Иван Евграшин - Стальной лев. За Родину! За Троцкого!
Потеря этого города очень дорого обошлась бы молодой Республике.
Еще Феликс Эдмундович подумал о том, что Троцкий оказался не просто прав, это выглядело как некое предвидение. И то, что он так быстро отреагировал на обстановку, оставил в стороне свои амбиции и вызвал на помощь Сталина и Дзержинского, говорило о том, что Лев Давидович перешел на другой, более высокий уровень понимания ситуации и личной организации. На этом уровне личные амбиции и цели уступают место необходимому для государства и людей, в нем живущих, что и становится главной целью, которой и подчиняется все личное. Троцкий явно совершил принципиально качественный скачок. Такое поведение характерно для лидеров мирового масштаба.
Дзержинский даже покачал головой.
«Кто бы мог подумать? Лев очень вырос», – сказал он себе.
Комендант уже закончил свое повествование и молча сидел на стуле.
Феликс Эдмундович приказал его развязать и найти сухую одежду.
После чего, подумав, раздал чекистам и вызванным армейским командирам необходимые указания. Получив распоряжения, все отправились их выполнять. В это время комендант переоделся, и Дзержинский предложил ему сесть возле стола. Сам он присел рядом и попросил рассказать ему подробности передачи телеграфных сообщений белогвардейцам и их получения.
Детали были несложными, как и вся система передачи информации.
Сообщения из Перми в штатном режиме передавались по телеграфу только ночью, один раз в три дня с телеграфа станции Пермь-два. К этому были привлечены три телеграфиста, рабочие графики которых были составлены так, чтобы один из них все время дежурил в нужное время. На случай крайней необходимости к делу был привлечен один из телеграфистов со станции Пермь-один, телеграф которой был резервным. Передававшиеся сообщения содержали информацию об общей обстановке в городе, настроениях жителей и солдат, состоянии частей и их боеготовности. Сообщения передавались только во время дежурств верных телеграфистов. Ответы были редкими, но всегда приходили по нечетным числам месяца, в половине третьего ночи.
Таким образом, схема была следующая. Получив телеграмму, в которой содержалось зашифрованное послание на имя коменданта или его жены якобы от тестя, телеграфист передавал ее доверенному посыльному, который немедленно отправлялся к коменданту домой.
Сама же телеграфная лента немедленно уничтожалась, а послание регистрировалось как частное. Получив депешу, комендант немедленно расшифровывал послание и, в случае необходимости, немедля ставил в известность Бармина, который уже принимал решения о дальнейших действиях. Он же собирал и привозил по мере поступления информацию для передачи белогвардейцам. Телеграммы попадали ко второму генерал-квартирмейстеру Генерального штаба Колчака генерал-майору Рябикову.
Дзержинский помнил этого человека. Павел Федорович был профессором Академии Генерального штаба и апологетом разведывательной деятельности. В декабре 1917-го под его руководством была разработана «Программа по изучению иностранных государств», согласно которой организации и ведению разведки подлежали не только бывшие противники по Великой войне, но и Великобритания, Франция, Италия, Швеция, Япония, Китай и САСШ. В этой связи был подготовлен проект реорганизации разведчасти. В апреле 1918 года Рябиков стал штатным преподавателем Военной академии Генерального штаба РККА, а в июле 1918-го перешел на сторону белогвардейцев. Крупнейший специалист в области теоретических разработок по организации агентурной разведки в мирное и военное время – он был серьезнейшим противником. Они не были знакомы лично, но на лекции Павла Федоровича Феликс Эдмундович специально отправлял чекистов.
Узнав, кто является его противником, Дзержинский задумался о том, стоит ли вообще заниматься телеграфом, не будет ли это не просто сложной, а непосильной задачей. Но, с другой стороны, триумвират Сталин – Троцкий – Дзержинский уже замахнулся на невозможное, и право первого удара, самого главного, выпал на долю Дзержинского. Это было и большой честью, и громадной ответственностью. Подумав еще несколько минут и прокрутив несколько раз в голове все «за» и «против», Феликс Эдмундович обратился к коменданту.
– Как вас по имени-отчеству? – спросил он.
– Соловьев Всеволод Андреевич, бывший штабс-капитан, – представился тот.
