Иван Слепцов - Изнаночные швы времени
Три толчка шестами. Всего три толчка шестами, и они на берегу. Олегу пришлось услышать то, от чего он так просил его избавить.
– Как же так, боярин?!
Олег не нашелся, что сказать. Но князь и не ждал ответа. Он опустился на колени, запустил руки под покрывало, выпростал оттуда руку Анны Данииловны, а потом… Потом вдруг резко бросил ее, как будто обжегся, и ошалевшими глазами уставился на Олега:
– Да она ж теплая!
Олег тоже схватил княгиню за руку, и развернулся к Феликсу, который вместе с Норманом и Шуриком как раз выбирался из похожей на ялик лодчонки, перевезшей их на берег.
– Она теплая!
– А с чего ей быть холодной? – не понял Феликс. – Она же живая!
Потом все одновременно что-то сообразили. Феликс и Норман засмеялись, Шурик иронично покачал головой. Олег бессильно опустился на влажный песок, а князь остервенело заорал:
– Владимирского гонца мне сюда!!!
Но того быстро найти не удалось. Палатка, где ему отвели место, была пуста, слуг на месте тоже не было. С поля за Жилотугом притащили конюхов, но те только разводили руками: буквально только что были там лошади низовских людей, а вот и нет их уже.
Князь Андрей выругался и велел разослать по окрестностям несколько отрядов на поиски исчезнувших владимирцев. И скрылся в своем шатре вслед за носилками с княгиней.
Олега с коллегами обступила все обитатели княжеского лагеря, потом откуда-то протолкнулся Урдин, обнялся со всеми и потребовал «сказу».
– Не против мы речь держать, бояре, дружина и немцы честные, – Феликс перевернул корыто, в котором держали воду для новгородских собак, переселившихся в лагерь, поближе к сытной еде, и поднялся на него. – Сказ наш всем полезно услышать, ибо, во-первых, великое дело мы сделали, а во-вторых, язык мой глаголом наделен отменным, никто сравниться не может.
Феликсов рассказ соответствовал действительности примерно на треть, а иногда он придумывал и совершенно фантастические вещи. Но никто из слушателей не засомневался в том, что по дороге из Переславля во Владимир пришлось перебить тьму крокодилов, каждый из которых был размером с небольшого дракона. Да и как не поверить, если эти странные люди с Волыни вернулись с княгиней, хотя почти все княжеское войско было уверено, что сгинут они. И даже втайне от князя бились на это об заклад с Урдином, Среброй и несколькими молодыми владимирскими дружинниками, твердо уверенными в обратном.
– А ведь это все пересказывать потом будут, – шепнул Олегу на ухо Норман. – Теперь точно не буду доверять никаким преданиям.
Олег согласно кивнул и почти уже собрался взять за локоть Нормана, отвести его в сторонку и узнать, что же случилось на Понеретке и позднее. Но тут Феликс перешел как раз к этому.
Теперь он был очень критичным. Признал, что «богатыри расслабились, потеряли бдительность» и если бы не новгородцы со «славным Милятой», то были бы все они уже «в славном месте с кущами и чудесными напитками».
– Милята – это ж наш резидент112, – удивился Олег. – Интересно… Так и было все?
– Да, – кивнул Норман. – Буквально через полчаса после нападения его люди подоспели. Около сотни. И тогда те, кто засаду устроил, быстро исчезли.
– Еще интереснее. Допросить никого не удалось?
– Нет. Только мертвые остались.
– Странная история… – Олег запустил руку в бороду. – Ты понимаешь, в чем суть? Нет? Наши преследователи могли на нас где угодно навалиться, но они выбрали единственно возможное в тех краях место, где их не могла засечь Квира. Это или какое-то совершенно чудовищное совпадение, или…
Конец фразы Норман не расслышал. Со стороны Новгорода раздался рев десятков труб. Все разом обернулись и увидели, как по городскому валу частой цепью рассыпаются пешие ратники, а из ворот выходит сильный конный отряд. Стяги были украшены благословляющей рукой – эмблемой новгородского архиепископа Далмата. К лагерю князя Андрея вышел его полк. В сопровождении сильного эскорта показались несколько мужчин, одетых в богатые опашни и монашеские рясы.
– Вчерашние возвращаются, – к Олегу протиснулся Урдин. – Князь Великий Новгород попросил об убежище. Ответ везут теперь.
