Игорь Николаев - Триарии
Имперский флот, американский флот, «Эшелон» - все готовились к решающему сражению, великой баталии. Схватки, которая не могла принести решающую победу, но могла переломить ход войны, приблизив ее окончание. И все же, когда ожидаемый час пробил, робость и неуверенность охватили участников.
Но армия есть армия. Император и президент привели в действие взведенный и смазанный механизм колоссальных масштабов. Приказы шли по инстанциям и уровням, опускаясь все ниже и ниже, от высших штабов до отдельных дивизионов и кораблей, вовлекая в общее действие все новые соединения и людей. Объединенная единым планом сила готовилась к сражению, и раз дав ход, остановить ее было уже невозможно.
Корабли выходили из укрепленных стоянок, превращенных в полноценные крепости, поднимались из бронированных эллингов дирижабли. Тягачи выкатывали из ангаров самое современное и дорогое оружие Конфедерации – бомбардировщики Defender-36. В отличие от имперских машин, построенных по схеме «летающее крыло», привычной для дирижабля, американцы сразу попытались скопировать классическую «самолетную» модель. «Дефендеры» уступали российским аналогам по техническим характеристикам, но зато конфедераты, не скованные сухопутным фронтом, смогли построить почти сотню таких самолетов. Большая часть пока ждала своего часа, каждый в окружении бригады техников. Некоторые транспортировались к специальным площадкам – странным, лишенным взлетно-посадочных полос. К этим бетонированным полям уже спускались специально переоборудованные дирижабли-«тысячетонники», готовые подхватить бомбардировщики специальными захватами. Зацепив ношу, носители поднимались в небо, как огромные шершни, несущие в гнездо добычу. Таким образом, бомбардировщик мог сутками находиться в боевой готовности, не тратя топливо и не изнуряя экипаж, курсируя неподалеку от нужного района.
Карабкались в стратосферу высотные термопланы с решетками антенн ДРЛО. Благодаря почти космической высоте их «око» позволяло просматривать пространство радиусом больше тысячи километров, но за такие возможности приходилось расплачиваться сверхлегкой конструкцией и полным отсутствием защиты. Экипаж сутками бессменно находился в герметичных скафандрах с электроподогревом и подачей кислорода, зная, что для противника более значимой цели нет и аппарату достаточно одной ракеты. Каждый подобный термоплан сопровождался свитой дирижаблей-защитников, прикрывающих драгоценный радар, но все равно на такую службу брали только операторов-добровольцев. Впрочем, после «фторовых» бомбардировок в таковых недостатка не было.
На нескольких самых тяжелых, лучше всего защищенных линейных кораблях, сопровождаемых отдельным эскортом ПВО, в артиллерийских погребах главного калибра снимали печати с особых контейнеров. Они были невзрачны на вид, но в каждом хранилась капсула ярко-желтого цвета, укрывающая специальный снаряд. Во всем мире таких насчитывалось не более сорока штук и делали их только два завода – русский и американский.
Сотни кораблей, десятки летательных аппаратов начинали путь от восточного побережья Конфедерации по тщательно рассчитанному плану и графику. Навстречу коллегам из далекой России, которым приходилось куда тяжелее…
* * *
Павильон был мал, от света софитов, в добавок усиленного отражателями, тушь быстро таяла и разъедала глаза, а губы словно намазали салом. Константину не так уж часто доводилось участвовать в визографических передачах, но каждый сеанс доводил до белого каления. После первого подобного мероприятия он искренне и всерьез зауважал дикторов «новостника», вынужденных терпеть такие страдания ежедневно. Жаль, что без грима не обойтись, лицо кажется серым и восковым, безжизненным. Как говорили заслуженные визографисты, сейчас еще легко. На заре беспроводной передачи движущихся картинок приходилось не просто гримировать, а буквально разрисовывать лица черным карандашом.
- Черноморский флот – пока без происшествий, - доложил из-за плеча адъютант. – Балтийский подвергается налетам авиации, потерь в кораблях пока не имеет. Есть раненые и убитые. «Эшелон» занимает позиции, идут первые ограниченные столкновения. По сообщениям разведки, противник объявил общую воздушную тревогу.
Адъютант оглянулся вокруг, словно по углам скрывались шпионы, склонился чуть ниже и едва ли не шепотом сообщил:
- В остальном все по условленному графику.
