Александр Прозоров - Освобождение
— Сколько я провел без памяти?
— Почти двадцать пять дней, — спокойно сообщил ему Атарбал.
— Как быстро все изменилось, — в изумлении пробормотал Чайка.
— Не так уж быстро, — возразил командир африканцев, — и не слишком легко. Нам пришлось хорошо потрудиться, пока ты выбыл из строя. Ранив тебя, эти проклятые спартанцы оказали услугу всем остальным, лишив армию такого полководца и задержали наше продвижение до тех пор, пока я не нашел достойного приемника. К счастью Ганнибал не пожалел на это ни времени, ни денег, и в итоге сил у нас хватило на все.
Федор некоторое время сидел молча, теребя воротник туники. Ему было трудно представить, что он «проспал» захват Пелопонесса.
— И что все они сдались без боя?
— Конечно нет, — спокойно ответил Атарбал. — Воины Аргоса дрались серьезно, но мы сломили их сопротивление. Проще всего было с Аркадией и ахейцами, они и так были уже обескровлены благодаря войне со Спартой. Так что, разоружив остатки армии союза прямо в Лаконике, мы объявили им о заговоре и двинули туда свои войска. Аркадия вздумала сопротивляться, поэтому там пришлось повоевать, все больше штурмуя города. Но серьезных сил аркадцам собрать не удалось, и мы очень скоро оказались на побережье Ахайи, куда сбежал их стратег после неожиданного известия из Спарты.
Атарбал, устав сидеть, встал и прошелся вдоль постели Федора, который слушал его внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Ведь за то время, пока он находился в бреду, греческий мир изменился почти до неузнаваемости.
— Твоего друга Филопемена мы обвинили в заговоре против македонцев, организованном на деньги египтян. Ну ты помнишь об этом, надеюсь, — вещал карфагенский военачальник, измеряя шагами походный шатер. — Сбежать морем он не успел или не захотел, надеясь оправдаться перед Филиппом. А до тех пор укрылся в Патрах, и это стало роковой ошибкой. При захвате города его пришлось умертвить, поскольку сдаваться он не захотел. Вот так и закончилась история Филопемена.
Атарбал вновь присел, посмотрел на бледное лицо Федора, который слушал со всевозрастающим интересом, и продолжил.
— Когда армия Ахейского союза и наиболее сильные полисы были уничтожены, все пошло гораздо легче. Флиунт и Сикион, имея малые территории, понимали, что если Аркадия с Ахайей пали, то их мы проглотим за пару дней. И они согласились признать власть Ганнибала.
— А остальные? — Федор, напрягая измученную память, припоминал, что были и еще государства на Пелопонессе.
— Остальные некоторое время колебались, — терпеливо пояснил Атарбал, — но когда у берегов Мессении и Элиды начал курсировать наш флот, готовый в любой момент высадить несколько хилиархий пехотинцев, а к их границам с территории Спарты и Аркадии придвинулись пехотные части, они сами попросили о мире.
— То есть сдались, — констатировал Федор, почесав бороду, отросшую за это время до неприличных размеров, — на милость победителя.
Борода была такой длинной, что Федор, наверное, со стороны был похож на какого-то перса, и это его сейчас обеспокоило даже больше, чем судьба Мессении и Элиды.
— Именно, — подтвердил его собеседник, — на милость победителя. О чем я тотчас сообщил Ганнибалу.
Переместив руку, Федор осторожно погладил свою голову, в которой все еще били колокола.
— А что на это сказал Филипп? — вспомнил он о возможных противоречиях с союзниками.
— Скрипнул зубами и стерпел — отмахнулся Атарбал, — я же предупреждал тебя, что все так и будет. У него сейчас другая проблема, Филипп рвется к Афинам, чтобы они тоже не достались нам.
— А они нам еще не достались? — впервые после пробуждения улыбнулся Чайка, сделав вид, что забыл все, о чем ему только что говорили.
— Да ты еще болен, мой друг, — подыграл ему мудрый полководец. — Нет, Фивы еще отбиваются от македонцев. Афины же с ужасом ожидают скорого прибытия скифов, движущихся уже по Фракии и нашего вступления в борьбу, поскольку флот Ганнибала уже маячит вблизи берегов Аттики. Но солдаты еще только пробиваются сквозь Мегары. На пути в Афины это последний эллинский полис, не пожелавший добровольно войти в состав наших новых владений в Греции. И эта ситуация нас задержит ненадолго.
Чайка тряхнул головой, чтобы ускорить движение вялых мыслей, которые пока отказывались перемещаться быстрее.
— После недавнего сообщения о захвате Пелопоннеса, я знаю, что нашлись-таки эллины, согласившиеся добровольно отказаться от своей хваленой свободы, — проговорил он, осторожно вставая на ноги и делая несколько нетвердых шагов по шатру, чтобы вернуть себе ощущение полноты жизни, — но ведь Афины не сдадутся. Я уверен.
