Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Тут и там возникали короткие, яростные рукопашные схватки. Победившие в них делали несколько бросков вперед и тотчас залегали под градом пуль. Иногда оба дерущихся падали на дубовый паркет, изрешеченные одной очередью.
Кирилл Корин занял удобную позицию, укрывшись за бруствером из нескольких мертвых тел, и из снайперской винтовки одного за другим отстреливал вражеских командиров и пулеметчиков.
Выбравшись из планера, я метался по залу, лупя из «дыродела». Кольчуга, надетая под гимнастерку, была промята в дюжине мест, но я не замечал боли. Я видел только мелькающие вражеские фигуры, высунувшиеся из укрытий головы, взметнувшиеся руки с гранатами.
Своих я определял по белым повязкам на рукавах, хотя где гарантия, что в горячке боя я успею разглядеть эту полоску — порой вымазанную в крови, сбившуюся, скрутившуюся в жгут. А если она и вовсе спала с руки? Или рука не видна?..
Я давил на спуск, пулемет бился в моих руках, дергая раскаленным стволом и плюясь стреляными гильзами. Он словно превратился в живое существо — он жил своей собственной жизнью, которая была чья-то смерть. Он не желал умолкать, даже когда я переставал жать на спуско-вой крючок.
Поначалу преимущество было на нашей стороне — внезапность нападения, бешеный натиск, плотность огня. Противник на время потерял управление. Но нас было слишком мало, чтобы решить судьбу боя в считанные минуты. Четырнадцать — против сотни. Зал, заваленный ящиками с патронами и консервами, скатками шинелей, кипами свернутой формы, грудами сапог, а теперь еще телами убитых и раненых, оказался той сильно пересеченной местностью, в которой завязла наша атака.
Все встало на свои места: уцелевшие перцовцы пришли в себя, разобрались, кто где, получили подмогу из глубин Блямбы и дали нам отпор. Их пули все чаще находили свою цель. Один за другим падали мои поверженные товарищи. Ранен был почти каждый. И вот мы залегли, прижатые к полу огнем. Этот чертов зал, ставший полем битвы и, казалось, принесший нам победу, обернулся для нас ловушкой и теперь грозил превратиться в нашу братскую могилу.
Я укрылся за пирамидой армейских касок с низкими гребнями — явно из стратегических запасов времен Мировой войны. Попадавшие в них пули производили ни с чем не сравнимое звяканье и грохот. Куча постепенно расползалась и проседала, но была еще достаточно высока. Я не знал, на что решиться. Задача не выполнена — мы не смогли прорваться в апартаменты Воеводы и убить его. Не сумели мы и внести смятение в ряды «вольников» и помочь штурмующим Блямбу отрядам. Что делать дальше? Отстреливаться и через несколько минут полечь всем до единого? Сдаться на милость победителя? Ни то ни другое меня не устраивало.
Кирилл Корин подобрался ко мне, каким-то чудом уцелев под беглым огнем нескольких вражеских стрелков. На его левом рукаве расплывалось свежее красное пятно, а из-под шапки седых волос стекала густая темно-малиновая струйка. Пуля прошла по касательной, срезав ему кусочек скальпа.
Я быстро наложил Корину повязки. Обессиленно распластавшись на паркете под прикрытием груды касок, он очухивался. Грудь ходила ходуном, гимнастерка была насквозь пропитана потом.
Огонь ненадолго стих. Наверное, противник собирался с силами, чтобы перейти в контратаку и покончить с нами. Есть время помолиться, поцеловать фотографию родных, пересчитать оставшиеся патроны, продышаться как следует и прочитать самозаговор, возвращая себе достойное и-чу спокойствие, — словом, приготовиться встретить смерть с честью.
Но вместо того чтобы заняться этими важными делами, я лежал и думал: «Слишком много славных и-чу встали под знамена „вольников“. Почему они с такой легкостью преступили наши святые заповеди? Быть может, они знают нечто, о чем мы и не догадываемся? Тогда Почему Воевода не посвятил меня в этот секрет, не попытался перетянуть на свою сторону? Или причина всему — грандиозный заговор некой третьей силы? Нас искусно стравили, и мы, убивая друг друга, свято верим в собственную правоту».
— Тебе надо вырваться отсюда. Мы прикроем, — проговорил Кирилл Корин. — Ты нужен Гильдии. Здесь — бесполезная смерть. Там — долгая борьба.
— А ты?
— Мне не уйти. Остальным тоже. Если уж подыхать, так с пользой. В одиночку у тебя есть шанс. Главное — вырваться из зала. Снимешь повязку и затеряешься среди защитников. Вдруг повезет?
— Никуда я не пойду.
— Пойдешь как миленький. — Корин вытащил из кармана «бульдог».
— Стреляй.
Но он и не думал наводить на меня револьвер, а приставил дуло к собственному виску. И сказал вкрадчиво:
— Ты веришь моему честному слову?
— Не вздумай!
