Андрей Валентинов - Небеса ликуют
Четыре — светловолосая девушка…
— Да гребите же скорее!
Я даже не удивился, услыхав русинскую речь.
— Синьорина, синьорина, как вы?
Ага, вот номер пять — сьер еретик.
Перебор!
Я закрыл глаза, подождал, пока стихнут маленькие молоточки в ушах, глубоко вздохнул, оглянулся…
Слева — голый песок, справа — густой лес Хортицы. Могучее течение несло на юг, обратно к неспокойному Понту.
— Я сказала: гребите! Тысяча цехинов каждому, ежели доставите меня к отцу!
Я понял, что самое время раздать сестрам по серьгам.
— Суши весла!
Подождав, пока дю Бартас сообразит, что с указанным веслом следует делать, я перебрался ближе к центру парома, дабы не напрягать голос.
— Отец Азиний, прочтите-ка «Credo».
Пока он гнусавил, уткнув взгляд в неровные доски, я вновь, уже основательнее, осмотрелся.
Славный шевалье все еще тяжело дышит, на щеке — свежая царапина, но он явно доволен собой.
В глазах сьера Гарсиласио медленно гаснет ужас, он уже почти очнулся — и тоже доволен собой.
Брат Азиний… Ну, с ним все ясно.
Значит, недовольны лишь я и наша гостья. Причем если причина моего недовольства очевидна, то ее…
— Ну, вы! Кто среди вас старшой? Отвечайте!
Голая пятка ударила в деревянный настил.
Сьер де ла Риверо вновь заладил свое про «синьорину», а я невольно залюбовался светловолосой девицей. Маленькая, крепкая, словно с очередной картины Рубенса, кулачки сжаты, в синих глазах — огонь.
Будто не ее только что камчами стегали.
— Оглохли, что ли? Эй!
Шевалье с надеждой поглядел на меня. А если бы она заговорила по-китайски?
— Гратулюю моцную та зацную пани в нашей теплой кумпании! То пани себя добре почувае?
— Панна! — Ее носик нетерпеливо дернулся. — Эй, хлоп, кто тут у вас старшой есть? Я восхитился.
Сьер Гарсиласио попытался влезть в разговор, но девица не стала его слушать, а я — переводить. Следовало что-то решать. Скидывать гостью за борт — не по-христиански, бросить на, пустом берегу среди камышей — опять-таки не по-христиански. Отдать ей на съедение сьера римского доктора? Пусть панне сапоги чистит! Правда, у панны зацной и сапог-то нет!
Внезапно мой взгляд упал на расплывшегося в довольной усмешке пикардийца. А ведь шевалье нагрешил не меньше, чем еретик! Тот ее прятал, этот — на борт волок.
— То старшим у нас, моцная панна, пребывает зацный и пышный пан Огюстен дю Бартас, славный лыцарь, владетель пикардийский, многих иных земель дедич и сберегатель и самого архикнязя Бофора мечник. С ним же духовник его, падре Азиний, и мугырь письменный Гарсиласишка, и я, Адамка-толмач.
Она быстро оглянулась, безошибочно нащупала глазами шевалье. Короткий поклон — вежливый, полный достоинства.
— Гратулюю пана мечника!
Если дю Бартас и растерялся, то лишь на миг. В воздух взлетела шляпа. Взлетела, с шумом пронеслась над кончиками сапог, снова взмыла в воздух.
— Перетолкуй пану мечнику, что Ядвига Ружинска, дочь пана каштеляна гомельского, за помощь благодарит и на будущее надежду имеет.
Я с удовольствием перевел. Пикардиец, оставив шляпу в покое, гордо надул щеки.
— Друг мой, переведите прекрасной синьорине Ружинской…
Он задумался, но я не стал ждать.
— …Зацный и пышный пан дю Бартас в том великую честь видит и не пожалеет самой жизни для прекрасной панны, нимало на награду не надеясь!
Она кивнула, вполне удовлетворенная.
— В том слышу я голос истинного лыцаря. Однако же переведи, Адамка, что людишки пана мечника по тысяче цехинов получат за труды от отца моего, моцного пана Антония Ружинского, каштеляна гомельского.
Прежде чем сообщить эту радостную весть, я поглядел направо. Лес, лес, лес… Все еще Хортица — значит, нам дальше.
— Переводи, Адамка!
Пятка вновь ударила в настил. Пришлось подчиниться. Услыхав про цехины, славный лыцарь дю Бартас удовлетворенно хмыкнул, брат Азиний дернул прыщавым носом и поспешил уткнуться в молитвенник.
— Синьорина! Не слушайте его! Не слушайте! Глаза сьера еретика горели гневом. Но гнев тут же угас, столкнувшись с ледяным холодом ее взгляда.
— То пан Гарсиласио — только секретарь? Так-так! Уйми его, Адамка, негоже мугырю письменному без спросу в панский разговор лезть!
Не знаю, что (и на каком наречии) он наплел нашей гостье за эти дни, но отныне судьба «пана секретаря» была решена.
