Андрей Ерпылев - Золотой империал
— Поначалу очень тяжко было, — продолжал свое повествование Павел Егорыч, зоотехник подземного колхоза и по совместительству старшина краснознаменских сил самообороны. — Думали, все: конец света настал. А что? Телевидение и телефон не работают, электричества нет, по радиоприемникам только какой-то треск слышен. Из бомбоубежищ да подвалов вообще не высунешься, темнота — глаз коли. Снег еще этот повалил... Черный... Связи никакой, жили, как на острове.
Восстановить хоть какое-то подобие связи с остальной страной удалось только через год, к тому же вслед за черными снегопадами надвинулись холода. Весна 1984 года не наступила вообще. Вымерзли озимые посевы, погиб от бескормицы практически весь скот, люди болели странными болезнями, перед которыми пасовали немногие уцелевшие врачи, рождалось много детей-уродов... Краснознаменцы очень боялись, что наши проиграли и скоро все вокруг оккупируют ненавистные американцы, но никто так и не появился — видимо, супостатам тоже пришлось несладко. Всем действительно казалось, что наступил давно предсказываемый Апокалипсис. Отчаявшись получить помощь и утешение от земных владык, одни люди зачастили в закрытые советской властью и заброшенные церкви, молились там день и ночь, другие ударились в беспробудное пьянство, кончали с собой. Призрак всеобщей гибели встал во весь рост. Однако, как не раз подтверждалось историей России, наш человек способен приспособиться ко всему на свете.
Постепенно жизнь, хоть и под вечно черным небом, вошла в колею, люди, уподобившись кротам, укрылись от нескончаемых холодов под землей, занялись разведением на фермах, спрятанных под ледяным панцирем, подвальных грибов и крыс, мутировавших от невысокой, но вполне чувствительной радиации.
— И как, можно есть? — поинтересовался Жорка в этом месте повествования, вытирая жирные пальцы о штаны.
— А что, сам-то еще не понял, что ли?
— Так это крыса? — Побледневшая Валя с ужасом рассматривала лежащие на тарелке тонкие косточки существа, принятого ею поначалу за кролика, чью ножку она только что с аппетитом обсасывала.
— Конечно, крыса! — жизнерадостно заверил Егорыч, подливая в чашку девушки крепчайшей самогонки, настоянной на дубовой коре и поэтому цветом и вкусом напоминавшей хорошо выдержанный коньяк. — Я же говорю: мутации у них пошли разные, в том числе и расти некоторые начали необыкновенно. Представляете: нагуливают до пяти-шести килограммов живого веса, к тому же неприхотливы, практически всеядны. Одна беда: стойловое, так сказать, содержание, затруднено — прогрызают, заразы, любые ограждения... Пробовали из профнастила городить — тут военный аэродром неподалеку до катастрофы был, у них запас временных взлетных полос обнаружился, — так виданное ли дело: металл тоже не выдерживает! Грызут...
Повалившуюся в обморок Валюту сердобольные женщины, зашикав на изрядно поддавшего и поэтому чересчур словоохотливого зоотехника, унесли куда-то в соседнее помещение, а банкет возобновился с новой силой, хотя закусывали гости уже несколько осторожнее, да и происхождением горячительного предпочитали не интересоваться.
Когда Николай уже падал головой на скрещенные на столе руки, не в силах бороться с соединенным действием жары и «коньягона», в его памяти запечатлелось видение сидящих друг против друга Берестова, Чебрикова и Егорыча, едва не упиравшихся лбами и слаженно певших.
— Утро кра-а-асит не-э-эжным цветом сте-э-эны дре-э-эвнего-о-о Кремля... — самозабвенно выводил подземный зоотехник-крысовод, от пламенеющего носа которого уже можно было прикуривать.
— Господа-а юнкера-а, кем вы были вчера-а... — поддерживал его граф, цветом лица ничуть не уступавший колхознику.
— Ды-ывлюсь я на небо, тай думку га-а-адаю... — почему-то по-украински тянул «миропроходец», дирижируя нанизанным на щербатую вилку аппетитно, с янтарной корочкой поджаренным окорочком-грызуна поистине великанских размеров.
— Се-э-эрая, суко-о-онная, Ро-о-одиной даре-о-он-ная... — неожиданно для себя глухо, в стол, пропел капитан строчку ротной песни из благословенных курсантских времен, проваливаясь в объятья пьяного как извозчик Морфея, который заговорщицки подмигивал лукавым глазом.
* * *— Вы там поосторожнее, — напутствовал новоприобретенных друзей Егорыч, провожая их после недельного пребывания в гостеприимном «муравейнике» на окраину обитаемой территории. — Разные тут ходят...
Кое-как удалось выведать у ставшего вдруг неразговорчивым зоотехника, что в окрестностях подземного поселения вот уже несколько месяцев бродит шайка людоедов.
