Артем Рыбаков - Игрушки. Выше, дальше, быстрее
- Белорусская народная самозащита, если меня память не подводит. Полицаи обыкновенные. Хот вроде, они на польских территориях ещё до войны резвились.
- Ну, ничего, мы ещё с ними пообщаемся! — угрожающе произнёс Саша, и, обращаясь уже к Зельцу, добавил: — Это я тебе сержант обещаю.
….
…Удачно выскочив на шоссе, идущее на юг мы без особых проблем проехали около пяти километров. Впереди показалось крупное село, которое мы опознали как Лусково. Уже за километр от села нам стало понятно, что оно занято противником: многочисленные машины и мотоциклы стояли у домов, сновали курьеры на лошадях и мотоциклах, солдаты устроили постирушку в речке, идущей параллельно шоссе.
Наклонившись к Люку, я спросил:
- Что, попробуем проехать в стиле «Улыбаемся и машем» или развернёмся и в объезд?
- Похоже, что там не меньше, чем батальон квартирует! — крикнул в ответ Люк, и, притормозив, пошёл на разворот.
Тремя километрами раньше мы видели просёлочную дорогу, уходившую в нужном нам направлении. Я помахал рукой водителю немецкого грузовика, ехавшего в сторону Лусково, и удивлённо наблюдавшего за странными манёврами «гаишников». Я бы тоже удивился: вначале обгоняют тебя, несясь на скорости в полсотни километров в час по разбитой дороге, а потом, не доехав до крупного села, разворачиваются и метеором уносятся в обратную сторону. Будем надеяться, что вселенская нелюбовь водителей к «инспекторам дорожного движения», какую бы они не носили форму, заставит немецкого водилу только покрутить пальцем у виска и не задумываться над странностью нашего поведения.
Сделав крюк в десяток километров, мы, наконец, приблизились к цели нашего путешествия. Судя по ориентирам, наша команда была у деревеньки с названием Стаховщина, сразу после неё дорога, по которой мы ехали, сворачивала на запад и выходила на то самое большое шоссе, мост на котором требовалось разведать. До объекта было меньше километра, и Люк, поглядывая в бинокль, стал зарисовывать подходы и систему охраны. Мы же с Зельцем изображали бурную деятельность по ремонту мотоцикла. Возня в прорезиненном мотоплаще привела к тому, что я вспотел, как будто просидел полчаса в парилке. Поэтому минут через пять я окликнул Сашу:
- Эй, геноссе, ты скоро там?
- Потерпи минуты три–четыре… — не отвлекаясь от рисования, пробурчал он.
И действительно, через пять минут он спрятал блокнот в нагрудный карман и вернулся к мотоциклу.
- Ну, что высмотрел? — спросил я его.
- А то ты сам не видел? — вопросом на вопрос ответил Люк.
Я тоже рассматривал мост в бинокль, но, конечно, не так тщательно, как Сашка.
- Судя по всему, наши трюки у Боублей их не насторожили. Те же два поста, подходы по берегу колючкой не огорожены…
- Сколько войск по шоссе прёт видел?
- Много, и что?
- А то, что, здесь на шару проскочить не получится, вот что!
- Подползём, а то и подплывём, как и положено, — оптимистично предложил я.
- Проблема в том, что у нас замедлителей нет, а рвать его без замедления — это самоубийство, а не акция.
- Ну, ребята что–нибудь придумают…
Бросив последний взгляд на запруженное колоннами шоссе, мы, быстренько посовещавшись, решили ехать параллельно ему, рассчитывая выехать на местную дорогу, пересекавшую реку Вяча у села со звучным именем Мочаны.
Ещё пять или шесть километров, переправа вброд у разрушенного бомбой моста и мы в Мочанах. Как выяснилось, на тот берег Вячи моста нет, но ходит паром, а переправа охраняется местными полицейскими. Понадеявшись на своё знание языка и внушительный внешний вид, мы нагло подъехали к дому паромщика.
На звук мотора, из домика выбрался паромщик — чуть сутуловатый мужик лет тридцати пяти, с помятым лицом какого–то нездорового, жёлтоватого цвета. Торопливо стащив с головы кепку, он прижал её к груди и затараторил:
- Ой, панове официры, доброго вам дня. На тот берег вам? А бумага е? Папирен, я говорю…
«От те нате, пропуск нужен. Интересно, право слово». Я слез с мотоцикла и, достав из кармана зольдбух покойного ефрейтора, чей автомат висел у меня на плече, взмахнул им в воздухе, произнеся:
- Фельджандармери! Шнелле, шнелле!
Видимо этот хмырь уже знал, чем занимаются жандармы, поэтому он не стал задавать лишних вопросов, и пошёл поднимать слегу, служившую шлагбаумом при въезде на паром. Походка у него была странная, какая–то развинченная, что в сочетании с его обликом сильно пьющего механизатора давало странный визуальный эффект. Почему–то мне на ум пришёл старый анекдот про «да, какой же ты гей?», но момент был совершенно не подходящий для воспоминаний, поэтому я махнул Люку рукой, предлагая ему загонять мотоцикл на паром.
