Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет
– А для чего, Михайла, тебе иноземцы понадобились? Чем торговать решил? Или еще какая задумка имеется?
Похоже, дядька Кондрат окончательно поверил в Михайлу, раз уже начал примериваться к своим новым обязанностям.
– Есть одна мыслишка, дядька Кондрат, но… Сначала кое-что спросить у тебя хочу.
– Спрашивай. Если знаю, обязательно отвечу.
– Дядька Кондрат, как стать менялой?
Сторож вопросу удивился, но ответил сразу же:
– Никак не станешь. Менялой родиться нужно. Сын наследует отцу, и так из поколения в поколение. И все они служат нашему государю, правда, и себя не забывают.
– А как обмен происходит, знаешь? Талеры, например, как обмениваются?
– Знаю, конечно. В одном качественном талере серебра по весу на сорок четыре копейки. А в меняльной конторе иноземец получает за свой талер тридцать три копейки. Разница – одиннадцать копеек с каждого талера – идет в доход государству. Что-то из этих одиннадцати копеек менялы себе оставляют. Но сколько именно, не знаю. Врать не буду.
– Так это получается, – решил уточнить Валентин, – что-то вроде налога на иноземцев, желающих на Руси торговать. Так?
– Вроде того, – согласился дядька Кондрат. – Едут иноземцы и с востока, и с запада, и с юга, и с севера. Везут свои товары. И у нас здесь торгуют друг с другом и с русскими купцами. А государство Русское со всей этой торговли доход получает.
– Здорово придумано! – Валентин не смог сдержать своего восхищения остроумием и изобретательностью средневековых русских чиновников и администраторов, придумавших и осуществивших столь простую и действенную финансовую схему: «Это ж надо было додуматься! Обложить налогом практически всю мировую торговлю! Двадцать пять процентов с оборота! Теперь понятно, почему западноевропейцы так настойчиво искали морской путь в Индию и Китай».
– Еще бы не здорово, – согласился дядька Кондрат. – Они бы и рады друг с другом торговать помимо Русского государства, да кто ж им позволит? С какой бы стороны ни ехал иноземец, дальше Ярославля его не пускают. Вот они и вынуждены здесь торговать по этим правилам.
– Значит, не рады иноземцы существующему порядку?
– Рады, не рады… Таков наш ордынский порядок. Так было всегда. По крайней мере, с той поры, как Русь правит миром.
– А если мы с тобой им предложим менять не в меняльной конторе, а у нас? Но не по тридцать три копейки за талер, а по тридцать семь или по тридцать восемь?
Когда до церковного сторожа дошла суть вопроса, на его лице появилась гримаса, выражающая одновременно удивление, страх и восторг.
– Ох, Михайла… За такое ведь по головке не погладят, – шепотом произнес сторож.
– Конечно, не погладят, – охотно согласился с ним Валентин. – Если только узнают. Но кто же признается? Мы с тобой? Ни за что. Иноземец? А зачем ему это надо? Он же с нашей помощью свои деньги экономит. Да и признайся он, первым же и пострадает. Мы с тобой, дядька Кондрат, рискуем имуществом своим, а иноземец – головой. Так что будет он молчать как миленький. А все остальное от нас зависит. Естественно, дело надо так обстряпать, чтобы ни одна живая душа о том не узнала. Поэтому и прошу тебя, дядька Кондрат, возобновить знакомство с иноземцами. Отберешь среди них надежных людей. Вот с ними и будем дело иметь.
Какое-то время, глубоко задумавшись, дядька Кондрат молчал, поглаживая свою бороду.
– Ну хорошо, – наконец-то сказал он. – Положим, обменяли мы копейки и рубли на талеры. Что потом? В чем выгоду свою искать будем?
Теперь уж настала пора задуматься Валентину. Правда, думал он не так долго, как церковный сторож. Никакие новые идеи его в момент этого короткого раздумья не посетили, а потому он решил сказать правду:
– Не знаю я пока, что делать дальше. Знаю точно одно – фальшивые деньги мы чеканить не будем. Но чувствую я, дядька Кондрат, есть выгода в этом деле. И хорошая выгода. А то, что не придумалось пока ничего, не беда. Придумаю, вот увидишь.
– Гм, гм… Тут и придумывать нечего. Если не чеканить фальшивые копейки, то талеры надо переплавлять в слитки, а слитки продавать у нас же на торжище. Серебро в слитках ныне дорого, и мало привозят его. А спрос хороший. Это я знаю точно. Наш благочинный уже третий месяц крест нагрудный себе купить не может. Мелочовка всякая на рынке имеется, а хороший большой крест на толстой цепи – нет такого. Мало везут серебра из-за войны. Вот и дорого оно нынче. Да и по дорогой-то цене не купить. На нашем торжище сейчас серебро в слитках до пятнадцати копеек за золотник[7] доходит. Вот давай и прикинем, что за барыш мы можем получить. В одном талере шесть с половиной золотников серебра. Положим, купим мы его за тридцать восемь копеек. Тогда один золотник серебра обойдется нам… – Дядька Кондрат поднял вверх голову, как будто искал ответ на потолке своей будки. – Обойдется нам… Чуть дешевле шести копеек. Пусть шесть с накладными расходами. А переплавленные в слитки талеры мы будем продавать по двенадцати копеек за золотник. Итого, каждая вложенная в это дело копеечка принесет с собой еще одну копеечку барыша.