— Соваться в Город (местные жители упорно называли Краснознаменск, и раньше-то едва дотягивавший до статуса поселка городского типа, а после всех передряг насчитывавший едва пару тысяч жителей, городом, хотя, наверное, по здешнему безлюдью именно так оно и было) они не решаются — с оружием у них плоховато, огнестрельного почти нет, — но вот те, кто отбивается случайно... — Старый вояка сжал приклад верного «ППШ» так, что побелели костяшки пальцев, и скрипнул зубами. — Дочка Михайлова свояка пропала, так даже костей не нашли. Как волки шастают, выродки.
На второй день гостевания путники, посовещавшись, решили показать мужественным обитателям Краснознаменска дорогу в сопредельный необитаемый Парадиз, а Чебриков с Берестовым даже потратили пару дней, чтобы сводить к переходу нескольких краснознаменцев во главе с Егорычем и главой Города, по совместительству настоятелем местного православного храма, сумрачным и неразговорчивым бородачом лет сорока пяти, откликавшимся только на обращение товарищ Максимов и отец Варсонофий. Оставалось надеяться, что предприимчивые подземные жители найдут способ правильно воспользоваться неожиданно свалившимся им на голову «выигрышным лотерейным билетом».
Благодарность горожан, впервые за двадцать лет увидевших чистое небо и яркую зелень, отведавших не отравленную радиацией воду и услышавших пение птиц, не имела границ: кроме солидного запаса воды, самогона и продовольствия в виде сушеных и консервированных грибов и копченой крысятины (Валя едва не падала в обморок при одном воспоминании об этом тонком ястве) друзей в дорогу снабдили боеприпасами и теплой одеждой, сшитой из... Ну, вы уже поняли из чего.
Кучка краснознаменцев еще долго махала вслед удаляющимся путешественникам руками с зажатыми в них фонарями, пока те окончательно не скрылись из виду.
* * *— Да... Может, повезет ребятам, переселятся в чистый мир, других перетащат. — Жорка пыхтя волок, как вьючная лошадь, санки, тяжело груженные любовно принайтованным к ним тюком с запасами, не забывая тем не менее мечтать по дороге. — Доброе дело сделали...
— Помолчи уж, добродел... — устало и глухо из-за закрывавшей нос и рот повязки (местные посоветовали) одернул его Николай. — Это ж сколько времени пройдет, пока они через такое игольное ушко пройдут да добро перетащат... А вдруг переход вообще закроется?
— Не каркай, твою мать, ворона! — одернул Александрова «миропроходец».
Все поежились: неизвестно ведь, как там впереди повернется, может, придется и проторенной дорогой возвращаться.
Старались говорить поменьше: аборигены предостерегли, что невесомая пыль, которую, полируя наст, нескончаемый ветер нес и нес по ледяной пустыне, радиоактивна и дышать ею особенно не рекомендуется. Из-за этого Чебриков нес Шаляпина за пазухой, против чего притихший кот особенно и не возражал.
— Тихо!
Проследив за вытянутой куда-то влево рукой Берестова, все с замиранием сердца явственно различили следующую параллельным курсом, но на солидном расстоянии, реденькую цепочку людей.
— Как волки! — проворчал Чебриков, поправляя ремень своего верного автомата. — Эй, позади! Не растягиваться!
Окончательно примолкнувшие спутники, не сговариваясь, ускорили шаг, слаженно налегая на постромки своих импровизированных повозок, под полозьями которых время от времени пронзительно взвизгивали невесть как попавшие на поверхность ледяного поля камешки. Метеориты, не иначе!
Вторая цепочка преследователей, на этот раз слева, обнаружилась примерно через час.
— Обложили, гады...
Вести погоню к переходу было немыслимо, и Чебриков, в серьезные моменты молчаливо признаваемый всеми вожаком, приказал остановиться и занять оборону. Окапывались двумя саперными лопатками, которыми щедро снабдили путешественников краснознаменцы, роя неподатливую землю по очереди.
— Принесла их нелегкая! — Берестов, хотя и мучимый в разреженном воздухе одышкой, работая своей неразлучной пешней успешнее, чем остальные саперными лопатками, в одиночку быстро отрыл окопчик во льду, перемежаемом слоями рыхлого грунта, почти сплошь состоявшего из пепла и принесенной откуда-то пыли, и теперь углублял его, вычерпывая черное и поблескивающее как антрацит крошево какой-то фанеркой, выуженной из поклажи. — Шакалы проклятые... Шакалы пока попыток нападения не предпринимали, лениво, казалось совершенно бесцельно, перемещаясь вне пределов досягаемости прицельного автоматного огня, и, судя по всему, внимательно наблюдали издалека за своими потенциальными жертвами. Мало-помалу оба отряда соединились, замкнув кольцо окружения, и теперь, хотя точно утверждать было нельзя, их численность понемногу увеличивалась.
