Владислав Конюшевский - Иной вариант
Но мне не нужна их благодарность – ни в каком виде. Мне от нее ни холодно ни жарко.
Мирзаева я, скорее всего, уберу, допросив перед этим. И сделаю это не потому, что лично он в чем-то виноват. А в назидание другим. Каждый из этих… имеет право жить на нашей земле, пользоваться такими же правами, как и мы, зарабатывать деньги на нас… но должна быть грань, за которую заходить нельзя. Я понимаю, что он вряд ли бы стал финансировать джамаатовских, будь у него такой выбор: он не верит в Аллаха и слишком жаден, чтобы просто так, от чистого сердца давать деньги бандитам. Но когда к нему пришли лично или прислали флешку с предложением поделиться доходами с уммой – он не пошел в полицию, он не пошел в ФСБ, он стал делать то, что ему приказали: начал отстегивать. Одна причина на поверхности: милиция не убьет, даже если и вскроется, а вот джихадисты – убьют, если откажется платить. Но есть и еще одна причина, которую он может и сам не понимать. Он живет здесь, на нашей земле, в построенном нашими руками городе, но те лесные жители – джамаатовские, грязные, бородатые, страшные и фанатичные – ближе и понятнее для него, чем мы, русские, чем те, кто каждый день что-то у него покупает. И в глубине души он желает, чтобы эти джамаатовские пришли в Москву и сделали ее такой же простой и понятной, как родное село, чтобы можно было устанавливать свои правила, а не жить по установленным нами. Так что его смерть будет иметь двойной смысл. Те, кто платит – а они все знают, кто кому и сколько платит, – убедятся в том, что и русские убивают, что они не менее опасны, чем джамаатовские, и поэтому, платя джамаатовским, ты не купишь себе спокойствие и жизнь. А он сам перед смертью поймет, что здесь никогда не будет так, как хочет он, никогда не будет жизни, удобной для него, никогда и ни за что на свете, и ему придется делать выбор: одно из трех. Либо приспосабливаться, либо уезжать, либо умирать. И остальные – с его смертью – тоже поймут.
На маскировку я потратил немало, но был уверен, что она мне еще пригодится, и не раз. Дешевле всего мне обошелся бомж – я давал ему по пятьсот рублей в день, кормил пельменями и разрешал брать фрукты, которыми мы торговали. Этакое бомжачье счастье на старости лет. Жаль мне этих бедолаг…
Сегодня был второй день, как мы закупались. Я приказал бомжу подольше задерживаться у машин, покупать минимальными партиями, долго выбирать… мне надо было осмотреться. Я должен был понять, как здесь дальше действовать – в этой клоаке, которая никогда не спит. Как вдруг события понеслись вскачь и самым непредсказуемым для меня образом.
Я услышал шум, повернулся и увидел, как около машины, совсем недалеко от нас, в трех фурах, началась драка. Дело, в общем, обычное – но не здесь, здесь все-таки должен был быть порядок. В любом серьезном, приносящем доход месте должен поддерживаться порядок, местная охрана требовательнее любой милиции. Но драка могла быть затеяна для того, чтобы отвлечь мое внимание – и потому я бросил коробку с салатом в кузов, встал так, чтобы за спиной была стенка фургона, и слегка коснулся пальцами кармана – там ждет своей минуты «Глок-17», чистый.
Одного парня они затерли и свалили, но один вырвался из сутолоки и бросился бежать. Через мутное стекло кабины я заметил бегущих охранников… парень явно не въехал, что они будут не на его стороне. В последнюю секунду он, видимо, дотумкал, рванулся в сторону, как раз на меня – но не успел. Толстый, мордатый узбек поставил ему подножку – и он свалился, аккурат ударившись головой о бампер нашей «Газели». Узбек, подскочив, с силой пнул его, и тут же подскочила охрана. Один охранник ткнул парня разрядником – и он отключился.
Ни один прохожий, покупатель, водитель не попытался заступиться или хотя бы разобраться, в чем дело. И этот узбек – он явно был не при делах, но увидев бегущего, не раздумывал, как поступить, ни секунды. Может, конечно, он думал, что ловят воришку: ни на одном рынке мира не любят воров. Но что-то мне подсказывает, что дело в другом. Что он увидел чужака – а эти ни на секунду не раздумывают, как им поступить в таком случае…
И что-то в этом во всем было не так.
Охрана потащила парня куда-то в сторону, и тут я понял, что не так. Тот крик… короткое и полное ярости слово. Go! Это же английское слово!
Американцы!
Действовать надо было немедленно – я в таких случаях тоже не раздумываю.
