Александр Маркьянов - Сожженные мосты
— Деньги?
— Да — Чебак протянул сотнику пачку — австро-венгерские кроны. А документов никаких нет.
Сотник взял деньги из протянутой руки, молча передал сербу.
— Еще что?
— На одежде все нашивки с изготовителем — спороты. Очень аккуратно спороты, не ножом, даже остатков не осталось. Я не удивлюсь, если их там никогда и не было.
Сотник повернулся к Радовану.
— Оружие у него было? Да говори, мне оно ни к делу.
— Было. «Штайр», австро-венгерский, глушенный. Добрая штука…
— Добро. Надо этого гаврика перегрузить в нашу машину, мы его к себе увезем. Его предъявить надо, дальше пусть разбираются.
Радован пожал плечами.
— Зачем тебе машину гадить? Божедар и привезет к вечеру.
Сотник немного подумал.
— Добре. Только пусть пулемет спрячет, нечего с ним ходить. До вечера жду. Чебак, за мной.
Когда Велехов и Чебак углубились в лес, направляясь к своей машине, Велехов негромко, чтобы не услышал серб, заметил:
— Шею себе не сверни.
— Чего-то? — взгакнулся Чебак.
— Того то. Будешь в самоволки ходить — на первом же кругу лично горячих всыплю[114]. Усек? Под ноги смотри!
05 июля 2002 года.
Междуречье, Багдад. Отель Гарун аль-Рашид
Знаете, как бывает. Вроде и правильно все сделал — а на душе так мерзко… что никому такого не пожелаешь. Мерзко, потому что настоящих, с детства, проверенных в деле друзей — не так о много бывает в жизни. Сиюминутных — этих то полно, сколько хочешь. А вот настоящих — их мало и их надо беречь. Когда же ты теряешь такого друга — потом сожалеешь об этом, анализируешь, что ты сделал неправильно, как можно было по-другому.
Хотя как тут по-другому…
Как можно смириться с тем, что твой друг, аристократ по крови, вместо того, чтобы честно служить Родине и Престолу — тихо спивается, превращается в животное? В свинью, без чести, без совести, с одним только устремлением — выпить.
Жестко? Да, жестко. А как иначе? Если такого человека жалеть, если скрывать, если обзывать его пагубную привычку какими то другими, не такими страшными словами — человек так и перестанет быть человеком. Чтобы не превратиться в свинью — надо сначала понять, что ты в нее превращаешься.
— Что же делать…
Сказал вслух, хотя не хотел — просто думал. Как помочь другу, который скатывается на самое дно, который рано или поздно попадет под суд офицерской чести — это в лучшем случае, и с позором вылетит из армии.
Так ничего и не придумав, я пошел вниз. Ужинать. К руке словно прилип, бездумно крутился в пальцах тот самый серебристый патрон сорок пятого калибра.
Отель «Гарун Аль-Рашид» был построен каким то русским товариществом на вере на самом берегу Тигра, в районе Аль-Кадисии, на излучине — на другом берегу высились здания Багдадского политехнического университета, одного из лучших в мире центров, где преподавали дисциплины по добыче полезных ископаемых и их глубокой переработке. Отель о тридцати шести этажах был не самым высоким зданием в Багдаде — но одним из самых крупных. Там где нефть — там и деньги. Большие деньги.
Ресторан на первом этаже был как и сам отель — шикарным, даже слишком. Здесь собирался весь свет Месопотамии — русские, арабы, евреи. Зона мира — все весело раскланивались друг с другом, а русских в основном сопровождали арабки. Кстати — из тех, кто здесь работал или служил, многие возвращались домой с женой-арабкой. Русские женщины — они хоть и коня на скаку остановят — но точно так же и подгулявшего мужа… скалкой. Арабка такого себе никогда не позволит, для арабской женщины мужчина — господин.
Привлекла внимание одна дама — даже не сумел определить ее национальность. Весьма рискованно для Востока одетая, с идеальной фигурой, все время, пока я был в ресторане, она просидела одна, вежливо отвергая ухажеров, приглашения на танцы, не приняла посланную кем-то из шейхов на стол бутылку очень дорогого шампанского. Вела она себя очень необычно — иногда женщины такого типа появляются на Востоке, чтобы… заработать. Но если бы она была здесь именно с этой целью — бутылку шампанского она бы не отвергла. На какой то момент мне показалось, что она смотрит на меня — именно показалось. С чего бы такой даме, как эта смотреть на такого как я — тем более что я без мундира. Меня же тут никто не знает.
