Тверской Баскак (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"
Сейчас, стоя в первой шеренге бойцов, я убежден, что наступающий момент решающий. Если одолеем новгородцев, то мой кредит доверия в Твери вырастет настолько, что можно будет говорить о будущих реформах, а ежели нет, то скорее всего придется отсюда сматываться. Таких потерь мне не простят.
Я играю ва-банк, потому что нужно спешить. У меня нет времени на долгое и постепенное завоевание доверия тверичей. Времена надвигаются суровые и раскачиваться некогда. Нужны коренные изменения уже сейчас, а без всеобщей поддержки жителей Твери мне этого не провернуть.
Оборачиваюсь и поднимаю взгляд на заснеженный косогор. Там, буквально в тридцати шагах вверх по склону, за невысокой стеной молодого ельника, стоят три метательные машины. Тяжелые десяти килограммовые снаряды уже приготовлены к выстрелу. Они почти в два раза больше тех, что мы испытывали ранее. Такие рукой уже далеко не бросишь, они где-то около двадцати сантиметров в диаметре и вмещают почти полтора литра спирта. Дальность полета такого заряда не более сотни шагов. Это намного меньше их более легкого прототипа, но тут надо выбирать из того, что требуется: мощность заряда или дальность поражения.
Сейчас для меня поражающий фактор куда важнее, ведь противник стоит всего в пятидесяти шагах. Их на вскидку примерно столько же сколько и нас, ну может ненамного больше, но организация на порядок выше. В первой шеренге народ явно состоятельный, все в броне со щитами и мечами. Здесь же и ливонцы, тоже экипированы не хуже. За ними народ попроще, без кольчуг и шлемов, но с длинными тесаками или секирами. На шаг впереди строя стоят мои вчерашние гости и с ними еще кто-то. Присматриваюсь.
«Ба, знакомые все лица, — чуть не восклицаю в голос, — Епифаний! А где же твой ганзейский дружок⁈ Не иначе как до сих пор по лесам бегает!»
Вижу, что он что-то шепчет на ухо Афоне, но тот раздраженно отмахивается и кричит мне.
— Ну что, наместник, вы готовы⁈
Бросаю взгляд назад, на ельник и, поймав утвердительный кивок Куранбасы, ору в ответ.
— Готовы.
Усмехнувшись, Афоня опустил личину шлема на лицо и махнул рукой — пошли! Новгородские шеренги тут же шагнули вперед, ощетинившись мечами и копьями.
Противник идет не в ногу, но все равно тяжелый шаг более сотни людей отдается в голове. Мое воинство смотрит на меня и ждет команды, а я, не отрываясь, слежу за приближающейся линией. Расстояние отмерено, и баллисты выставлены точно по нему. Вот и контрольная отметка. Даю отмашку и почти сразу слышу три глухих удара веретена об отбойник. Тук, тук, тук! Три шара, перелетев через наши головы, грохнулись прямо под ноги передовой новгородской шеренге.
Разрыв, второй, третий, и под перепуганные вопли пелена черного дыма заслонила от нас новгородцев.
Вскидываю над головой меч и ору как очумелый.
— Пошли, ребята! Покажем супостатам кто тут сила! — Не глядя, бросаюсь вперед, крича местный боевой клич. — Тве-е-ерь!
Вслед за мной слышу раскатистый рык Калиды
— Тве-е-ерь!
За ним бас Луготы и тут же мощно по всему фронту.
— Тве-е-ерь! Тве-е-ерь!
Впереди мечущиеся горящие фигуры. На ходу сбиваю одну из них с ног и затаптываю пламя. Строй противника сломан. Люди шарахаются от огня, и наша лавина почти не встречает сопротивления. Задние ряды новгородцев уже бегут и остаются только несколько отдельных островков сопротивления. Один из них, самый крупный, собрался вокруг оставшейся старшины. Человек десять самых стойких бойцов, все в кольчугах и с мечами. Эти сдаваться не собираются — это видно по оскаленным закопченным лицам.
Мои люди тоже понимают это и, взяв этот оплот обороны в кольцо, на рожон не лезут. Под льющуюся с обеих сторон отборную брань, протискиваюсь между спинами, отталкиваю последнего и делаю шаг вперед. Теперь передо мной только бешеные глаза и белые зубы на черных обгорелых рожах.
Поднимаю руку и ору, перекрикивая ругань.
— Тихо!
Мои замолкают, а вслед за ними утихают и новгородцы.