— Клянусь: если ты не пойдешь…
— Черт с тобой! — сдался я.
Он вымазал мне лицо собственной кровью, сочащейся сквозь повязку на руке.
— Так будет труднее узнать.
Он свистнул особенным образом — трижды коротко и один раз длинно. Наши открыли бешеный огонь. Корин тоже стрелял из снайперской винтовки — по одному ему ведомым целям. «Вольники» дружно отвечали. Пули решетили стены и разбитый остов планера, барабанили по скрывавшей нас с Кириллом груде касок. Пробитые каски подскакивали и, кувыркаясь, катились вниз.
А, я, сжимая в обеих руках по маузеру с полными обоймами, перебежками-перекатами — от одного укрытия к другому — ринулся к дверям зала. Стрелял редко — лишь когда кто-нибудь высовывался, чтобы выстрелить в меня, или бросался наперехват. Чаще в упор. И без промаха.
Заветная дверь все ближе. Еще один ринувшийся навстречу перцовец — выстрел. Тень слева, взмах меча — выстрел… Лезвие проходит в вершке от шеи. Вижу движение за грудой ящиков у самого выхода. Выстрел, выстрел, выстрел… Бью с обеих рук, пытаясь достать изготовившегося к стрельбе пулеметчика. Мимо! Выстрел, выстрел, выстрел… Пулеметный ствол дергается вверх, и очередь уходит в потолок. Прыгаю через баррикаду и кубарем выкатываюсь в коридор. А в зале все так же гремят выстрелы.
Поблизости ни души, а на повороте коридора двое «вольников» установили станкач и залегли. Того гляди, сыпанут пулями — от стены к стене.
— Чего ждете?! — со злостью кричу я. — Где подмога?! — И сломя голову несусь в сторону парадной лестницы, жду очереди в спину. Пулемет молчит.
Итак, я остался один. Сорвав с рукава повязку и вырвавшись из зала, я стал неотличим от «вольников»: форма та же самая, лицо перемазано кровью. Я несся по длинному и широкому коридору штаб-квартиры и, словно оглохнув от разрыва гранаты, во всю глотку орал бегущим навстречу бойцам:
— Где Шульгин?!
Чаще всего «вольники» бросали мне:
— Не знаю! — и устремлялись дальше.
Иногда мне отвечали, мол, видели его там-то и там-то. Я менял направление, переспрашивая на бегу у встречных. И вскоре выяснял, что Назар Шульгин совсем в другом месте. Я бежал туда.
Раза два меня узнали — но, видно, не поверили своим глазам, а в кутерьме некогда было разбираться. Я же делал вид, будто впервые вижу этих и-чу.
Я мчался по коридорам, птицей взлетал и вприпрыжку сбегал по лестницам, пригибаясь одолевал простреливаемые с улицы залы. Огромное здание Блямбы представляло собой восьмерку, выписанную вокруг двух внутренних дворов-колодцев. И я успел вычертить две такие восьмерки по ходу своих безрезультатных поисков. Воевода был неуловим.
Дважды рядом со мной падали подстреленные «вольники». Взрыв выпущенного из бомбомета снаряда разметал паркетины и доски в трех шагах впереди меня, и тяжело нагруженный цинками боец с криком провалился меж перекрытий.
А потом перцовский Воевода Андрей Хржанский увидел меня на одной из лестниц — пролетом выше, — замер на мгновение и тотчас закричал, перекрыв треск пулеметных очередей:
— Это Пришвин! Держи его!
Кто-то озирался, не понимая, о ком идет речь. Кто-то вскинул винтовку и начал стрелять в мелькнувшую на другом этаже фигуру, приняв ее за этого самого Пришвина. Кто-то кинулся мне навстречу, на ходу расстегивая кобуру.
Я взмахнул мечом. Со свистом лезвие прорезало воздух, отрубив моему противнику кисть руки вместе с нацеленным на меня револьвером. Многие нынешние бойцы недооценивают холодное оружие. Сегодня мне еще неоднократно предстояло в этом убедиться.
«Вольник», держась за культю, валился на ступени. «Отвоевался, парень, — мелькнула мысль где-то на третьем уровне сознания. — Повезло…» И спустя мгновение я кубарем катился вниз по ступеням, а позади автоматная очередь выбивала дробь на розовом мраморе.
Отчаянно размахнувшись, я бросил финку. Стоящий на лестничной площадке стрелок вставлял в автомат новый рожок и прозевал мое движение. Финка воткнулась ему в кадык. Он взмахнул руками, выронил «петров» на ступени, повалился назад, обрушив огромную фарфоровую вазу династии Тан.
Я пружинно вскочил на ноги и ринулся вверх по лестнице. К «петрову» уже тянулась рука молодого парня в офицерской форме, но без ремней и погон, который по-мальчишески съехал по перилам. Он должен был первым схватить автомат. И все-таки первым был я. «Вольник» пока не умел ускоряться.
