Татьяна Вяземская - Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Только вот она ведь сперва вовсе не хотела «как лучше» для страны, которая на тот момент не была ей родной! Пыталась выстраивать свои поступки, что называется, «с дальним прицелом», на будущее.
А Ибрагим? Ибрагим всегда поддерживал все ее начинания, даже тогда, когда против них протестовали все остальные сановники. Может, из-за этого его столь многие и мечтали свалить? Почему он так поступал? Слепо доверял? Нет, он был умен. Просто… просто хотел помочь любимой женщине?
Когда-то, давным-давно, еще учась в школе, она посмотрела «Виват, гардемарины!» и была жутко возмущена слепотой Анастасии Ягужинской, до которой дошло, что шевалье де Брильи ее любит, только тогда, когда он закрыл ее собой от пули.
А сама лучше? Ягужинской-то по фильму лет восемнадцать. А тебе сколько, милочка?!
Впрочем, может, и хорошо, что ты не догадывалась об этом раньше, ведь, это значительно ускорило бы наступление развязки. Так что, может быть, своей слепотой она подарила Ибрагиму пару лишних лет жизни…
– О чем ты думаешь? – спросил Сулейман. – У тебя такое выражение лица…
– Об Ибрагиме.
За эти годы она поняла: лгать – нельзя. Можно приукрашивать, недоговаривать, но ни в коем случае не говорить неправду. Не солгала и сейчас.
Лицо Сулеймана стало совсем несчастным.
– Я не мог поступить иначе, – сказал он, пряча глаза. – Его промах был слишком известен всей стране: уж слишком его не любили… Такой человек вообще не имеет права на ошибки, ведь они не только сразу становятся известны всем, но и преувеличиваются многократно. Если бы я пощадил его, это сочли бы слабостью; государству не нужен слабый правитель. Да и потом, как я уже говорил, это вызвало бы нежелательные последствия.
«Создало бы прецедент». Хорошо, что Сулейману не знакомо это слово.
«Меня тоже «слишком не любят», – хотела сказать Хюррем. – Так что, милый, теперь, если я допущу ошибку, ты казнишь меня?»
Но – промолчала. Знала: с ней он никогда ничего не сделает. Может, потому и приказал казнить Ибрагима, чтобы улеглась волна гнева приближенных. Может, таким образом двое мужчин смогли уберечь дорогую им обоим женщину… Ведь, наверное, ни для кого не было секретом, чьи идеи выдвигал Сулейман и поддерживал его визирь.
Она закрыла глаза.
Плакать было нельзя, да слез и не было. Отболело все, отплакало – еще после смерти Мустафы. Хотя жаль, конечно, Ибрагим мог бы стать ей настоящим другом. Ответить на его любовь она все равно не смогла бы, слишком быстро ее сердце оказалось занято вот этим самым человеком, который сейчас сидел на полу, уткнувшись лбом в ее колени.
Она осторожно погладила мужа по плечу и по тому, как он дернулся в ответ, поняла: плачет. За все эти годы она ни разу не видела его плачущим, не увидит и сейчас. Он будет вот так сидеть, пока слезы не высохнут на глазах, она сделает вид, что ничего не заметила, ведь мужчины не плачут.
Кто-то осторожно постучал в дверь, но ни Сулейман, ни Хюррем не шелохнулись. Ничего, подождут. Все подождет.
Они сидели так долго, долго. Наконец, султан поднялся, провел рукой по бритой голове.
– Радость моего сердца, венецианский купец просил моего позволения лично засвидетельствовать тебе свое почтение. Когда ты готова его увидеть?
Не «готова ли ты встретиться с ним», а лишь – «когда?». Что же, жизнь продолжается, и каждый должен делать то, что должен.
– Я готова встретиться с ним завтра.
Муж кривовато улыбнулся.
– Не будем спешить. Пускай лучше через три дня.
Она кивнула: через три – так через три.
Через несколько дней ей донесли: во дворец приезжала Хатидже-султан, снова, по милости брата, ставшая вдовой. Она не приезжала до казни мужа: понимала, что бессмысленно. Но и никак не отреагировать не могла тоже.
Хатидже была внешне спокойна. Брату сказала:
– Это ты виноват в гибели Ибрагима. У тебя не было более верного слуги, а ты убил его. Я скажу тебе так: это убийство отольется тебе. Потомство – твое и твоей красноволосой ведьмы – проклято. Ты лишил моих детей отца. Мое проклятие лишит тебя – детей. Прощай. У меня больше нет брата.
Сулейман сам рассказал ей о разговоре только спустя два дня, когда она уже слышала как минимум пять разных версий произошедшего.
– Я лишу ее содержания! – бушевал он. – Она сказала, у нее нет брата? Стало быть, у нее и нет брата, который содержит ее! Пускай ее содержат родственники ее мужа, они достаточно обогатились.
– Не воюй с глупой женщиной, – попросила Хюррем. – Она вновь овдовела, и она вряд ли понимала, что говорит. А даже если понимала… Пойми, это только слова, пустые слова!
