Анатолий Дроздов - Денарий кесаря
– Прости его, сенатор! – вмешался Кузьма. – Он защищал меня. Мой друг бывает горяч…
– У тебя будет возможность просить за себя! – холодно ответил отец…
4.
Допрос вел Пилат. Он сам пожелал этого, отец не стал возражать. Прокуратор обладал полной властью в Иудее, даже сенатор, прибывший по поручению консула, не мог помешать ему отправлять правосудие. Зеленоглазого привели на допрос со связанными за спиной руками и поставили посреди зала. Прокуратор молча разглядывал преступника. К моему удивлению зеленоглазый не выглядел испуганным или подавленным. В свою очередь он с интересом смотрел на Пилата, и я не увидел в его глазах страха или хотя бы смущения – только любопытство. И, что самое удивительное, жалость. Прокуратор тоже уловил это и нахмурился.
– Твое имя? – спросил сердито.
– Козма, – сказал зеленоглазый звучным голосом.
– Грек?
– Нет. Моя страна лежит к северу за Понтом Эвксинским.
– Ты привез в Иудею фальшивые денарии?
– Я.
– Зачем?
– На еду и кров.
– Почему не взял настоящие?
– У нас они столь редки, что за один денарий требуют горсть золота. Я не беден, но платить столько не могу. Поэтому купил слиток серебра, отдал мастеру и тот отчеканил мне денарии. Я не знал, что он ошибся.
– Ошибку совершил ты – когда делал заказ! – усмехнулся Пилат. – За подделку монеты в Риме строго наказывают!
– Я знал это.
– Привез бы монеты своей страны, здесь обменял на денарии, – пожал плечами Пилат. – Все так делают.
– В нашей стране не чеканят монеты из серебра и золота, – пояснил Козма. – Медные слишком тяжелы.
– Варвары… – хмыкнул Пилат. – Продать бы тебя в рабство… Я наказал бы тебя сам, Козма, но ты нужен сенатору. Думаю, в Риме тебя распнут.
– Меня повезут в Рим?
– Консул Сеян поручил сенатору найти тех, кто чеканил фальшивые денарии.
– Если сенатор думает представить меня Сеяну, то это напрасные хлопоты.
– Почему?
– Пока будем плыть в Рим, Сеяна не станет.
– Умрет? – удивился Пилат.
– Казнят. По приговору императора Тиберия. Консул послал сенатора в Иудею раскрыть мнимый заговор, а сам составил настоящий.
Пилат с отцом переглянулись, лица их посуровели.
– Откуда знаешь? – отрывисто спросил прокуратор.
– Умею предсказывать будущее.
Лицо Пилата отмякло.
– Предскажи мое!
– Это не трудно. Ты будешь править Иудеей еще шесть лет – пока не умрет Тиберий. Затем тебя вызовут в Рим, и новый император отправит тебя в изгнание. Там ты и умрешь. Всеми забытый и без славы.
– Пугаешь, надеясь избежать наказания, – улыбнулся Пилат. – Думаю, ты обычный обманщик. Зачем пришел в Иудею?
– Увидеть бога.
– Ты выбрал удачно! – захохотал прокуратор. – Как можно увидеть то, чего нет? Иудейский бог не имеет облика!
– Сын имеет.
– У Иеговы появился сын? Давно?
– Тридцать лет назад.
– Значит, уже взрослый… – Пилат продолжал смеяться. – Хотел бы я посмотреть…
– Ты увидишь его! Обещаю!
– Угрожаешь мне? – нахмурился прокуратор.
– Мои руки связаны, а вокруг – солдаты, – улыбнулся Козма. – Разве ты боишься меня?
– Ты дерзок! – покачал головой прокуратор. – И смел. Я люблю храбрых! Если суждено умереть, лучше сделать это весело. Кессарийский трактирщик сказал сенатору: ты лекарь! Это так?
– Трактирщик сказал правду.
– Скажи тогда, чем я болен?
– Ты здоров, прокуратор. Сенатор и его сын, которые сидят рядом, тоже здоровы. В этом зале только один человек болен – солдат у дверей. Он пил много сикера и погубил свою печень. Его уже не спасти…
В наступившей тишине особенно громким показался звук металла, ударившего о камень. Солдат, стоявший у дверей, выронил пилум.
– Авл! – сердито окликнул Пилат. – Подойди!
Провинившийся легионер подошел, ступая негнущимися от страха ногами.
– Ближе!
Прокуратор внимательно осмотрел дрожащего солдата.
– Ноги отекли, глаза пожелтели, – заключил он. – Похоже, ты прав! Почему решил, что он пил сикер? Мои солдаты любят вино.
– От Авла пахнет сикером.
– Всегда считал, что сикер – яд! – заключил прокуратор. – Уведи Авла! – велел он центуриону. – И вели дать двадцать палок! Солдат не должен бояться смерти!