Новгородские послы расположились на одном из холмов поодаль и, судя по всему, в княжеский лагерь ехать не собирались. Олег обернулся в сторону шатра Андрея Ярославича и увидел, что князь вышел наружу, смотрит в их сторону и раздраженно теребит край плаща. Потом он топнул ногой, будто прихлопнув каблуком гордость, велел привести коня, сел в седло и в сопровождении двух слуг поскакал к новгородцам.
Спасителям великой княгини Владимирской тоже подвели лошадей. Олег, оказавшись в седле, попытался пустить своего коня галопом, но Шурик его остановил, позволил только медленную рысь. Из-за этого к месту переговоров они добрались, пропустив большую часть речей от лица Новгорода, которые произносил человек в игуменском клобуке. Расслышать они могли только, как он объявил, что в новгородских владениях князю «быть невможно».
Урдин невоздержанно что-то рыкнул и схватился за меч, но Андрей Ярославич строго на него глянул, и оружие осталось в ножнах. Потом князь заговорил:
– Благие дела на Руси выкидывать из головы разве стали, игумен Арсений?! Господин Великий Новгород забыл разве, как я приводил из Суздаля полки с немцами биться113?! Да и дурного Святой Софии я не делал никогда, не в пример многим из рода моего. Объясни мне, игумен, почему город ворота передо мной закрыл – поперечь всему, что на людской памяти есть? И где гостеприимство новгородское?
– Господин Великий Новгород так решил, – лаконично ответил Арсений.
Князь пожал плечами, но продемонстрировал игумену, что у него есть кое-какая информация, как это решение принималось:
– Боярин Милята, с которым, как ты помнишь, отец Арсений, мы трех орденских рыцарей на Чудском озере взяли, гостил у меня с утра. Так он мне сказал, что ни Осподу, ни веча114 никто не собирал. Кто решал-то?
В игумене, казалось, не было ничего, кроме смирения. Он опустил глаза, потом снова посмотрел на князя с выражением мудреца, которому предстоит изложить невежде всю вселенскую мудрость, и вздохнул от тягот этого дела.
– Вечу решать, только когда князя защищать Святую Софию зовут. Но сейчас нужды в том нет у нас, бог миловал. А Оспода была, и все, кому дело было до того, туда сошлись…
– А! Кому дело было! – с откровенным негодованием всплеснул руками князь.
– Все, кому дело было, – повторил игумен. – Кто-то не смог, конечно. Дело срочное ведь. Князь то понимать должен, – продолжал, зачем-то перекрестившись, – а что до гостеприимства, то гость иногда сам должен видеть, что несет с собой беду хозяину, и не подходить к порогу. Ты, князь, встал поперек воли царя, но не тебе батог божий осилить, который за грехи наши на нас опустился… Молиться надо, а как отмолим грехи, то бог сам отведет беду.
– И куда же такому гостю идти! – Урдин все-таки не удержался и встрял в разговор. – А как же милосердие?! Или это уже не христианская добродетель?
– Главная добродетель сейчас, чужеземец, – игумен одним словом подчеркнул, что не считает соотечественником человека, якшающегося с немцами и чудью, – это смирение. И князю надо смириться, как его старший брат Александр Ярославич делает, покаяться перед митрополитом, отправиться на поклон к царю, вручить себя его воле. А оружие против татар поднимать – ересь великая богохульная, ибо, повторю, батог божий они.
Урдин не нашелся, что возразить, а князь, казалось, теперь потерял интерес к спору. Он разглядывал город: склады, соборы, расположенные на Михайловой улице постройки Готского торгового двора. Вновь позавидовал черепице на крышах, но и каменными стенами новгородского детинца остался доволен – содержали их в порядке. Князь заговорил, но уже спокойно и печально:
– Я знаю, что Оспода была. Знаю и то, что на Осподе архиепископ Далмат и духовник его Климент стояли на том, что Святой Софии будет разорение от татар, если город меня примет. Они надеются, что рабство татарово минует Новгород, раз Батый его не покорил. Но так дите неразумное думать может только. Я знаю царя и знаю своего брата, который идет великим князем Владимирским теперь. Немного времени пройдет, прежде чем они явятся сюда вместе, чтобы обложить город данью. И будет тяжесть ее такой, что каждый выдохнет и скажет: умереть легче! Но даже умереть с честью не получится, потому что войско не собрать, а татарове и прислужники их стоять будут на городище115. Так что Новгород не меня прочь гонит, он себя самого…