Внезапно она застонала и медленно опустилась на помост. Странно, что у нее хватило сил на этот разговор.
— Брат Азиний! — распорядился я. — Кажется, у нас есть какая-то мазь. Помогите синьорине!
— Шут! — Сьер де ла Риверо сорвался с места, кинулся ко мне, сжимая кулаки. Я поднял сарбакан.
— Комедиант! Я…
— Ты — паленое мясо, сопляк! Ты — и твоя семья! И моли Бога, что ты мне пока нужен!
Слушать, как он скрипит зубами, было приятно.
* * *Острый мыс, покрытый огромными серыми валунами, уходил вдаль. Хортица осталась позади, и я понял, что пора браться за весла.
Бурбон, Марсель увидя,
Своим воякам рек:
О, Боже, кто к нам выйдет,
Лишь ступим за порог?
Шевалье поет — значит, все в порядке.
Я снял камзол и расстегнул ворот рубахи. Сапоги лежали поодаль, холодная вода приятно лизала ноги. Сейчас бы удочку! Правда, на Днепре не поймаешь рыбу пенсе. На берегах Парагвая ее, правда, тоже изловить мудрено. Жабры — торчком, по ночам вылазит на берег, а уж глаза!
Даже когда жареную ее ешь — и то не по себе.
* * *Итак, все было в порядке. Брат Азиний, удалившись в камышовые заросли, завершал врачевание ран панны Ядвиги (лечиться в нашем присутствии она категорически отказалась), сьер Гарсиласио с мрачным видом бродил по берегу, а шевалье…
— Не требуется ли моя помощь, дорогой друг? Ибо поистине изучил я сию карту как вдоль, так и поперек.
«Сия карта», извлеченная из книги мессера де Боплана, была разложена прямо на песке. К сожалению, даже яркое солнце не могло увеличить мельчайшие буквицы, рассыпанные по желтоватой плотной бумаге.
…В последние месяцы зрение начало сдавать. Так и до окуляр недалеко!
— Подскажите, ежели я ошибаюсь, дорогой дю Бартас. Это, насколько я понимаю, Хортица…
Я взял веточку и принялся рисовать прямо на песке, пользуясь подсказками пикардийца. Итак, Niepper, Chortizca, Kuczkosow…
Внезапно я рассмеялся. Какого черта! Я все-таки дома. Хватит всех этих Kuczkosow! Как там бишь придумали Константин с Мефодием? Днепр, Хортица, Кичкасы…
Совсем другое дело!
— Тут неподалеку две реки, — подсказал шевалье. — Обе впадают в Ньеппер. Одна называется… Vieux diable! Ну и шрифт, ровно муравьи какие-то! Ага, Konskewoda, это на левом берегу, и Samarka, это здесь, только чуть южнее…
Konskewoda… Конская Вода! Конская Вода и Самарка.
Я всмотрелся в то, что получилось, сверился с картой.
Ну и глушь!
— Однако же, дорогой друг, не спутайте: Samarka и Samara — суть разные реки, ибо вторая значительно протяженнее и полноводнее… Но что вы написали?
Я вновь поглядел на свою карту. Что-то не так? Ах, да!
— Это кириллица, дорогой шевалье. Так пишут русины.
— Весьма странно! — Пикардиец присел, притронулся пальцем к начертанным на песке буквам. — Ка… Каллапка?
— Что?!
Гром не прогремел, не вздыбилась днепровская вода. И земля не раскололась.
Каллапка! Бог мой! Умирающий русин сам нарисовал карту, сам подписал!..
— Дорогой друг! Но что с вами?
— Нет-нет, шевалье, все отлично!
Самарка! Вот что было написано на листке бумаги, пересланном братом Манолисом в Рим! Какой-то неученый дурак из канцелярии навострил перо и…
…получил латинское «к» вместо «слово», латинское же «р» вместо «рцы», а славянское «мну» принял за неясно написанное двойное «l»!
Каллапка!
Я облегченно вздохнул. Затем возгорелся гневом на неведомого болвана, а потом махнул рукой.
Что с них взять? Почему-то славянские языки всегда были нашим слабым местом. Лет восемьдесят назад Антонио Поссевино просил прислать ему русинский шрифт для новой типографии в Берестье.
Ему прислали — албанский.
Самарка! Господи, как все просто!
— Дорогой дю Бартас! А не желаете ли получить отпущение грехов, вольных и невольных, на сто лет вперед? Или на двести?
— А что? — ничуть не удивился он. — А с удовольствием!
Я лег прямо на песок и уткнулся в карту. Все сходилось! Все превосходно сходилось!
* * *Тогда, после киевской резни, брат Алессо вместе с неведомым русином бежали на юг, «к Запорогам». Это недалеко — Томаковка или Микитин Яр, именно там гнездятся сейчас днепровские черкасы. К тому же это самый короткий путь в Крым — Кичкасы рядом. Но где-то здесь брат Алессо заболел…
