Григорий Рожков - Американец. Неравный бой
– Есть идеи, брат? – Сергей, одергивая халат, барражировал по палате. Нервы у всех на пределе, но Сергей держится.
– Мы все уже какое-то время сражаемся. Вы подольше, я поменьше, но сражаемся. И делаем это неплохо…
– Тебя Героем СССР сделать хотят! И в Америке высшую награду думают тебе вручить. Конечно, неплохо сражаешься! А мы в плену побывали. – Юра не на шутку разозлился.
– Юра, остынь. Не о том думаешь. И не о себе говорю, а обо всех нас!
– О’кей, о’кей. Говори дальше, что задумал, – отмахнулся друг.
– Нам нужно держаться подальше от значимых людей этой войны. Ученые, конструкторы, генералы, тем более Сталин и Рузвельт – для нас должны быть далекими фигурами. Окопы и враги – вот что надо держать поближе. Можем бить врага? Давайте будем его бить! Нет поблизости цели, на которую мы запрограммированы, – нет и опасности. Как думаете?
– Есть логика в этом. Но ты уверен, что мы должны поступить именно так? – Деловой тон Димы мне понравился. – Ты же не с одним генералом до этой минуты разговаривал. Но никого еще не убил. Может, подполковник ошибается?
– Если ошибается – наше счастье. Никому из важных для Победы людей вреда не нанесем. Но рисковать – нельзя, ни в коем случае, – отрезал я.
– Вдруг мы на какого-нибудь Василия Зайцева «заряжены»? Или иного маленького человека, способного совершить большое дело?
Довод Сергея оказался серьезным.
– Может быть. Тогда у меня иной вариант. Совершить самоубийство и избавить этот мир от потенциальной опасности в моем лице.
– И нам грех на душу принять прикажешь? К черту такой вариант. Лучше на фронте рисковать! Я за первый вариант, – поддержал меня Денис в выборе дальнейшего пути.
– Может, лучше попросим спрятать нас куда-нибудь в безопасное место да под охрану? Пусть нас берегут и опекают. Война ведь дело неблагодарное, убить могут… – Дима, почесав затылок, подал свою идею.
– Нет уж… Что самоубийство, что в эту тюрьму по собственному желанию – один хрен помрем. А так хоть пользу Родине принесем. Руки у нас есть, воевать – умеем. Зачем прятаться? Фашистов бить надо! – рубанул рукой Иванов. – Я за фронтовую изоляцию. Лучше вшей кормить, да врага к Москве не пустить.
– Мы не умеем воевать, – покачал головой Сергей. – Из всех присутствующих реальный боец только Майкл. Ладно, мы с тобой, Юра, еще как-то что-то умеем. А они? – И кивает на Диму с Денисом. – Но вообще я согласен идти на фронт.
– Да-а-а, правда твоя.
– А обучение пройти не судьба? В какую-нибудь учебную часть попасть не беда, да и генералов там немного, никого не убьете. Об этом можно договориться, – развеял я сомнения друзей.
– А-а-а-а! Хрен с вами. И я согласен на фронт. – Дима поддержал общее решение.
– Тогда давайте немного подумаем, как жить дальше в новых условиях…
Беседа, сложная и очень важная, затянулась на добрых двадцать минут вместо заявленных пяти. Но никто нас не потревожил. Решение воевать и держаться подальше от важных людей приняли окончательно и бесповоротно. Воевать, защищать Родину – изъявили желание все. Сидеть под охраной в тылу или чего хуже – убивать себя – не пожелал никто. Уж если смерть, то на фронте, за правое дело. И там от нас уже есть и будет польза. Знания будущего, хоть малую их долю – мы дадим в мир. И война тому не помешает. Кроме прочего, было принято решение держаться вместе от начала и до конца. Даже учитывая, что я служу в армии США, а друзьям и брату придется служить в РККА, мы должны быть как можно ближе. Как это реализовать – надо думать, но основополагающее решение уже принято.
– Долго вы. – Карпов вернулся сразу же, как только позвали. – Надумали чего?
– Да, надумали. И вот что именно…
От нашего замысла подполковник был не в восторге. Хотя и ругаться не стал. Просто послушал с хмурым лицом наши решения и доводы.
– Вот и хорошо, – неожиданно веселым голосом подвел итог куратор. – Нечто подобное я и хотел услышать. Вы ценные люди, и просто так списать вас со счетов – нельзя. Хорошо. Послезавтра мы вылетаем в Москву.
– Но как же?.. – Охренеть было с чего. Мой возглас нашел отражение у друзей – все скривили лица.
– Рейнджеры после сражения отведены на пополнение. А их, – пальцем указывает на друзей, – надо обучить. Отправитесь в лагерь подготовки. Тот самый, где ты учился, Пауэлл. Сначала, конечно, долечитесь в одном подмосковном госпитале. А там война план покажет… Отдыхайте…
Интермедия
Штаб войск и резиденция правительства Сражающейся Франции в Испании.
