Юрий Гамаюн - Отрок. Перелом
– Вон, у куста валяется!
– Бронька, титька воробьиная! – Одинец, вскакивая на ноги, охнул от боли, но продолжил: – Чего разлегся? Пленных я сюда тащить буду, или пусть там валяются? Не хрен землю жопой гладить! Бери своих и бегом!
Рыжая голова поднялась из высокой травы, широко раскрыла глаза, даже попыталась что-то сказать в ответ, но повторный рык мигом подкинул мальчишку на ноги. Еще через мгновение четверка отроков уже рысила к другому концу поляны.
– Остальные, кто дядьке Игнату не нужен, коней наших берите и мигом сюда чужих лошадей привести! Ну, что встали? Бегом, мать вашу!
Вроде обо всем позаботился. Сейчас только дядьке Игнату надо доложиться. Ох! Даже подходить страшно.
Но выбора не было – наставник сам уже махал ему рукой:
– Давай сюда!
Тяпа с Изосимом Дубцом, вторым по силе среди отроков, подчиняясь приказаниям Игната, привязывали чужого ратника к дереву. Ефим мимоходом удивился: странно – сидячим привязали, но наставнику виднее. Подлетел и с ходу, даже не отдышавшись, принялся докладывать, стараясь не сбиваться:
– Дядька Игнат! Взято в полон двое коноводов. Один ранен, один с топором – новик, кажется. Еще…
– Заткнись! – перебил, не дослушав, Игнат. – Ты как сам? На ногах держишься?
– Ерунда, дядька Игнат! Могу…
– Тогда так, – снова перебил наставник, – бери вон Дубца с Тяпой и тащите ко мне молодого. Того, что ранен. Да положите так, чтобы своих не мог видеть. Сопляков сюда же. Да, девку вашу, как в себя придет, к раненым приставь. Давай быстро!
Уже убегая, Одинец заметил Ершика, чиркающего кресалом возле ног привязанного у дерева пленника. Никак огонь разводит? Зачем? – но думать еще и про это времени не хватало.
Из кустов двое отроков вытащили Талиню с багровым рубцом во весь лоб. Жив, но в себя еще не пришел. Его, как и других раненых, уложили в тенек, под кусты, поближе к реке.
– Степка, Коряжка! Что Талиню не забыли – хвалю! Теперь наш припас сюда перетащите! Потом станом займетесь: воды вскипятите да поесть спроворьте. Бегом! – мальчишки поспешно кивнули и кинулись выполнять распоряжение. Как-то само собой получалось, что и после боя Одинец командовал остальными, и никому в голову не приходило с ним спорить.
– Значит, так, – начал объяснять Игнат. – Дознанием я сам займусь. Тьфу ты, зараза! – поморщился он. – Сейчас бы сюда кого из Егорова десятка – они умеют. Только где ж их здесь взять, самим придется. Как с молодым закончу, не зевай: ежели еще жив будет, водой отливайте. Ясно? И не блевать мне! Хоть посиней, а терпи. Понял? Был бы кто еще под рукой, не стал бы тебя дергать… Гонца куда-нибудь послали?
– Ага, Хвоста. К боровикам. Они тут по реке недалеко.
– О! Вот за это хвалю! Ладно, слушай, времени у нас всего чуть, старшой их вот-вот очнется. Значит, запомни: как с молодым закончу или кончится он, позовешь Тяпу с Дубцом, чтобы в кусты утащили. И потом далеко их не отпускай. Младших подрежу – сразу их за ноги и тоже в кусты волоките. Рот заткнуть не забудьте.
– Зачем? – Одинец чуть язык себе не откусил с досады: прям как сопляк какой, а не ученик воинский. И поспешно поправился. – Сделаем!
– И бадейку какую припаси, чтоб вода рядом стояла. Поставь кого, чтоб бегал. Ершик, – повернулся наставник, – все сделал?
– Сделал, дядька Игнат! – отозвался от почти бездымно горящего костерка Ершик.
Тем временем посланные отроки пригнали двоих пленных коноводов и, не давая им упасть, привязали к нетолстым березкам.
– Бронька! Останешься здесь. Смотри, не опозорь родича! – распорядился Игнат и заторопился. – Тать в себя приходит. Все, вышло время. Одинец, со мной!
Полонянин и впрямь приходил в сознание. Синяк на лбу и разбитое мечом ухо налились одним цветом. Он дернулся, видимо, еще не сообразив толком, где находится и что с ним, но тут же его глаза раскрылись и приобрели вполне осмысленное выражение.
Игнат поворошил костерок, горевший между раскинутых ног чужака, и почти добродушно спросил:
– Из мальцов который твой?
Отследив короткий взгляд, согласно закивал головой:
– Славный мальчонка, неплохой, поди, охотник мог бы выйти. Скажешь, что надобно, и отпущу отрока. Нашей крови на нем нет.
– Пошел ты… – чужак говорил с трудом, но сдаваться не собирался.
– Как скажешь, – охотно согласился Игнат, – только смотри, я тебе честную мену предлагаю: жизнь твоего сына на то, что нужно нам. А если с кем другим договоримся, уж не обессудь.
