лично фактуру, не по моим словам, а своим профессиональным взглядом, а? Может быть, нам удастся поднести все так, чтобы... Чтобы материал все же дошел до публикации?

— Конечно же, я согласен, Феликс Борисович, — кивнул я. — Уверен, что мы сумеем сделать из этой темы конфетку тоже. Давайте распланируем наши посещения...

— Прекрасно, прекрасно! — радостно воскликнул Феликс, снова вскочил и схватил свой пухлый ежедневник. — Только в этот раз нам с вами придется соблюдать некоторую конспирацию. Некоторые мои коллеги очень предвзято относятся к журналистам, так что мы скажем, что вы мой практикант, договорились?

Про свое дело я вспомнил почти на пороге. В тот момент, когда Феликс вручал мне коробочку с эклерами, чтобы порадовать девушку. Честно говоря, я схитрил, чтобы ее получить, и рассказал, что перед тем, как уйти, мы немного поссорились. А воодушевленный Феликс никак не мог оставить это дело без своего участия, ну и...

— Я уверен, что вы помиритесь и без этого, но все девушки любят сладенькое, даже если не признаются в этом, — он заговорщически мне подмигнул, и тут я вспомнил, зачем, собственно, я сегодня вообще к нему приходил.

— Феликс Борисович, на самом деле у меня есть еще одно маленькое дело, — осторожно начал я.

— Я весь внимание, Иван! — психиатр выпрямился, как учуявшая вкусного зайца охотничья собака.

— Помните нашего главного редактора? — произнес я. — Ну, про которого я спрашивал... Торопыгов-Пуров?

— Да-да, конечно, — закивал он. — Разумеется, я помню эту историю.

— С ним вчера случилась неприятность, и он... больше не будет у нас работать, — сказал я.

— Так это же прекрасные новости, верно? — Феликс вопросительно посмотрел на меня.

— В каком-то смысле, — я кивнул. — В «Новокиневском шиннике» теперь вакантна должность главного редактора, и завод ищет нового. А пока место свободно, кто-то должен исполнять его обязанности. Я свое желание высказал, но вы же понимаете, я всего лишь молодой специалист, без году неделя. Может быть, ваш знакомый, главный редактор «Здоровья» мог бы сказать за меня какое-нибудь доброе слово? Я уверен, что справлюсь, просто...

— Ни слова больше! — заявил Феликс. — Я прекрасно вас понял! Я не обещаю, что все получится, все-таки речь идет о позиции главного редактора... Но приложу все усилия...

— Это же временно, — сказал я. — Я всего лишь хочу попробовать свои силы и принести пользу газете и своему заводу...

— Нет-нет, Иван, даже не думайте оправдываться, — замахал руками Феликс. — Вот, держите коробку, езжайте к своей Дарье, а я сейчас же сяду на телефон...

Я вышел из подъезда и перевел дух. Ох и тяжело же мне даются подобные разговоры, прямо взмок весь, пока слова подбирал, чтобы попросить за себя, любимого. «Вот поэтому ты, Жан Михалыч, и не добился в жизни ни черта! — сказал внутренний голос. — Выгоду свою видеть получать не умеешь. Давай, учись уже! Второй шанс тебе дали, не проманай его!»

Пока я сидел у Феликса, снегопад усилился. Кружащиеся снежинки превратились в крупные хлопья и повалили сплошным потоком. Город погрузился в ватную зимнюю тишину. Красиво, вот только, черт возьми, опять нагребу полные ботинки снега...

Черная волга мигнула фарами и тронулась с места. Сначала я как-то не обратил на нее внимания, хотя в этом дворе почти никогда не парковали автомобили на ночь. Как почти ни в каком дворе, что уж. Не принято было. Купил машину, покупай гараж. Но тут сработал мой прошлый, точнее будущий, жизненный опыт. Для которого двор, заставленный машинами до упора — это такое же рядовое зрелище, как курлычущие голуби или, скажем, бродячие собаки. Кто на такое вообще обращает внимание?

Волга остановилась прямо передо мной. И задняя дверь ее приветливо приоткрылась.

Глава двадцать третья. Сколько стоит спасенная жизнь?

— Здравствуй, Иван, — массивные очки блеснули в тусклом свете. Взгляд его был внимательным. Испытующим. Холодным.

— Добрый вечер, Прохор Иванович, — сказал я. Удивился? Нет, пожалуй что. Можно сказать, я даже ждал чего-то подобного, только не знал, в какой именно форме наша встреча произойдет. Значит, вот так. Ну что ж... Эффектно.

— Получается, что ты мне жизнь спас, — после долгой паузы проговорил он. — Даже не знаю, что за помрачение на тебя нашло.

Не похоже, что он намерен броситься ко мне целоваться в десны. Скорее просто констатировал факт. Даже с некоторой досадой, как будто.

— Получается, что так, — кивнул я, ожидая продолжения. Не просто же так он караулил меня у подъезда Феликса, выкурив половину пачки редкого в Союзе «Мальборо». И парясь в распахнутой дорогущей дубленке.

— Не знаю, чего именно ты добивался, Иван, но... — каждое слово давалось ему как будто с некоторым трудом. — Но... спасибо. И поскольку я не люблю находиться в долгу, то...