Четвертый берег (СИ) - Кленин Василий
Ему очень не повезло: С Гвануком и Головорезами в поход увязался Токеток. Неистовый лохматый бывший шаман в рясе, побагровел, слушая речи епископа, вылетел вперед и при всём скопище посланников с обеих сторон принялся обличать торгашескую сущность служителя Бога! И всё это — пересыпая цитатами из Нового Завета. И изгнание Христом торгашей из Храма вспомнил, и игольное ушко с верблюдом.
«Покайся!» — громыхал Токеток, нависая над епископом (который был немалого даже для местных роста, но весь как-то съежился). А где-то позади (Гванук приметил краем глаза) какой-то писарь вовсю строчил пером по бумаге, записывая отповедь Нешамана. Как бы не появилась она в новом выпуске «Друга Франции»…
Епископ ушел в замок и отказывался вступать в дальнейшие переговоры.
«Ему же хуже» — объявил через два дня Гото Арита. В штабе все понимали, что затягивать эту маленькую войну нельзя. Все-таки Пресвитерианцы хозяйничали не во Франции, а в Империи. И Епископ и вольный город Тиль должны решать свои споры с императором. По счастью, по сведениям агентов Полукровки, император (а точнее, германский король) Сигизмунд, осенью ушел за Альпы и воюет в Италии. До весны он точно не вернется. Но есть же бургундцы! Эти близко и охотно влезают в любую местную свару. А три тысячи Пресвитерианцев — слишком много для маленького епископа, но слишком мало для герцога Филиппа Доброго. По крайней мере, без пушек и Дуболомов.
И вот, ради скорейшего завершения кампании, назначен штурм Ливердена, трубят трубы, строятся полки… А элитный полк Головорезов боится выйти на мороз!
— В тепленькие казармы Иля хотите⁈ — срывая глотку, орал Гванук. — Я вам устрою теплые казармы! Будете на плацу маршировать от рассвета и до заката! Печки вам только в мечтах являться будут!
Он орал ровно до тех пор, пока весь его полк не выстроился в полной боевой готовности. А потом коротко скомандовал:
— В атаку!
В принципе, гренадеры по плану и должны были идти первыми — подорвать ворота. Но бригадир так накрутил своих Головорезов, что те сходу ворвались в барбакан, заняли мостик, внутренние ворота, вошли уже в сам замок… Бандиты Третьего Шаперонова просто не поспевали за ними. В итоге всё епископское войско было размётано одним полком.
Замёрзшим и страшно злым.
Обомлевшему Анри де Вилю подсунули новые договоры: с Пресвитерианцами, с городом Тулем. И тот всё подписал. Канцлер Рене Доброго тоже находился рядом: от имени герцога он пообещал епископу в течение десяти лет выплатить все деньги за его землю, после чего у клирика останется лишь духовная власть над диоцезом. А весь лен (кроме вольного города) перейдет к Рене Доброму, который тем самым, соединит воедино два своих герцогства.
Все эти переговорные баталии Гвануку были мало интересны. Он пошептался с Аритой, и тот отпустил друга домой с одной ротой Головорезов. Малый отряд стал еще более летучим — и добрался до Иля всего за десять дней.
«Это место, действительно, можно назвать домом, — с улыбкой подумал Гванук, завидев вдали земляные укрепления, надежно укутанные снегом. — Здесь царят наши привычные порядки, почти нет вони и грязи местных городов. Здесь мы живем так, как нам нравится».
И это при том, что в 12-тысячном Иле уже почти половина населения — французы: работники, мастера, немногие слуги. И, конечно, солдаты.
По случаю безветрия, город-казарма утыкал тяжелые серые небеса черными копьями дымов из сотен печей. Особенно, старались мастерские и мануфактуры. Бригадир О слышал, что Ван Чжоли начал литье более крупных пушек. Которые не будут уступать по мощи местным здоровенным бомбардам, но, как и полевые пушки, сохранят подвижность, скорострельность и большую дальность стрельбы. Испытаний еще не было — а на них хотелось бы посмотреть.
В восточных воротах стража пропустила роту Головорезов без проволочек, лишь просили взволнованно: удачен ли поход? Успокоили. А в ответ узнали новость местную: со следующей недели порции продуктов урезаются на пятую часть.
«Придется на свои кровные докупать» — ворчали стражники.
