Анатолий Логинов - Сага о пришельцах из будущего. God, save England!
В то лето сыну Всеволода, Владимиру Мономаху исполнилось тринадцать лет. Старший сын князя Всеволода родился в шесть тысяч пятьсот пятьдесят девятом году, еще при жизни Великого князя Ярослава. Именами своими новорожденный мог гордиться. Во-первых, назвали его по деду Владимиром. По старому русскому обычаю имя это давали вождям. По крещении же получил он греческое имя Василий. Тоже непростое, славное имя, в переводе с греческого — властелин земли, а если перевести на русский — опять же Владимир. Третье имя — прозвище дали по деду с материнской стороны. Отец матери был базилевс византийский Константин по прозванию Мономах, и внук стал Мономахом.
Говорил в те дни отец Владимиру, чтобы никогда не полагался он на воевод и разных служилых людей, а чтобы во всем надеялся только да себя: 'Сам не проверишь, сыне, сторожи, крепости, оружие, — никто за тебя это не сделает. Передоверишься людям — не оберешься беды. Князь должен быть хозяином во всем. Когда сам станешь править, то поймешь, что ныне власть нельзя сохранить только честью. Избави тебя господь, сыне мой, но думаю, что и тебе придется испить горькую чашу душевных мучений, когда станешь выбирать свой путь в борьбе с врагами. Власть любит людей, которые способны идти без оглядки. Увы, но власть любит также людей скрытных и льстивых, коварных и смелых. Зри — простодушие, искренность и власть никогда не идут вместе. Переменчива жизнь. Вчера мы были победителями, завтра побили нас. Так будет в жизни всегда. Она поворачивается как колесо — то счастливой, то несчастливой стороной, и все катится и катится вперед. И если плохо тебе придется в жизни — не унывай, знай, что повернется снова колесо жизни и засияет для тебя солнце. Потому и не скучно людям жить, все время они между радостью и страхом, между отчаянием и надеждой'. Всеволод ласково смотрел в глаза сына, усмехался. 'Ну а пока выкинь это из головы, молод ты еще для этих мыслей. Зане обязательно запомни: пока смерд у тебя имеет избу, пока он сыт и при коне, орает землю, до тех пор будут у тебя люди в полку, будет хлеб в твоих княжеских амбарах и мед в твоих медушах. Но коли обнищает и разорится смерд — тогда и княжескому хозяйству грозят неисчислимые беды'. Владимир запоминал, стараясь приложить слова отца к жизненным ситуациям, копил в памяти поучения, как другие копят куны, понимая, что не зря отец так разговорчив с ним. Возможно, тогда и зародилась у него мысль о письменном поучении своим будущим сынам.
Едва подсохла земля и стали доступны дороги из Переяславля на север, князь Всеволод вызвал сына и приказал ему собираться в дорогу: 'Поедешь в Ростов и будешь держать там ростово-суздальский стол'. Всеволод рассказал сыну, что с Всеславом полоцким начинается настоящая война — князь не идет на мировую, гонит гонцов прочь, хочет отложиться от Киева, не признает Ярославичей за старших князей. Поэтому его, Владимира, обязанность: строго соблюдать порядок в ростово-суздальской земле, управлять ею, а главное — готовить войска для борьбы против Полоцка.
Вместе с Владимиром князь Всеволод посылал своих опытных дружинников, часть младшей дружины и Владимирова друга, боярина Илью Дубенца. Сборы продолжались несколько дней. И вот, в первом часу дня, едва солнце поднялось над окоемом, отряд конников с обозом вытянулся по узким улицам Переяславля, двигаясь к северным воротам. Впереди ехали старшие дружинники, за ними гарцевали сам Владимир Всеволодович и ехавший рядом с ним Илья, далее шли телеги с княжеским и боярским добром, посудой, одеждой, оружием, замыкала же строй младшая дружина. Отъезжая, Владимир оглянулся на закрытые ставнями окна княжеского дворца. Одно из них открылось, в темном его проеме появилась, белея, чья-то фигура. Владимир не видел лица, но догадывался, что это мать поднялась на верх терема и теперь провожает сына в его первый княжеский поход. Ему захотелось снять шапку и помахать ей на прощанье, но он покосился на окружающих его всадников и лишь отпустил узду, ускоряя ход коня. Скоро Переяславль едва виднелся на горизонте темной полосой, а немного позднее исчезла и она.
Отряд неторопливо рысил по дороге, а вокруг поля сменялись перелесками и дубравами, деревнями и селами, веселым перезвоном монастырских колоколов и шелестом дубовых листьев. Двигались быстро, дорога шла по коренным переяславльским землям. Владимир внимательно рассматривал окружающее, примечая, как изменилось все вокруг. За три года после опустошения княжества половцами его последствия были совсем незаметны, жизнь взяла свое. Но тринадцатилетний Владимир помнил сожженные деревни и валяющиеся на земле трупы, помнил вытоптанные поля и разоренные церкви. Вспоминая прошлое, покачиваясь в седле и прислушиваясь время от времени к разговорам ближних дружинников, он напряженно думал, как избежать такого в будущем.