Но почему-то самой ей казалось, что слова Хатидже могут и в самом деле оказаться пророческими.
Глава 25
Жизнь шла с переменным успехом.
Неожиданно повзрослела и заневестилась Михримах. На намеки матери только посмеивалась в ответ, что шло ей необычайно: на щеках ее появлялись милые ямочки. Вообще Сулейман считал, что дочь очень похожа на мать, но сама Хюррем видела: дочь гораздо красивее. Жаль, что лицо ее увидит только один человек – тот, кому суждено стать ее мужем. И то неизвестно, кого подберет ей отец. Может быть, какого-нибудь старца?
Но Сулейману не пришлось подбирать дочери жениха: семнадцатилетняя Михримах пришла к матери и сказала:
– Мама, я хочу замуж. За Рустема-пашу.
– За кого?! – удивилась мать. Мамина помощница, умница, которая помогала ей управлять фондом хасеки Хюррем. Да не только помогала – порой даже вела все дела сама. И вдруг – такое странное решение! Нет, против Рустема-паши она ничего не имела: Рустем был умен, хорош собой, имел поистине государственный ум. И он, кстати, зачастую тоже поддерживал ее идеи. Но ему было почти сорок!
– Почему?
– Мама, тебе не нравится Рустем-паша? – Михримах подняла брови, тонкие, как у матери, но более красивой формы.
– Он не слишком подходит тебе по возрасту, – осторожно ответила она. – Ты что, любишь его?
Глупый вопрос: Михримах если и общалась с Рустемом, то всего несколько раз.
– Мама, я все решила. Рустем-паша хорош собой, и я и в самом деле смогу полюбить его. Он умен. По-настоящему умен. И дальновиден. И потом – он имеет влияние на отца. Я же вижу, мама, порой он относится настороженно к твоим идеям! А если их, эти идеи, будет поддерживать кто-то еще – куда больше шансов, что отец согласится их воплощать.
– Девочка моя! Ни в коем случае я не допущу, чтобы ты жертвовала собой ради меня!
– Почему – ради тебя, мама? Не думай, что я маленькая девочка, начитавшаяся поэтов. Я много анализировала, и я знаю, что многими победами наша страна обязана именно тебе.
– Отец тоже добыл немало побед!
– Да, военных. Но что касается политики, то… Если хочешь, я считаю, что ты обладаешь чутьем, мама. Давай будем называть это именно таким словом. Так вот, твое чутье подсказывает тебе, что именно будет лучше для страны. Может быть, даже не сейчас, а потом, когда будут жить наши потомки. Отец же видит только то, эффект от чего может просчитать. А если нет – он ведь далеко не всегда соглашается с тобой, верно? А так… Я подумала, у Рустема-паши есть все шансы стать вскорости Великим визирем.
– Девочка, но ты понимаешь, без любви…
– Мама, – рассудительно ответила дочь, – отец может мне найти куда более неподходящего жениха. Ты же понимаешь, породниться с Великим Султаном мечтает каждый. Это может стать какой-нибудь противный старик или кто-то глупый. Или страшный. Кого я уж точно не смогу полюбить. Я хочу Рустема-пашу. И, кстати, я уже поговорила с отцом. Он не против, если одобришь ты.
– Девочка, женщина полюбит мужчину, если он любит ее. Конечно, Рустем-паша будет к тебе ласков и внимателен, но…
– Мама, Рустем-паша уже любит меня.
Когда она успела?
– Он выполнял некоторые мои поручения, касающиеся фонда.
Господи, она воспитала интриганку! Которая, возможно, добьется результатов куда больших, чем она сама, Хюррем-Роксолана. Потому что она… меньше связана нравственным чувством, что ли? Разве сама она, Хюррем, смогла бы так? Ведь сперва она по-настоящему полюбила Сулеймана, а потом…
А потом начала манипулировать им, ведь так?
Нет, не так! Она никогда не манипулировала! Она…
– Мама, ну, я прошу тебя! Рустем-паша будет лучшим мужем для меня!
Хюррем дала свое согласие, и через два месяца состоялась грандиозная свадьба, по пышности многократно превзошедшая пышность свадеб всех тетей Михримах, взятых вместе.
На свадьбе присутствовали все сестры Сулеймана; сперва он не хотел видеть Хатидже, но потом все же согласился на уговоры жены. Хатидже приехала с поджатыми губами, но держала себя пристойно.
Прошло несколько лет.
Предсказание Михримах сбылось: через пять лет Рустем-паша стал Великим визирем.
Он и в самом деле стал надежным союзником Роксоланы, многие ее идеи были воплощены в жизнь именно благодаря ему.
Но с возрастом Сулейман становился все менее и менее склонным к экспериментам. Он по-прежнему оставался сильным и справедливым правителем; он еще расширил и укрепил границы державы, но все действия, которые не предполагали эффекта в ближайшем будущем, вызывали у султана подозрения. Чаще всего он отклонял такие идеи.
