Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток
«Как там сказал Гусев… Придумано прекрасно, а исполнение подкачало? — Мысль повернула в другое русло. — Получается, что акция разработана и спланирована заранее, а боевики подобраны волею случая?»
Вопрос очень интересный. Ведь одно лишь желание убить Троцкого не поможет обойти достаточно многочисленную охрану и оказаться рядом с объектом покушения. Случайности, конечно, бывают, но не в разгар дня и не всемером из трижды проверенных развалин.
«Неужели предательство? — Бронштейн внутри зашебуршился, соглашаясь, что дело нечисто. — И кто же эта сволочь?»
Я разозлился так, что руки перестали дрожать от страха. Бесил тот факт, что кто-то посмел предать меня. Еще больше раздражала собственная глупость и раздолбайство.
«Нашел идиот тепленькое местечко, прижился, бабу себе завел. Совсем как предыдущий владелец поезда!»
В этот момент постучался Глазман.
— Лев Давидович, всю округу проверили, посторонних нет. Посты усилены ротой Седьмого Тамбовского полка ВЧК. Выступать поехали трое агитаторов. Сергей Иванович распорядился. Может, чаю прикажете?
— Чай, говоришь? Давай-ка, Миша, кофейку, позови ко мне товарища Гусева и распорядись, чтобы броневик и грузовики с платформ скатывали и заводили. На выступление поедем обязательно.
Секретарь хотел что-то возразить, но, увидев мое перекошенное от гнева лицо, ничего не сказал, бросившись выполнять поручения.
Несколько минут спустя вошел Гусев. Он явно находился в некотором замешательстве.
— Лев Давидович, я позволил себе от вашего имени отправить трех агитаторов, если это неправильно, то прошу извинить за поспешно отданный приказ. Я подумал, что кому-то необходимо там быть. Кроме того, Каменев, узнав о покушении, дополнительно выделил для вашей охраны бойцов Седьмого полка ВЧК. Их эшелон как раз находится на станции.
— Все правильно сделали, Сергей Иванович, очень вовремя. Спасибо.
Гусев явно облегченно выдохнул:
— Лев Давидович, на улице сгружают с платформ автомобили и броневик, а Глазман сообщил о вашем намерении ехать на митинг. Может, не надо сейчас?
— Товарищ Гусев, это настоятельно необходимо, но вас я вызвал не за этим. Слушайте внимательно. Могу оказаться не прав, но эту версию обязательно нужно проверить. Считаю, что напавшим на меня боевикам помог кто-то из состава нашего поезда. Объяснить?
— Да, Лев Давидович.
— Один-два человека могли ночью проскочить посты и занять позицию для атаки, но семь — слишком много. Попасть к поезду беспрепятственно они, по вашим же словам, не могли. Вывод прост — или их кто-то провел ближе к полудню, или где-то совсем близко есть тайник-лежка, в котором эти люди прятались. Иначе как их не заметили вчера ночью, когда станция была полна красноармейцами и чекистами? Но здесь опять же возникает вопрос — кто и как подал им знак? Я не верю в такие совпадения. Здесь постоянно мотается толпа людей. Много командиров и комиссаров. Круглосуточно кто-то прибывает с докладами, но атаковали именно меня и в тот момент, когда я впервые отправился в город. Все понятно?
— Ясно, товарищ Предреввоенсовета. Разрешите идти?
— Идите, товарищ Гусев. Жду от вас результатов.
Глава 15
14 января 1919 года.
Челябинск. Митинг. 14:00.
Глубоко вдыхая чистый морозный воздух, я молча стоял на большой трибуне, рассматривая волнующуюся рядом серую массу. В большинстве своем здесь находились недавно мобилизованные колчаковские солдаты. Взгляд выделил несколько групп крестьян, стоящих несколько обособленно, и попавших сюда, видимо, случайно. Точнее — для развлечения. Над гудящей толпой поднимался пар, выдыхаемый сотнями ртов. Люди находились тут достаточно продолжительное время, бороды многих покрылись густым инеем. Народ немного устал от выступлений. Ораторов на трибуне сменилось уже достаточно, а завести толпу, довести ее до исступления никто так и не сумел. Агитируемые курили, лузгали семечки, топали на месте для согрева, что-то обсуждали. Причин тому достаточно — слишком быстрая смена обстановки и власти, разнородность собравшихся, отсутствие непосредственной опасности и желание подавляющего большинства совсем недавно мобилизованных крестьян вернуться домой. Да и холодно. Так что на выступление мы прибыли вовремя. Предыдущие пропагандисты неплохо поработали на «разогреве» и толпу можно «дожимать».
