Неправильный солдат Забабашкин (СИ) - Арх Максим

Когда убедились, что они достаточно крепки для того, чтобы на них опереться ногой, продолжили эвакуацию.

Апраксин вновь полез первым, но как только он наполовину вылез из воронки, опершись о её край руками, где-то в отдалении раздался выстрел. Красноармеец вскрикнул, взмахнул руками, обмяк и скатился вниз нам под ноги.

— Снайпер, — тут же понял я, склонившись над получившим пулю в спину бойцом.

Глава 20

В осаде

Сразу же стали оказывать первую помощь. Но даже беглый осмотр показал, что Апраксин получил сквозное ранение — пуля вошла в спину и, пройдя через тело, вышла в области правой части груди. Насколько я помнил анатомию, судя по траектории, пуля должна была пройти рядом с сердцем. Ещё на пару сантиметров ниже и вряд ли боец остался бы жив.

Расстелили плащ-палатку, подняли гимнастёрку и нательную рубаху, а затем, положив на раны, на груди и на спине бинт, обвязали раненого.

Раненый красноармеец морщился от боли и стонал, находясь в полусознательном состоянии. Да, боец был жив, и это радовало, но огорчало другое. Все мы прекрасно понимали, что Апраксину нужна срочная медицинская помощь, а значит, и срочная эвакуация. Только как это сделать, если по нам ведётся прицельный огонь?

Вопрос был серьёзный, и ответ на него нам нужно было найти как можно скорее — пока боец не истёк кровью.

Хотел было залезть по стенке воронки и высунуться на секунду, чтобы разведать обстановку и постараться увидеть позицию ведущего огонь врага, но передумал, вспомнив, что, возможно, мы тут имеем дело не с удачливым солдатом, случайно попавшим в цель, а с профессиональным снайпером.

Такое предположение нужно было проверить.

— Неужели действительно снайпер? — словно прочитав мои невысказанные вслух мысли, озадаченно произнёс Воронцов, закрывая подсумок, откуда ранее доставал бинт. — Тогда нам отсюда выбираться пока нельзя. Нужно ждать темноты. Иначе полезем и также рядом ляжем.

Все согласно закивали.

— Товарищ командир, а может быть, грязюкой этой ещё больше измажемся? Глядишь, он нас и не заметит. Вот и выберемся, — нервно предложил Зорькин, трясущимися руками поправляя плащ-палатку раненого, на которой тот лежал.

— Сейчас опасно выползать. Снайпер, скорее всего, находится к нам на достаточно близком расстоянии. Не успели выстрел услышать, как пуля уже попала в цель. А раз он рядом, то и грязных нас сможет разглядеть. Апраксин, вон, тоже весь в грязи был, так немец его увидел. Тем более, наверняка у этого снайпера есть хороший снайперский прицел. И тот, гад проклятый, всё через него прекрасно видит, — сказал лейтенант, кивнув на неподвижно лежащего бойца.

Все вновь перевели задумчивые взгляды на хрипящего от боли красноармейца и каждый стал думать о нашем незавидном положением.

Да, Воронцов был прав — по темноте уходить нам было бы куда сподручней. Вот только проблема была в том, что темноты мы могли бы не дождаться. Сейчас немец нас прижал, осталось лишь понять, знает ли немецкое командование, что в ловушке находится именно тот русский снайпер, который изрядно покосил их ряды. И долго ли оно будет находиться в этом самом неведении, прежде чем решит направить весь огонь артиллерии на нашу открытую и незащищённую позицию, которая словно бы была создана для того, чтобы получать артиллерийские подарки.

«Да какие подарки⁉ Нам и одного на всех с лихвой хватит. Тут после взрыва все осколки найдут свои цели. Впрочем, о чём я говорю? Не нужны тут никакие осколки. Стенки воронки не дадут взрывной волне особо рассеяться, поэтому наши хрупкие человеческие тела впитают в себя всю взрывную волну, буквально испарившись в ней. Судя по взрывам, которые раздавались на соседним фланге, артиллерия у противника серьёзная. Поэтому шансов уцелеть, у нас практически нет. А значит, надо выбираться отсюда как можно скорее. Снайпер очевидно не просто так тут оказался. Неужели ловушку сделал? Вполне может быть и так. Рама нас заманивала, а снайпер вероятно ждал. И таки дождался своего часа. Мы приблизились к нему на опасную дистанцию поражения и теперь время работает против нас. Нам необходимо срочно отсюда сваливать. Вот только как?» — вновь спросил я себя.

