Клещенко Елена - Наследники Фауста
– Вы хотите осмотреть мой дом? - спросила я его. - Быть может, также и меня самое - нет ли на мне дьявольских знаков и не чересчур ли белы у меня колени? Скажите сразу, господин доктор, что еще вам угодно?
– О, простите, дорогая госпожа! Я ни в коей мере не хочу сказать, что вы можете быть в чем-то повинны - вы, незнакомая с проклятым чародеем. Но именно поэтому я уповаю на вашу помощь. Будучи верной дочерью церкви, вы не имеете причин отказать мне, равным образом и я не имею причин подозревать вас.
Яснее некуда: мой отказ будет уликой вины, а согласие очистит от подозрений. Сколько я ни думала в последние месяцы о том, как это случится, а на деле не успела даже толком испугаться. Поджилки затряслись, да где-то внутри, в груди словно задрожала толстая струна, но голова была ясная, и чувствовала я только холодную ярость.
Положим, я дам согласие. Ты с твоими присными осмотришь дом и, уж конечно, что-нибудь да найдешь. Не Рейхлина, так других евреев, не евреев, так арабов, не магию, так хулу на веру. Снимет ли это подозрения с меня и мужа? Навряд ли, особенно если найдешь подозрительное в записях, сделанных рукой Кристофа. Ты востришь зубы на этот дом и сундуки с золотом, о которых говорит молва. У колдунов нет наследников: клады Фауста пойдут куда положено по закону, и тебе достанется малая доля, а мы будем рады-радехоньки, если останемся живыми и свободными. Так ты придумал, но так ли оно выйдет?…
– Вот видите, мой господин, какую задачу вы мне задали, - сказала я с кроткой улыбкой. - Вы призываете меня исполнить мой долг и в то же время даете понять, что мой муж на это не согласился бы и что мое решение его огорчит. Как это связать со словами Священного Писания?
– Очень просто, госпожа моя. Сказано: «Жена да убоится мужа», но сказано и другое: «Враги человеку домашние его». Повиноваться мужу следует лишь там, где это равняется повиновению Господу, в иных же случаях допустимо и даже необходимо поступать не по его воле, для его же блага. Я сам не поколебался бы, спроси меня Господь: готов ли я для вящей славы Его осудить собственного брата? Разве ответ не очевиден?
– Ваши слова темны для меня, господин доктор. Вы толкуете Писание как ученый человек, я же всего только женщина. Но я скажу вам вот что. Я не отдала бы своей руки злому человеку. Если бы в этом доме было что-то богопротивное и опасное, господин Вагнер не жил бы здесь и не поселил бы здесь меня. Я не соглашусь на ваше предложение, покуда не увижусь с моим супругом и не спрошу его мнения.
– Мне жаль, что вы так упрямы и невнимательны к моим аргументам, - проговорил господин Хауф, встав с кресла и не глядя на меня, и я тотчас принялась перебирать в уме собственные слова, ища, какую ошибку допустила. - Ибо я говорил с вами только для вашего блага. Не думаете же вы, что Господь нуждается в наших ничтожных усилиях - это мы, напротив, нуждаемся в нем. Я давно знаю господина Вагнера, мы были с ним коллеги и друзья, и не могу выразить, как меня опечалили некоторые прискорбные перемены… Впрочем, блудному сыну до поры до времени не поздно вернуться. Всего вам наилучшего, госпожа моя. Если вдруг передумаете, не сочтите за труд разыскать меня.
Как скоро он ушел, я присела на скамью и спиной привалилась к стенке. Что такое он говорил о Кристофе? Угрожал, но чем - обвинениями? И с какой стати этот судейский называет Кристофа коллегой? Где-то учились вместе? Разве только на младшем факультете, а «прискорбные перемены» - не иначе как поступление на службу к Фаусту-старшему.
Что самое главное и неотложное? Что он может прийти снова и обыскать дом, не спрашивая моего согласия. По правде говоря, непонятно, зачем ему это согласие вообще потребовалось. Для того, в самом деле, чтобы облегчить мою участь? Что же, и среди судейских бывают добрые люди, но пусть его поберет черт с его добротой. Вставай, Мария, и поднимайся в библиотеку. Кто знает, сколько у тебя осталось времени. Нельзя жить в доме, в котором находится неизвестно что, способное привести тебя в застенок. От чего-то, быть может, лучше избавиться сразу.
В иные комнаты, запертые замками, от которых не было ключей, я не входила еще и сама, и это было плохо. Господин Хауф сумеет отыскать ключи, и горе мне, если там окажется что-то непотребное. Не ключи, так отмычки… Отмычки?!