Все также молча, я смотрел на собравшихся. Неухоженный, заросший здоровым крестьянским эгоцентризмом, «сад», воспринимающий происходящее во многом, как некое развлечение, точнее — спектакль, ворчливо и недовольно зашелестел.
«Как же, вышел на трибуну и застыл? Какой Троцкий нехороший товарищ! Всю обедню портит». — Наверное, усмешка, исказившая мне лицо, оказалась очень уж кривой, так как первые ряды настороженно примолкли. Те же, кто стоял подальше, почувствовать мой настрой пока не могли и восприняли происходящее, как слабость и испуг оратора. Из толпы полетели выкрики, смех и свист:
— Чего стоишь-то, товарищ?
— Говорить будешь или как?
— Можа, он посмотреть на нас пришел?
— А чего тут смотреть-то? Вот они мы!
— Давай следующего! Этот горло поморозил!
— А он нас увидел и оторопел!
— Испужался, что ль? Так мы не обидим!
Настала пора купировать этот процесс, пока он не перешел некий предел, за которым вернуть внимание людей возможно только выстрелами. Я повернул голову налево и кивнул Глазману, стоящему на ступенях. Миша махнул рукой, и практически сразу слева и справа от трибуны, окутываясь клубами сизого дыма и сердито рыча моторами, выползли два броневика.
Выкрики прекратились. Люди притихли, наблюдая, как остановившиеся бронеавтомобили почти синхронно развернули на толпу пулеметные башенки.
Я показал руками крест, и водители заглушили моторы своих чудищ. В наступившей тишине слышались только команды занимающих позиции пулеметчиков роты Седьмого Тамбовского полка ВЧК.
Я вновь оглядел теперь уже притихший люд: «Вот и проверим, действительно ли добрым словом и пистолетом можно добиться больше, нежели просто добрым словом?»
Со вторым броневиком получилось очень удачно. Его перевозили с собой чекисты. Сразу после покушения, в качестве усиления, бронемашину скатили с платформы и поставили контролировать ближайший переезд. Увидев двухбашенного монстра, я не смог отказать себе в удовольствии и приказал следовать за собой, так как один броневик — хорошо, а два — лучше.
Народ явно задумался — теперь можно начинать.
— Чего молчал, спрашиваете?! Правильно вот тот чубатый сказал — посмотреть я на вас пришел! Товарищей вот с собой привел, — махнул рукой в сторону броневика. — Поначалу сам гляну, а там может и они присмотрятся!
Народ глухо заворчал, переваривая сказанное. Я поднял руку.
— Тут до меня многие выступали! Слышали уже про Мировую Революцию?!
— Слыхали! — раздались голоса.
— Хорошо! О Колчаке и помещиках с капиталистами говорили?!
— Было ужо!
— Про империалистов и Антанту рассказали, что ли?!
— А то ж!
— Молодцы! Все вам уже рассказали! Еще послушаете или сразу по домам?!
Со всех сторон полетели крики. Каждый, услышав волшебное слово «дом», заорал свое.
— Домой!
— Не хотим воевать!
— У меня хозяйство!
— Крышу перекрыть надо!
— Забор поправить!
— У меня семеро по лавкам! Кормить надо!
— Я токмо неделю, как из дому!
— У меня баба родить должна!
— Мы насильно мобилизованные!
— Никакой уже мочи нет!
Ко мне подошел Глазман.
— Все готовы, Лев Давидович.
— Хорошо, Миша, — я внимательно посмотрел поверх голов. Чекисты заняли свои позиции, расставив пулеметы полукругом, и изготовились к стрельбе. Поднял руку и, когда шум немного стих, обратился к молоденькому прыщавому солдатику из первого ряда.
— У тебя братья-сестры есть?!
Люди завертели головами, пытаясь понять, кого спрашивают. Парень тоже сначала не понял, что вопрос адресован ему, но я указал на него пальцем и повторил вопрос. Солдат покраснел и что-то тихо сказал.
— Громче говори, чтобы люди слышали!
— Есть! — Парень от волнения подпустил петуха. Кругом засмеялись.
— Сколько?!
— Четыре сестры, да два брата у меня!
— Хорошо, что есть! Мертвыми сколько родилось?! Сколько мама твоя своих детей похоронила?!
Парнишка открыл было рот для ответа, но не нашелся и растерянно оглянулся по сторонам. От его беспомощных, наливающихся слезами, глаз соседи отводили взгляды.
Люди начали замолкать, прислушиваясь. Я оглядел первый ряд и обратился к солдату лет тридцати.
— У тебя как с детишками?! Баба много живых-то родила?!
— Пятеро у нас.
— Громче! Пусть весь мир слышит!
— Пятеро!