Постоял с десяток секунд в задумчивости и по окончании этого времени попросил Садовского и Зорькина на ближайшей к противнику стороне воронки с помощью пехотных лопаток сделать несколько ступенек, чтобы можно было подняться наверх. Сам же, тем временем, примкнул к «мосинке» штык.

Дождавшись, когда пять ступенек будет готово, снял с себя каску и, надев её на кончик, полез наверх.

— Хочешь проверить, снайпер это или нет? И понять направление, откуда пуля прилетит? — догадался Воронцов и похвалил: — Хорошая идея.

— Так точно, — ответил я, собираясь поднять «приманку» над краем земли.

Но тут неожиданно мне пришла в голову тревожная логическая цепочка.

«Если там снайпер, то логично предположить, что в руках он держит именно снайперскую винтовку. А раз так, то пуля имеет большую первоначальную скорость и, следовательно, достаточно большую пробивную способность. А что случится тогда, когда такая вот пуля пробьёт каску и, по чистой случайности, ударится о металлическое лезвие штыка? Разумеется, это может быть чистой случайностью. Так сказать: одна случайность на миллион. Но все, же это же может быть? Может. А раз может, то очевидно, что после такой неудачи ничего хорошего со мной точно не будет. Очень вероятно, что будет рикошет. И куда, а точнее, в кого этот рикошет прилетит — одному Богу известно!»

Конечно, вполне возможно, и даже, скорее всего, я чрезмерно перестраховывался, нагоняя жути сам на себя и делая лишние движения. Однако я находился на войне — самой страшной войне человечества. А тут перестраховка никогда лишней не бывает. Её может быть недостаточно, это да. А вот лишней — вряд ли.

В памяти всплыл момент из прошлой жизни, когда я посещая музей видел один экспонат датированный временами Второй Отечественной войны — пуля, пробившая другую пулю. На полях боя, даже такое случалось, что уж говорить про рикошеты. Так что лучше уж перестраховаться и остаться в живых, чем не поберечь себя, не обратив внимания на мелочь, и на скором поезде отправиться в мир иной.

Себе я такого сейчас позволить не мог. Я получил великий дар, и с помощью его собирался помочь стране и народу громить врага. И мои желания были вполне выполнимыми, ведь обладая умением видеть в темноте, прицельно стрелять на дальние дистанции, чувствуя, и точно зная, где именно через две-три секунды будет моя цель, я существенно отличался от любого другого снайпера, не говоря уж об обычном красноармейце. Да что там говорить… Вполне очевидно, что я отличался вообще от всех обычных людей, живущих сейчас в этом мире. Но, невзирая ни на что, я оставался человеком. Человеком, который очень хочет помочь разгромить врага. А значит, и помирать мне было пока ну никак нельзя!

Исходя из понимания, что необходимо стараться исключать все возможные случайности, перевернул винтовку прикладом вверх и, надев каску на приклад, приподнял оружие над краем воронки.

Выстрел врага последовал через секунду. И понял я что снайпер выстрелил не сразу. Вначале почувствовал сильный удар, увидел как каска взлетела вверх, и только после этого до ушей долетело приглушённое: «Бух!»

От неожиданности и силы удара у меня чуть винтовка из рук не выпала. Да, я знал, что удар пули мощный, и у некоторых людей, которым довелось получить пулю в бронежилет, на теле от такого близкого знакомства остаются синяки. Но, всё же, для меня было неприятным сюрпризом, что энергия пули будет настолько сильной. Да и неожиданно это произошло. Ещё «Бах!» не прозвучало, а пуля уже тут.

Члены моей группы в тот момент, когда каска слетела с приклада, невольно пригнули головы и посмотрели в небо, прислушиваясь.

Больше выстрелов не прозвучало. Садовский поднял мою каску с земли, быстро осмотрел её и, присвистнув, протянул лейтенанту.