Глянул на часы. Подошел к своему «работодателю», униженно попросил:
– Я схожу, отолью… я все погрузил…
«Работодатель» вальяжно махнул рукой. Торговец, торговавший с фуры, колоритный усатый среднеазиат, хоть сейчас на плакат о дружбе народов, что-то сказал на своем языке и визгливо засмеялся…
Банкуйте, банкуйте… Сегодня – ваш день.
Я шагнул в сторону – обычный грузила в мацаной робе – и растворился в базарной толпе.
Человека, которого в этой операции звали Николай и который исполнял функцию прикрытия, было не так-то просто убить.
Это был профессионал, один из тех, кого вскормила и воспитала эта долгая проклятая война, кого она научила убивать людей, а на следующий день возвращаться, чтобы убаюкать новорожденного ребенка. Он начинал в составе британского SBS, специальных лодочных сил, подразделения, в котором служат олимпийские чемпионы и чемпионы мира по некоторым дисциплинам. Потом перешел в SAD, дивизион специальной активности ЦРУ – просто там больше платили, старая добрая Англия не могла позволить себе таких гонораров. И в сорок семь лет он оказался в Москве. На рутинном задании – ему просто надо было проконтролировать встречу американцев со связным в опасном месте.
Обычное задание, ничего такого.
Оружия он не взял – в Москве обычным гражданам нельзя было носить оружие, оружие они брали только для экстренных случаев. Но у него было холодное оружие – пластиковый кинжал, на который не реагировали никакие детекторы, и небольшая удавка, которую он смастерил сам из куска альпинистской веревки со стальным сердечником. Он думал, что этого вполне достаточно.
Накинув на голову капюшон – худи, – он направился к воротам, намереваясь пройти и уже понимая, что вряд ли пройдет. Это в фильмах, таких, как «Снайпер-2», в Восточную Европу секретным агентом забрасывают… негра, а прохожие делают вид, что все нормально, что так и должно быть. Здесь, видимо, люди еще не достигли пределов европейской толерантности, да и негров было немного. А он заметил находящуюся на воротах охрану, у нее были дубинки и «Тазеры» [48] 48
Дистанционные электрические шокеры.
[Закрыть] . И, возможно, она не смогла бы предотвратить силовой прорыв на территорию – но вот задачу отсечения непрошеных гостей она выполняла.
– Куда пошел? Нельзя сюда.
От охранника тяжело пахло потом и почему-то нечистотами.
Ник – в конце концов, он не первый день был в Москве, вжился в среду – с простецким видом показал пустую сумку.
– Хочу апельсины купить. Сказали, здесь дешевле.
– Нельзя, в розницу не продаем. Только от машины партия.
Ник знал, что такие места контролируются этнической мафией и пререкаться бесполезно. Только загубишь дело.
И потому он пожал плечами и отошел – но мозг напряженно работал.
Забор. Все обнесено забором. Но насколько он знал русских, если есть забор – значит, должна быть и дырка в нем.
Он отвернулся и пошел через стоянку по натоптанной тропе, ведущей к станции электропоезда. Но на полпути, убедившись, что никто не следит, – он рванулся в сторону и побежал к забору, доставая на ходу коммуникатор. На нем должен был быть маяк, который отслеживал охраняемых лиц.
Дыра в заборе была. Дыра – а рядом тяжелый, резкий запах мочи и фекалий, настолько резкий и душный, что от него шла кругом голова. Но дыра была достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть человек.
Он пролез в нее – и тут же столкнулся нос к носу с несколькими обитателями рынка: очевидно, они намеревались облегчиться. Их было семь человек, и он хорошо знал эту породу, про себя определяя ее как крысью. Они слабы и беспомощны поодиночке – но смертельно опасны в стае. Они будут клянчить у тебя мелочь – но стоит тебе отвернуться, ударят ножом в спину или молотком по затылку. Они будут пользоваться всеми благами общества, не давая ему ничего взамен и даже вредя, они будут ненавидеть тех, кто помогает им – именно потому, что у них есть возможность помогать, что у них всего столько, что есть возможность помогать. Они даже выглядели как те, которых он встретил в родном Бристоле, когда последний раз выбирался в город. Темные, выглядящие как белые с одной восьмой негритянской крови, с опасливыми и в то же время ищущими взглядами. Они уставились на него – а он посмотрел на них, зная, что он может убить всех семерых и скрыться, прежде чем подоспеют сородичи. И они поняли это – такие всегда понимают и чувствуют силу. Он отступил в сторону – они торопливо шмыгнули в дыру.