Торопливым шагом я поднялась наверх, в библиотеку, придвинула табурет к балке и влезла на него. Мешочек с железными мелочами висел на своем гвоздике. Кроме той штучки, которой я отпирала подвальную дверь, там были еще две похожие на нее, поменее размером.
Глава 3.
В этом городе родилась и выросла моя любимая. Здесь все говорили как она, и всякий раз, услышав этот говор, я радовался, словно монетку нашел. Тут жил доминус Иоганн - в этом или в том трактире? Спросить ли кого о семействе Брандт, об отравленной старухе и безумной дочери? Люди постарше могут их помнить, и неплохо бы увериться в том, что нечистый не лгал (если он не лгал), но какую назвать причину расспросов? Пристойная причина не приходила на ум, и я пока что решил поговорить не со стариками, а с молодыми.
Отыскать студентов в трактире было проще простого, и были среди них медики, охочие до дармовой выпивки, и легче легкого они поддались на мои пространные и высокомерные рассуждения: мол, занимаюсь много лет лечением умоисступленных, рассказал бы немало интересного, но опасаюсь, что трудно будет понять меня тому, кто по молодости лет не наблюдал ни единого случая… Захожего умника живо поставили на место: это мы-то не наблюдали?!
Не более месяца назад здесь же в университете деревенщина-студент, бездарь и тупица, что учился благодаря щедротам богатого незаконного отца, впал в помешательство. Началось с малого и в один день пришло к кризису. Бедняга ни с того ни с сего побранился со своей подружкой, в трактире ввязался в драку из-за другой девчонки, принялся ее целовать, хоть она сидела с другим, получил славный удар по голове, был оглушен, а очнулся вовсе безумным. А именно: раз за разом оглядывал себя и смеялся, как дурак; спрашивал у всех, знают ли они, как его зовут; вдобавок оказалось, что он напрочь забыл все, что делал в течение прошедшего дня. Диагносты из числа университетских докторов определили четыре причины умоисступления. Первой назвали чрезмерные умственные усилия, непривычные для неокрепшего мозга: глуповатый паренек, желая поразить наставника и подняться во мнении товарищей, попытался вызубрить за одну ночь всего Катулла. Вторая причина выплыла из плаксивых признаний студентовой подружки, прехорошенькой девчонки, что служила в доме доктора Майера, наставника по латинской пиитике. Девчонка, как это свойственно их полу, целовалась с беднягой, а чуть он об ином - подол подхватит и бежать. Вот и добаловалась: о вредоносном влиянии, какое оказывают переполненные тестикулы на рассудок, писали еще греки. Третьей причиной стал злополучный удар пивной кружкой, четвертой же и решающей - неумеренное пьянство, которому предался пациент в дни, предшествовавшие болезни.
– Весьма интересно, - сказал я. - Позвольте мне взять свои слова обратно, потому что ваш случай поистине занимателен. Но вы не сказали, каков был диагноз: воспаление мозга?
– Диагносту мозговой болезни надобны сверло и пилка! - зычно, на весь зал, возгласил мой юный собеседник и показал, для чего они надобны, на голове приятеля. Приятель пихнул шутника в бок, остальные заржали, за соседним столом перекрестились. Я вежливо улыбнулся: были молоды - сами так шутили. Правда, не в людных местах, а только среди своих… - Но вы правы, доминус доктор, воспаление наиболее вероятно. Счастье для малого, что мы поторопились сделать компрессы. Все прошло бесследно.
– Что же, и память вернулась?
– Память-то не вернулась… или, может, сейчас уже вернулась, не знаю. Но теперь он в своем уме. Умней не стал, но какой прежде был умишко, весь опять при нем. И вина больше не пьет, совсем! Боится.
– А эта самая Кетхен, что она? - спросил приятель. Рассказчик усмехнулся и сделал непристойный жест.
– Иисус-Мария! - завистливо взвыли напротив. - Знать бы раньше, что ей сущеглупые по сердцу!… Михель, дружище, стукни и меня тоже, авось понравлюсь!…
Снова грянул гогот. Я расплатился и попрощался. Что следовало, я уже узнал. Катулл, Кетхен, драка в трактире, поцелуй - сонное видение, навеянное моей жене дьяволом, явилось и другим людям, числом не менее десяти, ergo это не было видение. Превращение действительно совершалось. Можно бы еще под пиво и тминный крендель расспросить этих веселых ребят, что за девчонку целовал их помешанный приятель, откуда она взялась и куда делась потом… Но я не решился, ибо сам не знал наверняка, что сделаю, когда они начнут рассказывать. К тому же были у меня и другие дела в городе.
Дом был заперт. Я нашел ее на заднем дворе, где она отдавала приказы служанке, вешающей белье.
– Я имею счастье видеть госпожу Хондорф?