Внутри города Гванук сразу отпустил солдат греться в казармы, а сам отправился домой. Увы, за две недели без обогрева там всё капитально вымерзло, так что бригадир оставил денщика возрождать помещение к жизни, а сам отправился в штаб. Всё равно ведь нужно отметиться в комендатуре; как-никак целый бригадир вернулся. Возле плаца у ничейной коновязи томились разнаряженные рыцарские кони — значит, из Руана пожаловали гости. Интересно, зачем?
Гванук спешно вбежал в теплое помещение и в адъютантском зале столкнулся с Полукровкой. Они особо не приятельствовали, но Мэй тут же засыпал бригадира О вопросами о результатах похода на жадного епископа. А потом предложил вместе пойти к генералу, пообещав «кое-что интересное».
Один из адъютантов вошел в кабинет генерала, вернулся и пригласил гостей пройти. Ли Чжонму сидел за столом с Жанной д’Арк (значит, это она приехала в Иль с рыцарским эскортом). На лицах обоих остывали явные следы тяжелого спора. Генерал чуть ли не кинулся к Мэю и Гвануку за помощью.
— Друзья! Ну, помогите же хоть вы мне! Орлеанская Дева снова явилась ко мне с пожеланием покинуть Нормандию! Оставить войско на своих командиров! Я уже битый час объясняю ей, как она важна для нашего дела! Как много может добра принести нашей любимой Франции!..
О посмотрел на Неё. Для всех не было секретом, что после встречи с королем Карлом, Жанна вернулась другой. Больше всего некогда неистовая Дева походила на брошенную жену. А зимнее сидение, почти без действий, окончательно подтачивало ее дух. Армия сформирована, пресвитераинские инструкторы (яростно воюя с командирами-аристократами) превращают ее в организованную силу. Иных дел нет.
Гванук подошел к Ней, с каждым шагом всё сильнее ощущая жар Девы. Даже такая, с глазами, переполненными тоской, она источала тепло. О сел совсем близко — можно взять за руку.
Не взял.
— Я понимаю тебя, Жанна. Слушай, это не просто слова. Поверь: понимаю. Ты Женщина-Огонь. Тебе нужно гореть; только так ты и живешь. Я вижу. Я… увидел это еще в тот день, когда вместе с генералом вошел в твою темницу.
Дева улыбнулась уголками губ. Тень улыбки. Но не вежливая, а искренняя.
— Я вижу — ты рвешься полыхать костром. А тебя… Ну, как будто, в лампу запихали. Тихо и уютно. Полезно. Но ты гаснешь от нехватки воздуха.
Она как-то странно посмотрела на Гванука. Очень серьезный взгляд, даже у Горы-Кита она так не смотрела.
— Я понимаю, как это тяжко. Но это нормально, Жанна. Эй, не мечи в меня молнии, Дева! — он решил улыбкой погасить ее внезапную злость. — Я знаю, что говорю. Ты допускаешь ту же ошибку, что и я когда-то. Надо просто понять: дело не в тебе. Ты — божье орудие, посланное ради спасения людей. Как и генерал Ли, и все мы. Правда, ты — главное орудие. Только люди еще главнее, Жанна. Не Франция для нас — а мы для Франции. Ты для Франции. И это надо помнить. Тебе плохо, но ты еще нужна Франции. Нам надо добить англичан и бургундцев, но даже это еще не конец. Эту страну надо еще превращать во Францию. Долго, мучительно и тяжело. И никто, кроме тебя, этого не сделает. Понимаешь?
Жанна кивнула.
— Я знаю, что поймешь. Ты должна победить себя. Сберечь свой огонь. Заниматься скучными мелочами, повседневной рутиной или даже просто сидеть и ждать. Разное выпадает на долю нашу. Главное, не забывать, что главные бои — всегда впереди. А когда вдруг станет очень жаль себя — тебе надо только вспомнить…
— Не Франция для меня, — Орлеанская Дева мягко перебила бригадира О… и положила руку на его ладонь. — А я для Франции.
Тоска в ее глазах угасала. Жанна улыбнулась, хотя, аромат грусти не сошел с ее губ. Встала. Твердым шагом двинулась к двери, но все-таки обернулась.
— Спасибо.
И, не прощаясь, ушла.
— Однако! — Ли Чжонму стоял, заложив обе руки за спину и с прищуром изучал своего бригадира. — И откуда ты этакой мудрости набрался, мальчик мой?
— Ты научил, мой генерал… Только мне ты про Армию говорил, — без улыбки ответил Гванук. Взгляд сиятельного жёг его, так что О попытался быстро сменить тему. — Мэй сказал, что у него для тебя что-то удивительное имеется.