– А ты не боишься ее, прокуратор?
Вопрос Козмы был настолько дерзок, что я похолодел. Я увидел, как у Пилата дернулась бровь, но вспышки гнева почему-то не последовало.
– Все боятся смерти, – спокойно ответил Пилат. – Но храбрый солдат, видя ее, не бросает оружие.
– Солдату суждено пасть от руки врага или быть казненным за трусость, – продолжил Козма. – Выбор небогатый.
– У кого он лучше? – пожал плечами Пилат.
– У тех, кто действительно не боится.
– Такие есть?
– Появились.
– Кто они?
– Люди Божьи.
– Понимаю! – усмехнулся прокуратор. – Последователи сына Иеговы. Боюсь разочаровать тебя, лекарь, в Иудее чуть ли не каждый год появляется новый пророк, "машиах", как они их называют. Появляется много последователей, которые славят пророка. Они готовы растерзать любого, кто усомнится в новом учении. Проходит немного, и люди забывают своего "машиаха".
– Он не "машиах".
– А кто же?
– Бог и сын бога.
– Он представил тому убедительные доказательства?
– Представит через несколько дней.
– И что это будет?
– Воскресение из мертвых.
– Так он умер?
– Нет еще.
– Значит, умрет. Странно для бессмертного бога, не находишь?
– Его родила земная женщина и внешне он такой же человек, как и мы. Только мы не воскресаем после смерти. Вернее, не воскресали до сих пор.
– Ты лжешь! – возразил Пилат. – Я знаю историю. Земные женщины часто рожали детей от богов, после смерти отцы забирали их на небо. Вспомни Геракла!
– Я тоже знаю историю, прокуратор! Боги забирали своих детей, но остальных людей ждал Аид, Тартар или Гадес. Место невеселое.
– Твой бог предлагает лучшее?
– Мой бог дает воскресение из мертвых.
– Означает ли это, что я повешу тебя, а ты оживешь?
– Нет! Человеческое тело умрет и истлеет. Душа останется жива. В царстве божьем она получит новое тело.
– Что это за царство?
– Там правит бог. Там нет голода, болезней, войн и убийств. Там не покупают и не продают людей. Там равны все: те, кто был на земле правителем и последним рабом. Там высшая справедливость: если раб был благочестив в земной жизни, то он сядет ближе к Господу, чем порочный правитель.
– Это вредная вера! – сказал Пилат. – Рим будет бороться с ней.
– Рим проиграет эту войну.
– Рим может проиграть сражение, но не войну! – усмехнулся Пилат. – Немало царей и народов убедились в этом.
– В этой войне сражаются не мечом, а словом.
– Словом не победить легионы!
– Объятые страхом легионы не дорого стоят.
– Кого им бояться?
– В Риме боятся все. Провинившийся солдат едва не обмочился от страха, стоило тебе позвать его. А ведь знает, что жить ему осталось недолго! Ваши души объяты страхом. Легионер боится центуриона, центурион боится трибуна, трибун – легата. Легат дрожит перед консулом, а консул – перед императором. Всесильный император в свою очередь опасается убийц, ему мерещатся заговоры. Появление неправильной монеты расценивается, как покушение на власть императора, в дальнюю Иудею направлен сенатор с заданием ревностно расследовать этот пустяк. Сенатор понимает ничтожность поручения, но не решается возразить, поскольку боится за свою жизнь и жизнь сына. Какой смысл везти меня в Рим? Но сенатор повезет, поскольку опасается, что ему не поверят, а, не поверив, накажут. А ты, прокуратор? Кто может воспротивиться тебе в Иудее? Ты свободен поступать, как заблагорассудится, но ты бежишь от этой свободы, поскольку боишься. Первосвященники могут написать на тебя донос, и ты осуждаешь на казнь невинных, хотя не хочешь делать этого. И еще не одного осудишь… Что стоит величие Рима, если самый могущественный человек в империи дрожит от страха, как последний раб? Нищий, собирающий подаяние у городских ворот, счастливее императора, потому что жизнь его никому не нужна. Что значат легионы, золото, почести, когда ночью ты пробуждаешься от ужаса и, дрожа, высматриваешь, не крадутся ли к твоему ложу убийцы?!.
Я страхом смотрел на прокуратора: тяжелые желваки катались под загорелой кожей его лица, а лоб, казалось, собрался в одну сплошную морщину. Я боялся, что Козму зарежут прямо здесь, не дав закончить. Но этого не произошло. Когда арестованный умолк, прокуратор сделал знак центуриону, и его увели…
Суд над Акимом не затянулся. Отец произнес обвинение, прокуратор спросил подсудимого, что он может сказать в оправдание.
– Я не собирался убивать мальчишку! – буркнул Аким.
– Этот мальчишка – римский центурион! – возразил Пилат.
– Должность не делает его старше… Он не защищался, а я не убиваю безоружных.