– Всеволод Андреевич, вы понимаете, что после вашего расстрела ваша семья останется без кормильца, а в эмиграции их не только никто не ждет, они там вообще будут никому не нужны? У вас дочь, которой тринадцать лет, и сын, которому двенадцать, престарелая мать, и никто из них не сможет заработать на кусок хлеба. Я очень сомневаюсь, что ваша жена сможет, работая посудомойкой или уборщицей, прокормить четырех человек. Ведь у нее, после того как закончатся ваши сбережения, останется только один путь. И путь этот на панель. Вы понимаете, на что вы обрекаете ее?
Комендант молчал, на него было жалко смотреть. Складывалось впечатление, что из него только что вынули некий стержень и этим самым выпустили весь воздух.
– Зачем вы мне это говорите, хотите перед казнью унизить меня? – наконец открыл рот бывший чиновник.
– Я хочу сказать, что вы, господин штабс-капитан, нашли очень легкий путь решения ваших личных проблем. Вы совершили поступок, и не так важно, правильный он или нет. А теперь, когда пришла пора отвечать за сделанное, вы собрались взойти на эшафот с высоко поднятой головой. При этом убедили себя, что таким образом спасаете свою семью. А вы уверены, что это будет для них спасением? Вы не подумали, что обрекаете их на еще большие мучения? Подумать об этом не пришло вам в голову, Всеволод Андреевич? – Дзержинский внимательно смотрел на офицера, а тот во время этого монолога все ниже и ниже опускал голову. – А теперь получается, что, вывезя вашу семью за границу, что, несомненно, будет сделано, я тоже возьму на себя часть вашей вины перед семьей. А в это время вы, прекрасный специалист, будете бесполезно гнить в какой-нибудь яме. И это вместо того, чтобы решать множество проблем, которые прямо сейчас стоят перед Родиной, вместо того, чтобы направить свои силы и умения ей в помощь в час, когда гибнет само государство. Вместо всего этого вы лишили будущего не только себя, но и своих близких. Своей никчемной смертью вы лишаете этого права и свою страну, – после этих слов Соловьев вскинулся. – И не будем говорить о политике. Мы с вами не в бане. Неужели я неправ, Всеволод Андреевич? Неужели вы действительно считаете себя настолько бесполезным для России? Что же произошло с вами, если вам, русскому человеку, этот вопрос задаю я, поляк?
После этих слов Дзержинский встал и подошел к окну. Он некоторое время постоял возле него, глядя на привокзальную суету, потом обернулся к коменданту.
– У вас есть что сказать мне, Всеволод Андреевич? Хотите помочь себе, своей семье, своей Родине? Я не предлагаю предать, люди придут и уйдут. Я предлагаю вам попытаться найти компромисс, право самому ответить за свои поступки, не перекладывая это на плечи ваших близких. Я предлагаю вам будущее.
– Вы сам Дьявол, товарищ Дзержинский. Что я должен буду делать? – подумав, задал вопрос Соловьев.
– У меня были слишком хорошие учителя, Всеволод Андреевич. Но не будем об этом. Я знаю, что вы прекрасно знакомы с телеграфным делом. Я в этом разбираюсь плохо, но думаю, что в сообщениях, которые вы тут отправляли и получали, есть некие секретные знаки, например набор букв или что-то еще, указывающее на подлинность. Вы ведь знаете все эти знаки?
– Это правда, и такие метки есть. Я знаю их все, – подумав, ответил бывший штабс-капитан Соловьев.
– А вы, Всеволод Андреевич, уверены в этом? Сможете вы передать в штаб Колчака телеграмму, причем так, чтобы там никто не усомнился в том, что передают правдивое сообщение? Подумайте хорошо. Я не могу доверять этим вашим людям, но могу дать вам возможность помочь мне в очень важном деле.
Этот вопрос заставил надолго задуматься коменданта. Задумавшись, он поднялся со стула и направился к окну. В этот момент стоявший за спиной у штабс-капитана Колыванов посмотрел на Дзержинского, но тот сделал разрешающий жест рукой, и чекист остался стоять на месте, не препятствуя передвижению Соловьева. Тот минут пять постоял у окна, потом вернулся, сел на свой стул и обратился к Феликсу Эдмундовичу:
– Я смогу помочь. В чем будет состоять моя задача? Зачем нужен именно я?
– Хорошо, что вы так уверены в своих силах, Всеволод Андреевич. Ваша задача будет состоять в том, чтобы в назначенное время отправлять и получать телеграфные сообщения. Причем так, чтобы телеграфист на той стороне не усомнился в том, что за аппаратом те, кто ему передавал сообщения до этого. Точно сможете? – Дзержинский пронзительно посмотрел на бывшего штабс-капитана.
– Уверен, что смогу, господин Дзержинский, – ответил тот.
