Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович
Одним словом, привычный сентябрьский дурдом. Меж тем, газеты все чаще начали напоминать своим читателям про скончавшегося в далекой Мексике Льва Давыдовича Бронштейна — ну и вообще, ненавязчиво напоминать людям о его бурной и весьма неоднозначной жизни. Хотя, журналистам особо стараться нужды и не было: в СССР еще не успели позабыть, как всего пятнадцать лет назад покойного величали «Лев Революции». Гм, хотя в те же года сам товарищ Ленин в пылу полемики запросто называл соратника по делу революции «Иудушкой» — а если дискуссия принимала совсем уж острую форму, то и «жуликом, мерзавцем и просто дрянью!». После изгнания из Советской России основатель и идеолог отдельного направления в марксизме некоторое время пытался вернуться на ее политический олимп, яростно клеймил и обличал, печатал в газетах пламенные статьи и ездил по миру… А года два назад как-то подозрительно резко взял и угомонился, засев в своем мексиканском поместье. В коем так же тихо и умер в одну из ночей, от внезапного приступа разыгравшейся бронхиальной астмы. Казалось бы: ну умер и умер, помянули и забыли — ан нет! Всего через несколько недель после его скромных похорон, в редакции крупнейших газет Германии, Франции, США и СССР пришли посылки — в которых находились нотариально заверенные копии мемуаров Троцкого, претенциозно озаглавленных «Моя жизнь и борьба». Содержание трудов Льва Давидовича недолго оставалось неизвестным, потому как вызвало цепную реакцию политических скандалов и громких заявлений: тот же одиозный рейхсканцлер Третьего рейха Адольф Гитлер даже поначалу усмотрел в этом названии наглый плагиат названия собственной программной книги — но ознакомившись с воспоминаниями пламенного революционера, распорядился издать их как можно быстрее и без каких-либо купюр. Дело оказалось в том, что на страницах своего шедеврального труда товарищ Троцкий очень подробно описывал, как он пришел в революцию: повествование начиналось с тысяча восемьсот девяносто пятого года и обрывалось на середине тысяча девятьсот двадцать четвертого. В принципе, обычные мемуары очередного видного большевика — но от других похожих произведений сей многостраничный труд отличался тем, что его автор тщательно перечислял все те персоналии, кто финансово и политически поддерживал дело развала и падения сначала Российской империи, а затем и Второго рейха. Кто, как и когда, через кого шли транши, кто распределял «вспомоществования на правое дело» — ну и так далее. Фактура была просто убойная! Так же Лев Давыдович раскрывал, в чьих интересах он проталкивал различные концессии, соглашения и контракты; кто из советских вождей двадцатых годов ему в этом усердно помогал, и на какие именные и номерные счета конкретных банков уходила «благодарность» заграничных друзей неистового «Льва Революции»… Везде почему-то фигурировали довольно известные фамилии английских, французских, шведских и американских финансистов, и некоторых видных политиков того времени. Более того, отборной грязью и дерьмом окатило даже династию Виндзоров: покойный правдоруб весьма откровенно поведал, как те сначала хорошо вложились в раздувание революционного пожара у союзника по Антанте, а затем изрядно поживились на его гибели, заодно неплохо ободрав на различные активы и ценности родственных им Романовых.
Каждая из стран, куда попали копии прижизненной рукописи, нашла в ней что-то свое: в той же Франции на англосаксов сильно обиделись, узнав, что те, оказывается, давно и последовательно работали на ослабление Третьей республики — попутно финансируя германскую промышленность и постепенно прибирая ту к рукам. В Германии негодовали из-за того, что это именно островитяне были виновниками и основными разжигателями Первой мировой войны — прокатившейся разрушительной волной по всей Европе, и принесшей самим европейцам бесчисленные бедствия и миллионные жертвы. Если верить Троцкому (а писал он крайне убедительно), то немцы получались всего лишь жертвами хитроумной подлости англичан, которые сначала серией продуманных провокаций подвели ненавистных им тевтонов к порогу войны, а потом успешно спровоцировали начало всемирной бойни. Пользуясь случаем, из своей нидерландской усадьбы напомнил о себе кайзер Вильгельм Второй, разразившейся большой статьей на тему того, что «победа тогда была очень близка, но меня все предали!» — и тоже обвинивший во всех возможных грехах проклятых лимонников.