Император мысленно прикинул порядок действий по тому самому графику. Значит, бомбардировщики «Дивизиона» заправлены, вооружены и готовы к вылету, экипажи в полной готовности. Дирижабли-танкеры уже над Северным Полюсом на пути к точке встречи неподалеку от Гренландии. Воздушные заправщики оставались самым слабым и уязвимым звеном, но без них операция не имела смысла. С особым боезапасом бомбардировщики брали меньше топлива, а выйти к цели могли только длинным окольным путем, минуя европейскую зону вражеской ПВО. Без дозаправки дальности не хватало.
Константин прикрыл глаза, представляя виденный на фотографии тягач для особого боеприпаса - здоровенный подъемник-домкрат на шестиосной опоре, смахивающей на огромного паука.
- Три минуты, - сказал ассистент, оператор развернул на большой треноге визографическую камеру, похожую на фантастическую лучевую пушку.
- Мы сразу войдем во все передачи, радио и новостные, И трансляция на корабли, - сообщил режиссер из своей кабинки, хотя в этом не было надобности.
- Ваше Величество, - неожиданно сказал адъютант, и монарх воззрился на него, ожидая экстраординарных новостей. Но офицер молчал, мучительно кривя губы, словно переступая через себя. На мгновение Константину показалось, что перед ним убийца, собирающийся изменить присяге. Охрана ощутимо напряглась, готовая убить возможного предателя на месте.
- Ваше величество, - повторил адъютант твердо и решительно. – Скажите, Вы уверены, что нужно делать это именно сейчас?
- Что? – не понял монарх, пораженный случившимся, как если бы вдруг заговорил его механорганизатор.
- Две минуты, - это снова ассистент. Над камерой зажегся желтый огонек, режиссер что-то неразборчиво бормотал в микрофоны в своей будке.
- Обращение к нации и морякам – это такое оружие, которое можно использовать только один раз, - с отчаянной решимостью заговорил офицер. – Но ведь у нас есть еще целая армия… Мой брат служит в броневойсках, все понимают, что впереди сражение за Варшаву и Польшу. Может быть, приберечь?..
- Минута. Секундный отчет.
Император задумался. На световом табло под потолком, перед его глазами, но вне поля визографической камеры запрыгали оранжевые цифры. Слова офицера вновь разбудили все сомнения, тлевшие в душе самодержца, поскольку адъютант говорил сущую правду. Правильное напутствие может принести победу в сражении. Но оно же обернется дополнительным позором, если битва будет проиграна. Очередное действие, совершаемое в отчаянном рывке без оглядки на риск, с неистовой верой в победу.
- Да, так нужно, - сказал он, наконец. – Поверь мне.
- Десять секунд! – надрывно простонал режиссер, хватаясь за всклокоченную шевелюру, внутренним взором он уже видел сорванную трансляцию.
Мгновение император и военный неотрывно смотрели друг на друга.
- Я верю, - прошептал адъютант, отступая. – Благослови Вас Бог…
- И начали!.. - махнул режиссер. Желтый огонек камеры мигнул и сменился зеленым.
* * *
- Тишина! – грозно приказал Зимников, и офицеры, тесно набившиеся в кабинет комбрига, замолкли. Таланов машинально поглаживал нагрудный карман где у него лежала кожаная фотографница с последним снимком покойной семьи…
Терентьев включил новостник и сел, напротив, на диване, закинув ногу на ногу и обхватив колено напряженными пальцами. Ютта молча взяла Яна, пытающегося ползать по большому ковру, и унесла в детскую. Иван даже не заметил этого, до боли стиснув челюсти…
Поволоцкий оторвался от мыслей о теориях Адлера и Фрейда, закрыл «Вестник сибирской хирургии», взглянул на часы и, привстав, включил радиоприемник. Американский радиолог, примостившийся напротив с блокнотом, «Заметками по военно-полевой хирургии» Юдина и толстым томом «Топографической анатомии нижних конечностей» поднял голову, прислушиваясь к хрипу помех.
- Сограждане… - донесся из динамика знакомый голос.
Константин сделал длинную паузу, всматриваясь в зеленую лампочку на камере. Речь была заготовлена заранее пресс-службой и тщательно отшлифована специалистами массовой психологии. Но в этот момент император неожиданно почувствовал, что любое заранее подготовленное слово покажется неискренним, плоским. Ему предстояло благословить людей, идущих на верную гибель, и старый прожженный политик, циник, искушенный в человеческих слабостях впервые в жизни ощутил сомнение в пользе тщательно выверенного и выученного слова. Константин подумал о том, что такая речь есть оскорбление подвига тех, кто сейчас готовился к прорыву через смертоносный огонь Евгеники. И он решился - импульсивно, внезапно, понимая с холодной отчетливостью, что творит легенду. Или губит страну.