Десятник подбросил несколько сухих веток в костер и, словно потеряв интерес к пленному, спокойно направился к раненому новику. А чужака стало уже припекать: шевелить он ногами мог, но сдвинуть их и раскидать костер не позволяли два вбитых в землю кола. Кожаные штаны и сапоги нагревались быстро.
Игнат между тем подошел к скорчившемуся в стороне молодому парню, положенному, как он и велел отрокам, спиной к остальным пленникам, и, наклонившись, вспорол его штаны. Осмотрел рану, затем повернул на бок и осмотрел вторую.
Не то что бы с сочувствием, но с пониманием спросил:
– Ты как? Жить хочешь?
– Пить дайте…
– Да эт запросто. Если собрался копыта откинуть, дадим, – усмехнулся Игнат и, отвечая на непонимающий взгляд, пояснил: – Пить тебе сейчас нельзя. Напьешься и окочуришься. Да и так помрешь, коли к нашей лекарке не довезем. Она-то, пожалуй, вытянет. Но это если ты нам окажешься полезным. Ну так как? Жить хочешь?
Жить парень хотел. Да и кому сладко умирать в молодости? Вроде и понимал он, что с такими ранами, как у него, не живут, но о ратнинской лекарке ходило много разных слухов, и ему так хотелось поверить в ее могущество! Вон, говорят, целое село в поветрие отстояла. Может, и впрямь, если успеют довезти, вылечит? Как-никак жрица Макоши – ей многие тайны ведомы, даже христиане ее не трогают.
И он кивнул головой.
– Ну и хорошо, – лицо у Игната стало добрым, как у попа, крестящего смазливую девку. – Вот сейчас скажешь, что надобно, и отправим тебя по реке до самого Ратного. А там Настена тебя враз на ноги поставит. Как? Согласен?
– Не могу. Корень молчать наказывал.
– Эт старшой ваш? Так нет его больше. А то чтоб я тебя спрашивал?
– Словом Перуна…
– Э-э, так ты что, в Перуновой дружине? – на лице Игната прорезалось недоверие. – Не молод ли?
– Нет еще. Он меня обещал… Посвятить…
– Ну, как знаешь. Жизнь тебе дарить за здорово живешь не могу – свои не поймут. Будешь говорить? Или в кусты тебя отволочь?
Мысли у раненого в голове путались, и надежда заставила забыть все: и приказ старшего, и то, что слова Игната даже отдаленно на правду не походили – на чем по реке его отправят, а главное – куда? По этой реке до Ратного не дойдешь.
– Скажу. Что знаю, скажу.
– Ну вот и ладушки. Вы кто? Откуда? И чего здесь ищете?
– Трое нас… Было… Корень с племяшом, я да сын его, малец еще. Да еще двое сирот. Куньевские мы. Сбежали, когда Корзень резать всех пришел. С тех пор и перебиваемся.
– Эт что? Вы все, стало быть, из Куньева? Так? – Игнату и впрямь стало интересно. – И как же спаслись?
– Так мы на капище были, требы клали. Ну, когда Корзень на дороге Славомира положил. До села дойти не успели. А мальцов потом в лесу подобрали… – раненый вдруг дернулся и то ли потерял сознание, то ли помер.
Игнат ждать не стал, только кивнул Одинцу. Тот поспешно плеснул водой из походного бурдюка раненому в лицо. Тот очнулся, облизал губы, но говорить уже, видимо, не мог.
Десятник вздохнул и направился к Корню.
Тот, уже хорошо припекаемый костерком, изо всех сил елозил ногами, пытаясь то ли перекинуть их через колья, то ли просто как-то охладить.
– Ну и как? Не жарко? Что молчишь, Корень? – Игнат со знанием дела и не спеша отбирал веточки для затухающего костра. – Яйца, гляжу, еще не запеклись? Ну– ну, молчи. Новик твой, что знал, уже выложил. Сейчас за щенка возьмемся.
Пленник снова рванулся.
– Да не шебуршись ты так, пока за другого. А хором не запоете, так и твоего здесь рядом посадим. Ну, молчи, молчи. – Игнат обернулся к Тяпе и Ершику. – Рот ему заткните чем-нибудь, чтобы говорить не мог.
Подбросив еще веток в костерок, Игнат двинулся к мальчишкам, по дороге вытягивая из ножен небольшой, но богато украшенный нож. Когда-то похожий всегда носил при себе Гребень, а потом и его выученики переняли у него эту привычку. Что пожиже способнее ложкой есть, а мясо с хлебом кромсать боевым кинжалом или засапожником несподручно. Ну, и к другому делу бывает порой годен больше, чем его более крупные родичи. А уж украшать рукоять резьбой позже начали.
Так, поигрывая сверкающим лезвием, Игнат подошел к связанным мальчишкам, остановился шагах в трех и, расставив ноги, качнулся разок с пяток на носки, разглядывая полонян. Но между делом отметил про себя, что ученики его все прямо на лету схватывают: Одинец сам сообразил переместить мальцов в сторону от того места, где их Бронька вначале привязал, да так, что и им своего старшого только сзади сбоку видно, и тот их только самым краем глаза цеплять может. Ну, и перевязали их Епишка с Сидоркой по-другому, понадежнее.
