Сергей Шкенев - Параллельные прямые
Лаврентий Павлович поставил недопитый бокал обратно на столик.
— Пробка? — С сомнением в голосе переспросил он. — Вряд ли. А вот привкус ностальгии чувствуется. Представляете, как только уеду из России хотя бы на один день, так обязательно смертельно скучаю. И что это такое со мной происходит, не подскажете? И тонкие вина не в радость. Привык, знаете ли, к грузинскому. Но, что интересно, в Москве могу месяцами без него обходиться, водкой да коньками перебиваясь. Или это воздух там такой, что пьянит не хуже? Не замечали, господин генерал?
Чуть слышно скрипнули зубы генерал-лейтенанта Генерального штаба.
— Вы мне будете говорить про Россию, господин полковник? После того, как её у нас отобрали?
— Мы? Помилуй Боже, Антон Иванович, что такое говорите? Мы отобрали…. Обидно даже, право слово. Уж простите за грубость, не вы ли сами её просрали? Я не имею ввиду Вас лично, а всё Белое движение вообще.
— Извольте объясниться! — Деникин побагровел от гнева на откровенное хамство гостя, хоть и прозвучавшее с оговоркою.
— Извините, если моя правда Вас обидела, — Лаврентий Павлович склонил голову в вежливом поклоне. — Только позвольте уточнить, кто именно из нынешнего руководства Советского Союза отбирал страну? Ворошилов? Каменев? Будённый? Или сам Иосиф Виссарионович? Заметьте, никто из них не приходил лично к Вам и не говорил: — «Отдавай нам, Антон Иванович, Россию, теперь мы её рулить будем»
Берия-младший замолчал на минутку, отпил вина, того самого, с ностальгией, и продолжил:
— Наоборот, они честно с Вами воевали. Или я не прав?
— Прав, — нехотя согласился Деникин.
— О чём и говорю. Они победили. А теперь строят новую стану. Разве Вы бы не строили?
— Но не большевистскую же?
— Это опять термины, господин генерал.
— Уж не хотите ли Вы сказать, Лаврентий Павлович…?
— Уж не хотите ли Вы догадаться, Антон Иванович…?
Сабли на ковре насторожённо молчали, пытаясь понять смысл разговора. Да что они поймут? Железяки. Путь и остро заточенные, а всё равно тупые. Пусть слушают, лишь бы не нарушали повисшую в кабинете тишину.
— И почему тогда Сталин добился моей высылки в Совдепию? Расстрелять? Зачем? По Вашему утверждению мы были честными врагами.
— В Россию, — поправил Берия. — Именно в Россию. Но у Вас создалось превратное мнение. Какие враги? Противники, да и то под сомнением. А если принимать во внимание официальную версию…. Кому же придёт в голову расстреливать национального героя?
— Как-как?
— Вы, Антон Иванович, что, советских газет не читаете?
— Представьте себе — нет. Следую рекомендациям господина Булгакова.
— Товарища….
— Что, простите?
— Товарища Булгакова. Народного комиссара по делам культуры и печати. Напрасно удивляетесь. Культура в России есть, так почему не должно быть соответствующего наркомата?
— Однако…. А что там в газетах?
— Разное. Новости пятилетки не интересуют? Жаль.
— Хотите похвастаться новыми рекордами?
Лаврентий Павлович рассмеялся:
— Рекорды запрещены распоряжением Совнаркома, как преднамеренное вредительство, ведущее к преждевременному износу оборудования. Но мы отвлеклись, Антон Иванович.
— Я весь внимание.
— А знаете, что бы не быть голословным, я совершенно случайно захватил из посольства один из свежих номеров «Правды». Не желаете взглянуть? — Полковник Берия достал её из кармана.
Деникин изволил. Но газету развернул на столе осторожно, кончиками пальцев. Будто опасаясь, что из листов выскочит ядовитая змея или выкатится бомба с догорающим фитилём. Всё также неторопливо достал очки и вгляделся в передовицу, где на фотографии Сталин со свечой в руке слушал Рождественское богослужение в Донском монастыре.
Потом глаза перескочили на другую статью, третью, и Антон Иванович взял газету в руки. Лаврентий Павлович спокойно сидел, закинув ногу на ногу, и внимательно слушал удивлённые, а иногда и возмущённые замечания хозяина кабинета.
— Бред сивой кобылы! — После этого категоричного заявления скомканные страницы полетели в камин. — И эта газета до сих пор называется «Правдой»?
— А что такого? Не нравится эта правда, возьмите другую. Их у нас несколько. Есть ещё «Комсомольская», «Пионерская». Да что говорить, в каждом городе собственная правда имеется. Будем выбирать?
— И в них то же самое?
