Роман Буревой - Северная Пальмира
Крестьяне – женщины и мужчины – сбегаются в бывшие сады шаха толпами. Жалкие перепуганные людишки, не знающие, как прокормиться. Они приходят за работой. И Трион даёт им работу. Они берут урановые стержни голыми руками. Когда ночь падает на землю быстро и внезапно, Трион видит зеленое свечение в комнатах лаборатории. Крестьяне тоже его видят. И останавливаются поглазеть, не ведая, какую опасность таит в себе этот свет. Когда у работника на руках появляются ожоги, Трион даёт очередному глупцу несколько медяков, мешочек муки, и он уходит, довольный, что сумел прожить несколько лишних дней. Уходит умирать. А к Триону являются новые и дерутся друг с другом за право работать.
Трион вышел в сад. Точно такие же чёрные кипарисы росли вокруг его дома в Риме. Наверное, этот сад вокруг бывшего дворца шаха – единственный уцелевший во всем Хорезме. На террасе сидел Корнелий Икел в синей, полинялой на спине и под мышками тунике. Бывший префект претория пил козье молоко из высокого стакана и просматривал записи в прошитом суровыми нитками самодельном кодексе.
– Мерген-нойон требует бумаги для просмотра. Как будто он умеет читать! – сказал Икел, откладывая кодекс.
– Какой нойон? – спросил физик.
– Глава монгольской охраны.
– Разве нас кто-то охраняет?
Икел пожал плечами: если Триону охота сыграть в свою любимую игру – пусть играет.
– Нам мешают монголы, – сказал Икел.
– Никто нам не мешает. А если кто-то настолько глуп, что не может разобраться с варварами, то это его дело. Меня интересует только загадка Кроноса. Время каждый раз против меня. Я знаю, как сделать бомбу, но не могу поспеть к сроку. Всякий раз не могу. Когда делали бомбу для Нисибиса, я обещал её к зиме. А сделал «толстяка» только к лету. Потому и осада Нисибиса так затянулась. Потому не торопились варвары штурмовать город. Римские вестники наперебой вопили о героической обороне и беззаветном мужестве Цезаря. А на самом деле варвары и не хотели брать город – ждали мою бомбу. Истина всегда не там, где её видят герои. – Икел громко хмыкнул, но ничего не сказал. – Ты не герой, Икел, можешь не корчить рожи. А я опять безумно опаздываю. Быть может, Кронос мстит за то, что я хотел разрушить его святилище? – В голосе Триона послышалась тревога.
Неужели он все-таки кого-то боится?
– Кронос мстит всем, – отозвался Икел.
– Он мне мешает, постоянно мешает. Как будто у нас личная вражда – я или он. Я всегда сам ставлю немыслимые сроки, понимаю, что не успею, но все равно приказываю себе: должен успеть. Каждый день вызываю Кроноса на бой. Говорю: буду победителем, и побеждаю. Хорошо, что из-за Байкуля привезли новую партию урановой руды. Там, среди красных скал, её добывают открытым способом.
– А какой город теперь собираешься взрывать? – спросил Икел равнодушно.
– Какое мне дело? Важно, что я опять не успеваю.
– Куда?
– На пожар, – хихикнул Трион. – Пожар будет такой, что Олимпийцы в своём дворце поджарятся, как цыплята. Но всего не хватает – людей, техники, оборудования. Вчера привезли купленный в Танаисе металл. А он не годится. Что делать? Заказывать новую партию? Ты обещал мне условия для работы. И что же? Каждый винт, каждая гайка здесь – проблема. И люди проблема. Ребята из Мерва очень мне помогают. Ну и серы[38] тоже. Сообразительные. Латынь быстро выучили. А ты когда выучишь монгольский, превосходнейший муж?
– Не смей меня так больше называть! – выкрикнул Икел, неожиданно приходя в ярость.
Трион даже отскочил, на мгновение испугавшись. Потом расхохотался:
– А как же мне тебя называть? Перегрин?
– Называй как хочешь, но только не превосходным мужем.
– Что с тобой? Может, ты уже не жаждешь отомстить?
– Жажду, – Икел сделал вид, что внимательно просматривает записи в кодексе. – Но мы никогда не сможем вернуться в Рим.
– Ты только теперь это понял? А зачем нам возвращаться в Рим сейчас? Ты не скажешь? Чингисхан завоюет весь мир, вот тогда мы и вернёмся.
– Ты хочешь, чтобы Чингисхан завоевал весь мир?
– Не важно – хочу я этого или нет. Чингисхан завоюет его независимо от моего желания. Рим слишком стар, он перезрел, он обречён на падение. И наша задача – лишь вовремя все предусмотреть и перебежать на нужную сторону, чтобы выжить биологически. Все просто, боголюбимый Икел. Это и называется разумом. А все остальное – глупость. Вот если бы Руфин встал на мою сторону, если бы Рим имел у себя трионовую бомбу – вот тогда бы у старушки-Империи имелся шанс. Но эти идиоты отвернулись от Триона. И в ту минуту подписали себе приговор. Их час пробил. Не подыхать же нам вместе с Римом! Представь – в новой Империи ты получишь все-все, что ни пожелаешь. Что ты желаешь, Икел?