– Как, оказывается, все просто! – с восторгом воскликнул Валентин. – А я-то, дурак, голову ломал! Кругами ходил вокруг очевидного, а сообразить не мог.
– Ну не так уж все и просто, – постарался охладить его пыл дядька Кондрат. – Во-первых, литейня нужна. Талеры в слитки переплавлять. А это такое дело, что в городе его никак не спрячешь. Да и в окрестностях тоже. Опять же народишко там у тебя работать будет. Как его заставить молчать о том, что он талеры переплавляет? Но это еще полбеды. Каждый производитель серебра на слитки свое клеймо ставит. И производителей этих не так много. Везут к нам серебро только немцы и чехи. И, помнится мне, разновидностей клейм этих – три, ну четыре от силы. Наперечет, одним словом. Как ты поступишь? Подделаешь чужое клеймо? Так те немцы, что торгуют слитками с таким клеймом, сразу заподозрят что-то неладное. Свое клеймо выдумаешь? Так у тебя сразу поинтересуются, где это серебро добыто. Что отвечать будем? Врать? Что? Ведь те немцы, что с вопросами придут, получше нас с тобой родину свою знают. Боюсь, вранье наше против них и пяти минут не устоит. Вот это вот настоящая беда.
– Нет никакой беды, дядька Кондрат. И врать нам по поводу чешских и германских рудников не придется. Мы будем русским серебром торговать.
– Что значит – русским? Все знают, что на Руси серебро не добывают. У нас и рудника-то ни одного нет.
Валентин торжествовал. Вот и наступил момент, когда все связалось. По крайней мере, в первом приближении. Не зря, получается, купил он эту дурацкую шахту. Теперь и она пригодится. Еще как пригодится!
– Неправда твоя, дядька Кондрат, – хитро улыбаясь, возразил Валентин. – Есть на Руси один серебряный рудник. Находится он в лесу, в тридцати семи верстах от Вологды, во владениях князей Линских. И принадлежит он теперь мне, так же, впрочем, как и сами владения князей Линских.
Церковный сторож, досадуя, даже рукой махнул на Валентина:
– Да ну тебя, Михайла… И зачем мы только турусы на колесах разводили? Зачем считали, хвост к носу прикидывая? А у тебя, оказывается, целый серебряный рудник имеется! Просто бери и работай!
Валентин рассмеялся:
– Как ты сам сказал, дядька Кондрат, не все так просто. Рудник есть, а серебра нет.
– Как это?
– А вот так. Лет десять назад князь Линский пригласил в свое имение рудознатца. Тот нашел несколько небольших серебряных слитков и заложил шахту. На том князь Линский с ним и расстался, посчитав, что дальше он и сам справится. Но сколько ни копали его люди, серебра они так и не нашли. Так что… Рудник есть, а серебра нет. Но теперь будет обязательно. Мы, дядька Кондрат, там, под Вологдой, будем менять талеры. Едущие в Ярославль иностранцы будут по дороге заезжать туда и совершать обмен. Плавильню же устроим в шахте. А отлитое в слитки серебро под своим клеймом мы будем доставлять в Ярославль, где будем продавать за рубли. Рубли же вновь повезем в Вологду для обмена. Как видишь, все складывается. Благодаря тебе, дядька Кондрат. Так что ищи надежных иноземцев.
Прятаться в будке церковного сторожа Валентину долго не пришлось. Уже утром следующего дня, во время заутрени, к воротам ограды храма Архангела Михаила подкатил крытый возок. Из него выскочил Силка и бросился к будке церковного сторожа, но у самой двери, узрев вдруг вылезающих из-под будки волкодавов, резко отскочил назад.
– Эй, Минька, выдь скорей, а то сожрут они меня!
Валентин сидел в будке один (дядька Кондрат во время службы помогал в храме), чувствуя себя под охраной Кондратовых волкодавов в абсолютной безопасности. А тут вдруг Силка вопит на весь двор! Не дай бог, прихожане обратят внимании. Приоткрыв дверь, Валентин высунул наружу нос:
– Прекрати орать, Силка. Сейчас люди вокруг тебя начнут собираться.
– Так сожрут же, Минь, – жалобно простонал Силка, кивая на глухо порыкивающих волкодавов. Валентин негромко присвистнул, отзывая собак, и те послушно вновь полезли под будку. – Минь, мы дом сняли. Ероха там остался, а я – за тобой.