Город Пуэрто-Реаль
Ярко освещенная комната гостиницы с прекрасным видом на Кадисскую бухту из окна. На водной глади бухты неподвижно замерли три больших корабля: тяжелый крейсер «Альжери» и два могучих линкора – «Ришелье» и «Жан Бар». Одним лишь невиданным чудом эти корабли были достроены и введены в состав флота за считаные дни до предательского поражения Франции. Де Голль невольно сжал кулаки, глядя на корабли. Все как один корабли флота ушли из портов Родины в день, когда предатели подписали акт капитуляции. А ведь он и все его друзья-генералы знали о грядущей войне, готовились к ней – и все равно проиграли ее!
Хотя де Голль считал, что поражение было не на поле боя, а в умах тех, кто опустил руки и перестал сражаться. Соотечественники испугались, а союзники – предали. Бельгия и Нидерланды по непонятной причине даже не оказали сопротивления бошам, и те за какие-то дни дошли до границы Франции. Англичане, так настойчиво просившие развернуть на французско-бельгийской границе целых десять своих дивизий, ушли за день до вторжения немецких сил, полностью обнажив огромный участок границы! И затем эти дивизии вовсе покинули континент, сев на корабли в Кале и Дюнкерке!..
По мнению генералов, выведших свои войска с территории капитулировавшей Родины, все эти события были не чем иным, как беспардонным предательством.
С тех темных дней прошло два года, но предательства все продолжаются. Англия в конце концов вступила в войну против Германии, но сделала это по-своему – высадила на побережье «склоняющихся к режиму Виши и требующих увеличения военного присутствия союзных сил» Мавритании и Сенегала свои войска. А немцы в это время, пользуясь территорией итальянской Ливии, перебросили большие силы и вошли с юга на территорию Алжира, с севера в Чад, а большая часть немецких войск пошла через Нигер навстречу англичанам. И сейчас война между бошами и лимонниками идет на землях французских колоний без видимых успехов обеих сторон! Все выглядит так, словно враги договорились и поделили между собой земли проигравшей Франции…
Одно радует де Голля – что ни в Алжире, ни в Чаде немецким силам ничего серьезного добиться не удалось: генерал Катру и генерал-губернатор Эбуэ смогли сосредоточить на этих землях значительные силы местного ополчения, французских регулярных войск и частей Иностранного легиона, верных Сражающейся Франции.
Но совсем недавно из Лондона пришло официальное письмо с требованием к командованию Сражающейся Франции, «отважно продолжающей биться за свободу Франции, но не обладающей достаточными собственными ресурсами для продолжения войны, исключающей помощь Англии как союзника», передать все военные корабли под управление офицеров Королевского Адмиралтейства…
В свете того, что Англия до сих пор не признала Сражающуюся Францию, без согласования вторглась в подконтрольные ей земли, наплевала на все многочисленные просьбы объединить усилия в войне против общего врага, подобное требование выглядит по меньшей мере издевательством.
– Господин де Голль, все в сборе, – из-за спины генерала донесся голос. Секретарь дождался, когда генерал обратит на него внимание, и, коротко кивнув, вышел. Почти сразу в комнату зашли двое: Поль Рейно и генерал Пьер Франсуа Кениг. Эти двое, политик и военный, были второй ступенью после де Голля в цепочке руководства Сражающейся Франции.
– Господа! Я собрал вас на это совещание, чтобы окончательно и бесповоротно решить вопрос нашего участия в этой подлой войне. – Шарль де Голль шагнул к столу в центре комнаты. – Не буду вам рассказывать, что и как складывается вокруг нас, вы и так все знаете. Я сразу задам вопрос – что нам делать?
До этой минуты никто из присутствующих не видел всеми признанного лидера Сражающейся Франции в таких смятенных чувствах. Взгляд генерала не горел былым огнем яростной силы. Там была лишь пустота и усталость.
– Господин генерал… – Переглянувшись с Кенигом, вперед подался Рейно. Он выглядел на удивление бодро и решительно. А это говорило лишь об одном – серьезный, продуманный ответ на заданный де Голлем вопрос есть! – С вашего позволения я от лица присутствующих выскажу общее мнение.
– Не томите, господин Рейно, – заинтересованно вскинулся лидер.
– Вопрос нашего участия в войне против Германии на стороне и при поддержке Англии все считают… кхем… совершенно глупым. Постоянные отказы и общие действия англичан до сих пор приводят лишь к усилению позиций Англии и ослаблению наших позиций. Ни одного по-настоящему серьезного решения с целью прямой помощи нам, Сражающейся Франции, английским правительством принято не было. Мы до сих пор не признаны, французские солдаты верных нам колоний в Западной Африке вытеснены в Алжир и Марокко либо пленены английскими войсками как пособники режима Виши. Администрации наших западноафриканских колоний и вовсе ликвидированы, и на их местах введены английские окружные военные управления. И это все несмотря на то, что Англия обещала просто предоставить военную помощь на этих землях. Фактически эти земли нам уже не принадлежат. Наши корабли здесь, в портах Испании, блокированы силами английского флота, и нам в сильно завуалированной форме выставили ультиматум. Мы либо должны отдать наши корабли, либо их утопят. – Рейно глубоко вздохнул и произнес самые важные слова: – Англии на нас наплевать, и посему иметь с ней отношений больше просто нельзя. Мы два года терпим их наглое, наплевательское отношение.