В США поначалу было тихо: да, они знатно поживились на Первой мировой, но ведь вели дела честно, всего лишь торгуя сразу со всеми и предоставляя кредиты на военные закупки — а кому это не нравилось, мог бы воевать на свои! Так бы все и заглохло через, но не использовать такой удобный компромат в политической борьбе… Это было практически невозможно, и вскоре тему «за что воевали в Европе простые американские парни⁈» уже увлеченно обсасывали во всех газетах Нового Света. Что интересно, мнением собственно англичан касательно откровений Троцкого почти никто не интересовался: к тому же, у лимонников своих проблем было по горло — нашедшие «настоящего виновника» своего молниеносного разгрома французы после недолгих колебаний присоединились к авианалетам на Туманный Альбион. Не просто так, конечно: правительство Петена получило в обмен на стабильный поток «добровольцев» определенные преференции и послабления — а рейхсмаршал Геринг экипажи и пилотов на доставшиеся в качестве трофеев полторы тысячи французских истребителей и бомбардировщиков, что тут же положительно сказалось на частоте «визитов» через Ла-Манш. Еще активнее начали работать подводные лодки адмирала Дёница, топя любую лоханку, плывущую к берегам Великобритании; кроме фугасных авиабомб на английские города начали падать «зажигалки» с белым фосфором…
Что же касается СССР, то состоялось закрытое заседание Политбюро, одним из итогов которого было решение немного сдвинуть по срокам уже назначенный открытый судебный процесс над польскими военными преступниками. Целый год на присоединенных землях Западной Белоруссии и прочих бывших польских землях НКВД выискивало и отлавливало виновных в гибели десятков тысяч советских военнопленных, которые умерли от голода, холода и болезней в польских концентрационных лагерях; неплохо помогли и немцы, охотно арестовавшие и выдавшие подозреваемых на своей половине бывшей Польши. Сотни допросов, множество экспертиз, большое количество «железобетонных» доказательств и чистосердечных признательных показаний… Но процесс, как и обвиняемые, могли подождать (тем более последних «хранили» в теплых камерах с двухразовым питанием) — а вот «горячие» новости нет. Так что центральным газетам не просто разрешили, а прямо предписали опубликовать часть мемуаров наконец-то сдохнувшего «Иудушки». В основном касающуюся морального облика его уже расстрелянных или отправленных в лагеря сторонников: как подтверждение правильности нового курса Партии, и конечно же — гениальной прозорливости ее нынешних вождей. Так как рукопись была большая и печатали ее по частям, то почти весь сентябрь прошел для читающего населения в ожидании все новых и новых выпусков центральных газет: страна бурлила, обсуждала и горячо осуждала проклятых троцкистов и их наконец-то сдохшего вождя… Ну и еще немножко злорадствовала усилившимся бомбардировкам Великобритании: потому как граждане Страны Советов еще не успели позабыть ни лихолетья Гражданской войны, ни жестокости иностранных интервентов. Вот теперь англичанам ответочка и прилетела за всех повешенных-расстрелянных, бессудно замученных и начисто ограбленных ими в России: а говорят, нет в мире справедливости? Есть, родимая, есть…
Октябрь сорокового года в Минске начался с легкого дождя, постепенно истончившегося в холодную противную морось. Временами она уходила дальше в поля, и из прорех в тучах над городом тут же выглядывало осеннее солнце — уже не такое жаркое, как минувшим летом, но все еще теплое и дружелюбное. Час-два, и небо начинало хмуриться вновь, подпитываемое белесым дымком из домовых печных труб и подпираемое мощными столбами дыма из всех четырех высоченных труб минской ТЭЦ…