Примерно через неделю пути все переменилось. Дорога вошла в лес, который быстро становился все гуще и сумрачней, оставляя все меньше было света вокруг. Наконец лес надвинулся со всех сторон сплошной чернотой, закрыл своими ветками землю, и небо, и воздух, накрыл всадников прелым сладким запахом, постелил им под ноги мягкие зеленые мхи.
Ночевали путники в селах, которые в этих чащобах избежали разорения во время набега Искала и были побогаче оставшихся за спиной. Население их щедро угощало князя и его спутников, лишь мяса по-летнему времени не было. На возмущенье воинов князь, ничуть не переменившись в лице, мудро отвечал:
— Мы не половцы, и они не враги наши. Ограбим их, кто будет платить положенную дань — и бараном, и курицей, и яйцом, и медом, и воском?
Дивились уму не по летам мало видевшие до того княжича воины, но те, кто давно служил в дружине Всеволода, напоминали им, что княжич с отцом наравне с самого набега половцев воинскими и государевыми делами занимался.
Дорога меж тем понемногу становилась все уже и уже, а леса вокруг превращались в непроходимые чащи. Все реже и реже встречались деревни, а население менялось. Вместо привычных разговорчивых переяславцев отряд князя встречали молчаливо-спокойные, крепкие, рослые светловолосые мужики с неторопливой, с несколько окающей и чокающей речью — вятичи. Приветливо, но недоверчиво смотрели они на неожиданных гостей.
— Они здесь до сих пор, прости меня Боже, язычники все, кого не возьми, — рассказывал старый, весь в шрамах, поседевший в боях и походах боярин Порей — Остерегись, княже, народ этот упорный и гордый. Не зря Владимир Красно Солнышко на них походом ходил, снова под руку русскую возвращая. Князь их тогдашний, Ходота, много хлопот войску русскому доставил. А еще в гордыне своей считают себя лучшими среди народов, не зря их вятичами прозвали.
— Ага. А еще они над собой любят пошутить, — невежливо перебил боярина Илья. — Сами рассказывать любят присказку про плот, что по речке плывет. Окликают его с берега сторожи: 'Эй, что за люди на плоту плывут?', а те в ответ: 'То не люди, то — вяцкие!' — и дождавшись смеха окружающих, а так же злого взгляда Порея и недовольного — Владимира, делает испуганное лицо и повторяет с вятским выговором. — Ачоа?
Не удержавшись, прыскает молодой князь, даже боярин Порей, отбросив обиду, смеется.
— Илья, тебе не сыном не боярским, а скоморошьим бы родиться, — отсмеявшись, мстит боярин, но и тут Дубенец не теряется.
— Мыслишь неверно, боярин. Они ж меня и подкинули в боярскую семью, чтоб хлеб у них не отбивал.
— Щагол, — не выдерживает боярин, а кто-то из старших дружинников продолжает, — щаглуя на осиновом дубу, — тщательно имитируя деревенский акцент. Все смеются, а княжич незаметно показывает своему другу кулак. Тот, красный и злой, смиряется и через некоторое время смеется, как будто ничего не случилось. 'Мальчишки' — думает, глядя на них боярин: 'а ведь на следующий год в возраст войдут'.
После первой деревни довольно долго пришлось ехать по незаселенному, густому лесу, в котором почти терялась пробитая дорога и только взяты в деревне проводник, смерд по имени Грозилко, в крещении Алексей, мог найти еле заметные ее приметы. Ехавшие за ним дружинники поют лесную песню:
— Понавесился лес, позаставился,
Будто дремлет в дреме дремучей,
Будто заснул он, будто стоит он.
Ан не верь сну лесному, не верь, он обманывает.
Ночевать приходится прямо в лесу, на подходящих полянах, на постелях из наваленного на землю лапника, есть приготовленную на углях дичину. Единственное развлечение — рассказы бывалых воинов. Сегодня Лучка Гордеев рассказывает о Кривичской земле, нынешнем Полоцком княжестве:
— Край тот лесной, а воды в нем больше чем в озере Нево. Озер, болот и рек и ручьев так много, что прямоезжих путей нет в тех местах нигде. Где нет воды — растут густые сосновые боры. В чаще кривичских лесов могут скрыться десятки десятков маленьких княжеств латинян. Уклон земли мал, потому реки текут медленно, виляя в камышовых дебрях. До осени, пока не сгинет, достает людей божья кара — комар с мошкой. Тогда радуется все живое в земле Кривичской облегчению от сей напасти. Да и неживое тоже, — тут рассказчик стал говорить тише, то и дело вглядываясь в окружающую костер темноту. — Тайной силы, чистой и нечистой, в Кривичской земле пожалуй больше, чем людской, если людей счесть по душам, а нечисть по головам — души у них нет.