Покончив с большой порцией плова, я поднялся наверх. В унынии. Почему-то накатило — именно здесь и сейчас, накатило, так что хоть стреляйся. Вспомнились все те глупости, которые я совершил в своей жизни — с Юлией, Ксенией. С Мэрион, которую я просто бросил в Белфасте, исчезнув. С Марианной, которую я тоже по факту бросил.
— Сам заслужил… — пробурчал я в лифте.
Вот так вот. Теперь я живу с женой, которая мне не жена и которая, ложась в постель, включает эротические охи-ахи на магнитофоне. Это для тех, кто будет потом прослушивать записи из нашего дома, который нам и не дом, и нашпигован аппаратурой. Жена-не жена, дом — не дом, работа-не работа и награды — не награды, в сейфе и без права ношения. Вот и все мои активы, нажитые в жизни. Это если не считать счетов, на которых за четыре года моей «спецкомандировки» текло жалование со всеми надбавками, и которые до сих пор дают мне возможность жить, как я хочу, не обращаясь к семейным фондам. Иллюзия независимости.
Стал примерно прикидывать, вспоминая однокашников — тех, кто не погиб. Тех, кто не обзавелся супругой и хотя бы одним наследником — не припомнил.
Ах, да… У меня тоже скоро будет… наследник.
От этого стало еще хреновее. Получается: сын — не сын. Или дочь — не дочь, не знаю кто там будет.
Хоть ствол в пасть — и…
С такими вот, невеселыми мыслями я потерял бдительность — мою старую спутницу, не покидавшую меня никогда. Подошел к двери номера, меланхолично что-то насвистывая, повернул ключ, зашел, щелкнул выключателем — свет не зажегся. И прежде чем я сообразил, что это все значит — кто-то ловкой борцовской подсечкой свалил меня на пол, навалился сверху…
И слетел — потому что САМБО против борцовских приемов дает весьма действенную защиту. Слетел, ахнулся об стену, не издав при этом ни звука. Было темно как в печке, нормальный захват сделать было нельзя — просто ничего не было видно — как хвататься, за что. Схватился — сам не пойми за что рванул, стараясь подгрести под себя — и услышал знакомый, правда придушенный голос.
— Тихо. Тихо, поросенок. Это я, Голицын, узнал?
Господи…
— Какого черта ты творишь?! — возмутился я.
— Говори тише. Здесь у стен есть уши.
— Что?!
— Здесь у стен есть уши, совсем дурной?! Не понимаешь?
— Понимаю.
— Лежи и слушай. Я включил скэллер[115], лазерных систем у них точно нет. За гостиницей следят со всех сторон, понял? Я едва пробрался.
— Кто?
— Неважно. Ты и в самом деле подумал, что я пью?
— Ты был пьян как свинья.
— Я вынужден. Я для всех всего лишь крепко пьющий русский, который только и думает, что о новой порции выпивки. Если бы я был кем-то другим — меня бы уже убили.
— Зачем тебе это?
— Молчи и слушай — скажу быстро все что знаю. Здесь скоро начнется. Я думаю, еще в этом году. Они хотят устроить мятеж…
— Кто?
— Офицеры.
— Какие к чертям офицеры?
— Армейские. Полицейские. Все. Я сам не знаю, кому доверять и кто в заговоре. Я думаю, в заговоре и кто-то из русских.
— Что они хотят?
— Отделения. Они хотят собственного государства, которое объединит все народы Востока. Это сепаратисты.
— Исламисты?
— Нет, сепаратисты. Это заговор офицеров.
Еще лучше…
— Ты что-то знаешь?
— Я хочу знать, что знаешь ты. Зачем ты здесь?
Эх, поросенок…
— Я здесь из-за этого. Большего сказать не могу. Один ты не справишься.
— И вдвоем мы тоже не справимся. Это слишком далеко зашло.
— Кто в заговоре?
— Многие. Аль-Бакр — точно. Те офицеры из местных, кто служит здесь — под подозрением каждый.
— Губернатор?
— Не знаю. Может быть.
Зачем губернатору то — при его деньгах? Хотя следом за деньгами идет власть — и каждый человек, у которого много денег может захотеть еще и власти.
— Откуда ты знаешь?
— Мне предложили. Я — согласился.
При этой схеме кое-что теряло смысл. Если в заговоре Аль-Бакр — зачем тогда кто— то проверяет степень готовности казаков, зачем отслеживает маршруты выдвижения полицейских сил? Аль-Бакр это и так должен достоверно знать — по должности.
— Ты — в деле?
— Точнее?
— Поможешь мне?
— В чем?
— Разоблачить их. Надо взять их разом, иначе все теряет смысл. Один, двое — и оставшиеся начнут, пока не взяли их.
— Как ты будешь их разоблачать? Кого ты будешь разоблачать? Ты знаешь хоть одного?