– Ничего. Я устал.
Когда-то Икел желал, чтобы император Руфин погиб. И этот человек, предавший Икела, умер в страшных мучениях. Но вместе с ним погибли почти три легиона. Три легиона. Когда Икел мысленно произносил эти два слова, ему хотелось биться головой о стену и кричать: «Трион, верни мои легионы!»
Все не нравилось ему ныне в Хорезме – жара, обугленные руины, корявые, намертво вцепившиеся в землю карагачи, хмурые крестьяне, выползавшие из своих нор в горах и боязливо спускавшиеся назад к разграбленным и сожжённым жилищам. Не нравились поля, изрытые арыками, мутная вода в этих арыках, чуждая архитектура, восточное льстивое красноречие, смуглые женщины, готовые лечь в постель за пару лепёшек, исхудавшие дети, настырные, привязчивые, громкоголосые. Не нравились монголы, следящие за каждым шагом и всякий раз выскакивающие будто из-под земли. У Икела была нефритовая пайца, у Триона – золотая. Золотая пайца любого заставит согнуть шею. Варварам нельзя ничего объяснить. Им надо предъявить знак господина – и приказывать. Будто злым духам, услышавшим верное заклинание. Своего повелителя монголы боготворят. Пройдёт ещё пара веков, и они сложат легенды о Чингисхане и превратят его в бога. О боги, боги, может ли зло быть богом?.. А может, это вовсе и не зло? То, что зло для Рима, благо для детей далёкой степи. И наоборот. И весь вопрос в том, к какому племени ты принадлежишь. Да, с точки зрения племени все переворачивается с ног на голову. А если посмотреть с точки зрения одного человека, то мир совершит новый поворот – и уже не поймёшь, где голова, где ноги. Непрерывное кувыркание. Все решает точка отсчёта. А вот если с точки зрения всего мира – то что тогда?
Икел достал табачную палочку, закурил. Абракадабра какая-то! О чем это он? Что ищет? Ничего нельзя найти. Нет ни добра, ни зла, есть жизнь, смерть и хаос. Надо как-то дожить то, что осталось…
– Трион, ты здесь? – долетел из сада звонкий голос, и на террасу вбежал черноволосый худощавый юноша в грязноватой белой тунике. В тонких длинных пальцах он сжимал мятый листок. Юноша весь был остроугольный – острые плечи, острые локти, острые колени. Плечи он держал слегка приподнятыми, голову – втянутой в плечи. И оттого походил на очень умную птицу, расхаживающую среди людей и знающую их язык. Да, людей он понимал, а вот люди его – не всегда. – Я тут одну формулу вывел, не взглянешь? – спросил юноша почти небрежно и протянул Триону листок.
– Что за формула? – Трион внимательно посмотрел записи на листке. – Интересно… Оч-чень интересно… Это же просто здорово, Минуций! – Он похлопал юношу по плечу. – Ты теперь у нас главный теоретик!
На острых скулах юноши вспыхнули красные пятна – обожал малец похвалы! Просто до безумия. Больше, чем красивых наложниц, хотя к девчонкам питал слабость необычайную. Под каждую юбчонку заглядывал. Все в лаборатории посмеивались над этими двумя его страстями.
– Мир – это как кочан капусты, – поощрённый похвалой, тут же принялся рассуждать Минуций, – обдираешь лист за листом и добираешься до сладенькой кочерыжечки. Хочешь отведать кочерыжечки, Корнелий? – обратился Минуций к Икелу запросто, будто тот был мальчишкой и Минуцию ровня.
– Не люблю капусту, – буркнул бывший префект претория.
– Идите, гляньте на новых добровольцев, – приказал Трион Икелу и Минуцию. – Если кто не понравится – гоните в шею. Разрешаю. А у меня Кронос… Вот тут… – Физик постукал себя ребром ладони по шее.
За Минуцием Икел специально посылал верных людей в Александрию – чтобы те выкрали молодого учёного и привезли в Хорезм. После взрыва первой бомбы в Нисибисе весь Римский мир был беспомощен и жалок – нате, приходите и берите его тёпленьким. Но монголы почему-то не пришли, и Рим кое-как оправился. Но под шумок Икел сумел утащить Минуция у римлян из-под носа. Прежде одарённый юноша не участвовал в разработках Триона, Икел ожидал, что Минуций будет артачиться и протестовать, и уж прикидывал, как придавить и подчинить строптивца. Но ошибся. Минуций, привезённый насильно, обрадовался внезапному повороту колёса Фортуны и тут же с азартом включился в ежедневный труд новой лаборатории Триона.