— Как же иначе, товарищ…, простите, господин генерал.
— Вам никто не поверит.
— Сейчас? Может быть. Но мы же не последний день живём?
— Чья это идея вообще? Сталина?
— Это мой старший брат разрабатывал, — с гордостью за родственника признался Берия-младший. — Он сейчас на «Челюскине» зимует. А Иосиф Виссарионович одобрил и поддержал. Это Вы, Антон Иванович, в политику играете и старые обиды лелеете, а мы просто для страны работаем.
— И потому решено объявить, что гражданской войны не было? Совершенно и категорически?
Лаврентий Павлович в задумчивости почесал переносицу, видимо подбирая в уме нужные слова.
— Извините, но я сам не вполне понимаю, для чего это нужно. — Кристально честные глаза полковника просто убеждали поверить ему. — Думаю, что в Москве Вы получите исчерпывающие объяснения. Хотя, в моём представлении, всё выглядит достаточно логично и просто. Но могу и ошибаться.
— Поделитесь мыслями? — Заинтересовался Деникин.
— Скорее всего, России сейчас просто необходимо создать образ врага. Сильного, коварного. Знаете, Антон Иванович, таковы уж традиции нашего народа. Без врага — никуда, хоть караул кричи. А при существовании внешней угрозы, наш любимый народ готов потерпеть некоторые лишения и трудности, не жаловаться на суровость законов, и прочий, заметьте, исключительно временный произвол со стороны верховной власти. А Белое движение, тем более в его нынешнем виде, уж извините, на титул реального врага претендовать не может.
— Будто не понимаю, — сердито буркнул Деникин. — А какая роль отводится мне в этом спектакле?
— Замечательная роль, лучшая. Хотите стать новым Моисеем? Да лет через пятьдесят-семьдесят художники в масле увековечат этот Исход. Выведете людей из иноземного плена! Они рыдают, стенают, и взывают!
— Будет Вам говорить лозунгами, господин полковник. Тем более роль мою можно рассматривать и под другим углом. Слышали про козлов-провокаторов на бойне?
— Побойтесь Бога, господин генерал. Или слово Патриарха уже ничего не стоит?
Антон Иванович вспомнил фотографию в газете, внушительную фигуру с панагией поверх боевых орденов, и перекрестился.
— Быть по сему. Только учтите, выступать на митингах и клеймить проклятый царизм я не намерен.
— И не нужно, поверьте. Тем более так-то вот. Другое дело — осудить кровавую клику Николая Романова, опорочившую светлый и благой образ императорской власти.
— Даже так?:
— А что, можно иначе?
Вечер того же дня. Посольство СССР во Франции.Берия заперся в одном из кабинетов, тщательно задёрнул шторы, и достал из сейфа портативную радиостанцию. Чудо сие свободно поднималось одной рукой, не слишкой её утруждая восьмикилограммовым весом.
Дождавшись нужного времени, он коротко бросил в микрофон:
— Операция «Фридлинг» началась.
Глава 20
А помнится, была держава.
Шугались ляхи и тевтоны.
И всякая пся крев дрожала
Завидя наши эскадроны.
«Новые провокации литовской военщины.
На границу с СССР в районе с. Нявас-Свенцянас прибыл 1-й пехотный полк литовской армии (1600 человек, 10 орудий), кавалерийский полк (600 сабель), 15 танкеток, 6 противотанковых орудий. В р-не д. Пляушки (6 км восточнее) литовцами установлено 16 зенитных пулемётов. К провокационно-демонстративной охране литовско-советской границы привлечены члены военизированной организации «Жаулис».
Новая встреча наркома иностранных дел СССР А.А.Логинова с премьер-министром Литвы А.Муркисом.
Нарком в категоричной форме потребовал принять меры по разрешению территориальных претензий со стороны Балтийской Конфедерации. Возражения, что оба государства не имеют общих границ, отвергнуты как абсурдные.
Тов. Логинов также потребовал уволить министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента политической полиции А. Вилкаса»
Житие от ГавриилаЗапасами настоящего кофе на «Челюскине» мы обязаны Отто Юльевичу Шмидту. Сам большой любитель и ценитель, он настоял на своём, за что теперь и благодарны начальнику экспедиции. Это пусть пролетарии кофе не пьют, а академику положено. Алгебраист, понимаете ли. А потому имел всех ввиду. Я то к академии отношение имею косвенное, только через графиню Дашкову…. Что? Нет, это не я был. Это она сама. Проснётся, бывало, утром, и не поднимая голову с подушки, совета моего спрашивает: — «Скажи мне, друг сердешный Гавриил Родионович, как мне науку российскую вперёд продвинуть?» Так и двигали, по мере сил.
