Валерий Белоусов - Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
— Нет, шановни пан… Искать будут. Спросят — где жиды, куда все делись? И будут искать, как собаки. А вдруг найдут?
— У меня?! — вскинулся ксендз Булька обидчиво.
— Шановни пан, не хотел Вас обижать… — примиряюще сказал Шаевич с извинением в голосе. — Рисковать все же не будем… Тем более, ОНИ и к католикам-то, как-то, знаете ли… не очень чтобы того!
— Это верно. Антихристова черная рать… — покачал головой горько сострадающий о чужих смертных грехах ксендз Булька. — Ну ничего. Готов уж у Господа меч злодеев сечь. Не все котам масленица — придет им и Великий Пост… Ну, шановни пан, я пошел?
— Таки прощайте, шановни пан. Звиняйте мене, коли что было не так…
Ксендз Булька, истово осенив раввина Шаевича Крестным знамением и незаметно смахнув непрошеную слезу, чуть дрогнувшим голосом произнес:
— Храни Вас Господь, Брат мой. Я буду за Вас молиться… — и нагнувшись, осторожно поцеловал своего старого оппонента в лоб, как отдают последнее целование покойнику…
Спустя пять минут…
Яркие солнечные лучи пронизывали цветные стекла витража с Сердцем Христовым…
Отец Булька подвел стайку курчавых, горбоносых, испуганно притихших детишек к алтарю и, повозившись рукой за иконой Святого Христофора, резко дернул вниз спрятанный там рычаг. Скрипнула на потайных пружинах дверь — и за иконой открылся тайный вход…
— Ой, пещерка… Откуда это здесь? — удивленно протянула старшая девочка, прижимающая к груди младшего братика.
Отец Булька, провожая Божьих детей вниз, в спасительную темноту, сказал наставительно:
— Видишь ли, дитя мое, Ватикан есть очень древняя организация… И очень предусмотрительная… и очень злопамятная. Прости меня Господь.
…Когда на деревенскую улицу, бывшую при этом проезжим трактом, распугивая раскрашенных разноцветных кур, ворвался первый злобно ревущий мотоцикл, старый ребе все так же грустно сидел на своей лавочке, задумчиво выводя палочкой на дорожной пыли какие-то странные каббалистические узоры. Как Архимед при взятии римлянами Сиракуз…
…Немецкий унтер был очень добрым существом… Выходя из горящей синагоги, он не забыл отворить дверцу клетки и выпустить на свободу чижика. А потом, весело насвистывая, довольный, пошел к своему мотоциклу, оставляя на дорожной пыли глубокие кровавые следы…
23 июня 1941 года. 09 часов 01 минута.
Лес юго-восточнее Жабинки
— Вы что, полковник, тупо-о-ой? Не понимаете русского языка? Я сказал — мне нужен танк. А это значит — мне нужен не просто танк. Мне нужен ХОРОШИЙ, НАДЕЖНЫЙ танк! Потому что в него сяду Я! И МНЕ не нужно, что попало, не нужно какое-нибудь барахло… Я, знаете ли, две академии окончил, и как-нибудь конфетку от дерьма отличу!
Командир 61-го танкового полка, уважительно слушавший Сандалова, болезненно поморщился. Последний раз подобные интонации он слышал от своей дорогой супруги — чтоб ей! — аккурат перед самой войной, когда она покупала новые туфли в минском ЦУМе…
— Товарищ генерал, может, Вы лучше на мою «эмку» сядете? — осторожно спросил комполка. — Или вот замполит на БА-20 ездит… Машинка хорошая, ход у нее плавный… Ну на что Вам танк? Лязгает, трясет, тесно, окошек у него нет…
— Не умничайте, полковник! — взвился Сандалов.
— Есть, не умничать! — вытянулся в струнку комполка.
— Тупой осел!
— Так точно, тупой! Осел…
— Вы, полковник, ничего не понимаете!
— Так точно, ничего не понимаю!
— Немедленно, слышите, немедленно обеспечьте мне требуемое!!!
— Е-е-е-есть, немедленно! — Получив начальственный втык, комполка повернулся к зампотеху. — Зампотех! Кто у нас на самом надежном танке? О-о-о, вот только не это…
— В чем дело?! — встрепенулся Сандалов.
— Да нет, ничего, товарищ генерал! Есть танк, надежный. И вот, зампотех говорит, что с дополнительным бронированием! — снова вытянулся в струнку комполка.
Сандалов брюзгливо кивнул и вальяжным взмахом руки отпустил полковника.
— Слушай, Вася, ты скажи там этому… копченому… да знаю я, что он образованный и культурный… вот этого я и боюсь! — тихо выговаривал комполка зампотеху. — Двое образованных в одном танке… это же кошмар!
23 июня 1941 года. 09 часов 10 минут.
Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи
Проскочив Видомлю, немецкие колонны разделились. Одна направилась по старому тракту к издревле, с 1276 года, дремлющему на берегу сонной Лесной, у самой Пущи городку Каменцу. Который только тем и был славен, что своим перекрестком дорог: Брест — Беловежская пуща, Пружаны — Высокое, Каменец — Жабинка, да еще Каменецкой древней Вежей.
А другая колонна пошла прямиком на Пружаны. И если бы не эта ничтожная задержка на мосту через мелкую летом, воробью по колено, речку…
…Артиллерийский полк, перехваченный внезапно, на марше… Горящие трактора. Беспомощно задравшие вверх свои зачехленные стволы могучие, но бесполезные сейчас орудия… И уже виденный нами чумазый тракторист, куда-то слепо ползущий по дороге, волоча за собой раздавленные в кровавые лохмотья ноги…
— Тыща танков прорвалась!!! Окружили!!! — истошно орали мчавшиеся навстречу колонне тыловики.
Командир корпусного артиллерийского полка не стал долго раздумывать. Вскочив на сиденье «Сталинца-2», он взмахнул флажками, останавливая колонну, а потом, мгновенно охрипшим голосом, подал команду:
— По-о-о-олк! К бою!!!
Подбежавшему к нему замполиту начал что-то горячо шептать про спасение матчасти, но командир только махнул рукой, обрывая его горячечный шепот.
— Не успеем! Поздно! Не матчасть сейчас надо спасать, а… — и только досадливо взмахнул рукой еще раз.
Четырнадцать минут! Ровно столько, по наставлению службы, нужно, чтобы привести из транспортного положения в боевое могучую корпусную пушку А-19. Видите ли, в походном положении ствол оттягивается специальной лебедкой назад, чтобы «поезд» из сцепки пушки и трактора был покороче. Да и боевой ход надо включить… Его и включали сейчас батарейцы — оригинальным, не предусмотренным ГАУ способом, с помощью лома и такой-то всем известной матери.
В результате все двадцать четыре пушки развернулись по-лермонтовски, на опушке, среди синеющих столетних елей, за восемь минут! На две минуты быстрее, чем «паркетная» батарея на показательных стрельбах в Ворошиловских «придворных» лагерях.
Комполка не стал дожидаться, когда появившиеся на дороге неизвестные танки проявят свою национальную или партийную принадлежность…
…Бетонобойный, тупоголовый (это не оскорбление, а техническая характеристика) 25-килограммовый снаряд 53-Г-471. Он, знаете ли, изначально был предназначен для пролома бетона высшей марки и закаленной арматуры…
А попав в башню танка «38(t)» — создания «героических борцов с тоталитаризмом» — рабочих «Герман Геринг верке», в девичестве — «Шкода»… ого! Как-то незаметно для себя снаряд эту башню смахнул и полетел себе дальше. Вломился в следующий танк — аналогично созданный любителями пльзеньского пива, в лобовой лист… Вылетел наружу через корму, вместе с еще работающим двигателем… И наконец, взорвался…
Взрыватель, знаете ли, у снаряда был донный, флегматичный… С прибалтийским характером. Конечно, взрыв всего 2200 граммов амматола — не самое эффектно смотрящееся зрелище. Но немцев впечатлило. Одним снарядом превратило в металлолом сразу два танка…
Впрочем, если танки идут колонной, по узкой дороге друг за другом, «створяясь», как говорят артиллеристы, это бывает.
Панцергренадеры, которые совсем недавно обогатили свой жизненный опыт встречей с советскими зенитчиками, горохом посыпались с «Ганомагов»…
— Засада, засада!!! — кричал кто-то.
Командир роты панцергренадеров был умным — он сразу смекнул, что тяжелая артиллерия без пехотного прикрытия не воюет. Значит, бой будет долгий и тяжелый! Так и получилось…
Полк стоял без малого целых два часа…
А знамя полка замполит обмотал вокруг своего тела и вынес к своим. И он еще повоюет, геройский 447-й… И первый выстрел по проклятому Берлину сделает именно славная русская корпусная пушка А-19!
23 июня 1941 года. 11 часов 02 минуты.
Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи
Тонкий, аристократический палец очень осторожно выбрал ход спускового крючка, курок сорвался с шептала — и оболочечная пуля калибра 7,62 мм отправилась в недолгий полет, закончившийся аккурат под передним срезом серой «рогатой» каски образца 1916 года…
Носитель каски рухнул ничком, выплескивая в указанный выше предмет содержимое своего черепа…
Однако стрелок, передергивавший затвор, бывший курбаши «Черный» Ибрагим Исфандияр-Оглы Абдулкаримов, был все-таки недоволен: «Э-э, шайтан! Яман карамультук! Вот у меня дома, в Красных Песках — якши карамультук, Ли-Энфильд, одиннадцатизарядный…»