— Ну и что из того? — усмехнулся мудрый Атарбал и хитро прищурился, словно все уже рассказанное Федору было лишь присказкой, — дело не в том, сдадутся они или нет. Судьба Афин уже предрешена, им все равно конец. И не так уж важно кто именно захватит Аттику и ее владения, мы или македонцы. Хотя Ганнибал и хотел бы видеть ее нашей. Но не потому что он мстит грекам, за все, что они сделали против финикийцев и Карфагена, а по другой причине.
Атарбал помолчал, дождавшись пока нагулявшийся Федор вернется в свою постель и присядет на ее край с усталым видом, и наклонился вперед, словно боялся быть подслушанным.
— Просто с территории Аттики гораздо ближе до берегов Азии и, собственно Геллеспонта. Нам больше нужны афинские порты, чем земли. Хотя и пеший путь для переброски армий на восток тоже нельзя оставлять без внимания.
— На восток? — не поверил своим ушам Федор и так разволновался, что снова захотел встать, но накатившаяся усталость не дала ему этого сделать, — в Азию?
— Мы идем освобождать нашу родину Чайка, — медленно и отчетливо произнес Атарбал, — нашу древнюю родину, что дала жизнь Карфагену. Финикию.
Чайка ничего не сказал. Но где-то в глубине сознания у него вдруг сложились все части головоломки, которую показывал ему по частям Ганнибал с самого начала похода в Грецию. Теперь все разом встало на свои места. Не Греция ему нужна была, хотя пройти мимо тоже было нельзя, а далекая Финикия.
«Так вот что задумал новый тиран, — усмехнулся Чайка, — но ведь за проливом уже не Персия. Там начинаются земли диадохов. Так что война с греками продолжится, ведь именно они сейчас и владеют финикийским побережьем, которое задумал освободить Ганнибал. Что же, достойная цель. Масштабная. Чтобы добраться до Финикии посуху, сначала надо пройти всю Азию, если только не морем десант высаживать. Но в этом вопросе одним морем не обойдешься. Сначала надо устранить угрозу с суши. И египтян не зря приплели, Египтом ведь сейчас тоже греки правят. Птолемеи. В общем, придется отобрать у греков все то, что когда-то завоевал Александр Македонский».
— Это что же мне в Индию потом идти? — спросил вслух Федор, закончив свои размышления и решив поддразнить Атарбала, так долго скрывавшего от него правду, — или все же с Афин начать?
— Не торопись, с Афинами мы разберемся без тебя, — охладил его пыл мудрый военачальник, — твоя задача полностью выздороветь перед походом в Азию.
— Да я почти здоров, — бодро заявил Чайка, вновь попытавшись встать, но его остановили взглядом.
— Там нас ждет армия Антиоха Третьего и предстоит еще много битв, — пояснил Атарбал. — Есть сведения, что он под шумок даже хочет вторгнуться в Грецию и собирает войска у Геллеспонта. Но наши друзья скифы очень скоро будут там. Иллур получил от Ганнибала личную просьбу, достигнув берегов у пролива, приостановить там свое движение в глубину Греции и занять побережье, заблокировав армию Антиоха. Земли там македонские, но у Филиппа сейчас нет крупных сил на этом направлении. Так что Филипп только рад будет, если скифы это сделают за него, не приближаясь к Афинам. Да и нервы Филиппу до похода к Афинам можно немного пощекотать — с одной стороны мы, с другой скифы. Мы конечно друзья, но… его это немного озадачит.
— Да уж, — согласился Федор, вспомнив гордого и вспыльчивого Филиппа, — озадачит.
Когда Атарбал ушел, рассказав Федору все, что был должен, Чайка рухнул на постель и проспал еще целый день. Последнее, что он запомнил перед сном, это фигура карфагенского военачальника, которая обернулась и, подняв руку, провозгласила:
— Тебя ждет корабль, который доставит тебя в нужное место, когда очнешься окончательно.
На следующее утро — хотя Федор не был слишком уверен в том, сколько времени пробыл в забытьи, — когда солнце едва показалось над горизонтом, он вновь открыл глаза, почувствовав прилив сил. И попытался встать. Получилось, но с трудом. Решив, что пора приходить в норму, Федор сам оделся в исподнее и натянул тунику, оставив доспехи без внимания. Позвал ординарца, тотчас явившегося по первому зову. Затем вместе с ним, слегка прихрамывая на ослабевших за это время ногах, вышел из шатра. Солнечный свет больно резанул глаза, Федор закрыл их и некоторое время стоял на месте, прив пппыкая и не делая лишних движений. Голова все еще болела, слабость была большой. Изо всех сил он старался не гладить свой израненный бок, прикрытый плотной повязкой.