Река, а это была Вяча, в этом месте разливалась и была шириной метров пятнадцать, с сильно заболоченными берегами, поэтому здесь и поставили паром, вытаскивать телеги и машины из топкой грязи местным жителям, как видно, было не с руки.
Паромщик закрутил рукоятку лебёдки, изредка бросая в нашу сторону хмурые взгляды. Как я тебя понимаю, мужик, таскать паром с похмела — не лучшее времяпрепровождение. Я закурил, и, подойдя к хлипкому ограждению, стал молча смотреть на бегущую за бортом воду. Да моего слуха донеслось бормотание паромщика.
«… падла ментовская. Раньше жизни не было и тут снова… Штоб вам всем пусто было!»
Продолжая курить, я со скучающим видом, «мазанул» взглядом по паромщику. Вот это да! Такой ненависти во взгляде я давненько не видел. Похмельный хмырь только что дырку в нашем сержанте не прожёг! «Он его узнал!» — пронеслось у меня в голове. «Ну да, походка его странная… Он что же, из этих? Вот это да! Что делать будем?» — как в калейдоскопе сменяла одна мысль другую. Швырнув окурок за борт, я с ленцой подошёл к Люку и ленива, через губу произнёс по–английски:
- Man, this fagot knows our cop! We're in a big trouble!
И шёпотом добавил для Дымова, уже по–русски:
- Лёха, сиди спокойно… Этот хмырь тебя срисовал! Посмотри аккуратненько, без паники, может, и ты его узнаешь?
До противоположного берега оставалось метров пять, когда к существующей проблеме добавилась ещё одна — на дороге, сбегавшей к реке, показался такой же, как у нас «БМВ» с коляской. И у троих, восседавших на нём немцев тоже были горжетки полевой жандармерии!
«…..» — на протяжении секунд пяти в моей голове не возникло ни одной цензурной мысли. Я хлопнул Люка по плечу, и сказал, нет, прошипел:
- Саня, что делать будем?
- Валить всех! Паромщик — твой! — и Сашка, подхватив свою винтовку, опустился на одно колено, прячась от немцев за мотоциклом.
На секунду замешкавшись, я сделал шаг по направлению к паромщику — «уголку», однако тот, непонятным мне образом поняв, что ничего хорошего его не ждёт, заверещал «Памагите! Панове официры!» и сиганул в реку. Немцы на берегу, услышав крик и заметив фонтан брызг, остановили мотоцикл, заинтересовавшись происходящими на пароме безобразиями. К счастью, день уже клонился к вечеру и солнце било немцам в глаза, так что ничего внятного они пока не рассмотрели.
- Люк, у них пулемёт! — крикнул я, заметив торчащий из коляски характерный кожух.
- Вижу! Не ори под руку. — Спокойно ответил Саша.
- Зельц, давай к лебёдке! Едем назад.
- Не пори горячку, от пулемёта мы не убежим… Лучше поддержи огоньком… — Вот что значит опыт! У меня адреналин только что из ушей не тёк, а Люк спокойно выцеливал немцев.
- Поехали! — и хлёсткий выстрел маузера поставил точку в разговоре.
Щёлкнув предохранителем, я вскинул автомат к плечу и дал две короткие очереди в сторону мотоцикла. Никуда я, естественно не попал, да и не ставил я перед собой такой задачи. Прижать немцев! Вот что я должен сейчас делать. Дать возможность Сашке спокойно стрелять, вот и вся задача! Ещё один выстрел — и немец, сидевший за рулём, завалился на убитого пулемётчика. Третий попытался спрыгнуть с мотоцикла, но зацепился ногой, и пуля ударила его под левую лопатку.
- Зельц, крути, давай! — крикнул Люк Дымову, так и не успевшему выбраться из коляски.
Я метнулся к лебёдке, и принялся остервенело крутить рукоять. Минута — и паром ткнулся в берег. Пока Дымов с Люком аккуратно сгружали наш мотоцикл, я бегом поднялся на кручу. Люк сработал на все сто — ни одного живого противника у мотоцикла не было.
Мне пришла в голову интересная, как мне показалось, идея. Отцепив застрявшую ногу немца, я свалил труп на землю. Так, теперь черёд водилы — немного повозившись, мне удалось перевалить его в коляску, поверх пулемётчика. Тут и наши поднялись по дороге.
- Ты чего возишься? Садись, давай и поедем!
- Поедем на двух мотоциклах, может, запутаем…
Я наклонился к трупу немца и вытащил из нагрудного кармана зольдбух и ещё какие–то бумажки. Вот что странно, до того, как началась пальба, мои колени тряслись как у человека танцующего чарльстон, но сейчас, я, удивляясь самому себе, действовал быстро, но спокойно и уверено. Сунув документы убитого за пазуху, я скинул с плеча ППД и дал короткую очередь в затылок трупа. Какие–то теплые капли упали мне на лицо… «Что это, дождь, что ли начался?» — подумал я. Провёл рукой по лицу. На ладони — кровь и ещё какие–то неаппетитные ошмётки. «Мозги?» — стараясь не обращать внимания на тошноту, вдруг подступившую к горлу, я полез в седло.