Всматриваюсь в лица, пытаясь отыскать Афоню, но перепачканные сажей обгорелые лица все одинаковы, и я просто кричу в толпу.
— Афоня, ты здесь⁈ Слово к тебе имею!
Передний ряд раздвинулся, пропуская старшего вперед. Узнать его сейчас действительно трудно. Борода обгорела, морда черная, руки и шея в бордовых волдырях.
— Чего надо⁈ — Новгородец сплюнул на землю черным сгустком.
Окинув его потрепанную фигуру, я не могу удержаться от злорадства.
— Ну что, Афоня, признаешь проигрыш или продолжим.
Он зло скалится в ответ.
— Какой проигрыш, ты сначала возьми нас!
Я спорить с ним не собираюсь и молча достаю из сумки керамический шар. Эта граната такая же как и те, что я использовал при нападении грабителей. Положив ее на ладонь, я также без слов поджигаю фитиль, и в установившейся гробовой тишине что есть силы бросаю ее в сторону. Там грохочет разрыв, чиркают по насту разлетающиеся осколки, и белый снег вспыхивает синеватым пламенем.
— У меня таких игрушек много, — я почти добродушно усмехаюсь, — себя не жалко, так людей своих пожалей.
Сжав зубы, Афоня молчит, но из задних рядов к нему вдруг протиснулся кто-то из ливонцев и что-то яростно зашептал в ухо. Что тот говорит я не слышу, но по тому, как новгородец кривится, понятно, что немцы гореть не хотят. Их в этой сжавшейся кучке едва ли не половина, и это решает дело. Кинув на своего неверного союзника ненавидящий взгляд, Афоня поднимает вверх руку и обращается к своим, кто еще сопротивляется.
— Все, шабаш! — Он переводит на меня мрачный взгляд. — Ладно, признаю, сегодня ты выиграл, наместник! Мы заплатим твою цену, но ты не особо радуйся. Ныне твоя взяла, но ты помни, Господин Великий Новгород ничего не забывает и обид не прощает.
В натопленном помещении царит желтый свет от спиртовых ламп и почти физически ощутимая человеческая мука. Стоны, приглушенный гомон и тошнотворный запах крови и пота. Протискиваюсь мимо сидящих и лежащих людей. Это еще не все, многие с легкими ожогами и ранениями остались за дверью. Здесь не только мои, но и тверичи, и даже новгородцы. Все ждут своей очереди, потому как страждущих много, а врач у меня один. Или правильнее будет одна.
В дальнем углу, у топчана, стоит Иргиль. Ее узкая девичья спина в белом льняном сарафане среди потных мужских торсов выглядит как что-то инородное, попавшееся сюда совершенно случайно и по ошибке.
Не могу не сдержать ироничной улыбки. Этот прилепившийся к самой стене острога сруб до сего дня народ обходил стороной. Я помню, как слух что я везу с собой ведьму прилетел в Тверь раньше, чем караван добрался до городских ворот. Сам тысяцкий Лугота специально выехал вперед ради этого. Тогда он настойчиво советовал мне не тащить дьявольское отродье в город, а если уж так приспичило, то поселить ведьмачку где-нибудь поблизости, но за пределами городских стен. Я провоцировать конфликт не стал и приказал выделить Иргиль дом у себя на левом берегу. Там я полноправный хозяин, и чтобы кто не думал, вслух никто не посмел даже пикнуть.
С того дня прошел уже почти месяц, Иргиль обжилась, народ попривык к ней, но все равно, после боя даже наших раненых принесли сюда только после моего прямого приказа. Тверичи и новгородцы подтянулись позже.
После того как Афоня признал проигрыш я объявил всем, кто еще остался на Волжском льду.
— Раненых и обожженных тащите в острог. — Я указал на стену, венчающую кручу левого берега. — Кто может, пусть сам идет, там всем нуждающимся окажут помощь.
Поначалу принесли только тяжелых, сильно обожженных и с глубокими ранами, но после того, как Иргиль зашила первого, потянулись и остальные. Ее мази снимали боль от ожогов, травы и заговоры останавливали кровь, а там, где было необходимо, она проводила почти полноценные операции: чистила раны от осколков костей, стягивала сосуды, зашивала и дезинфицировала.
Даже небольшая рана в этих условиях грозила распространением инфекции, по-нынешнему горячкой, а этого боялись и в эти времена. Слух разнесся быстро, и вскоре подтянулись даже те, у кого были незначительные царапины. Эти пришли скорее из любопытства, просто поглазеть, как там ведьма людей православных спасает. Так что народу набралось немало.
