Сергей Шхиян - Кукловод
— А не пострелять и нам, господа, по цели? Проверим, кто из нас лучше владеет пистолетом. Думаю, что я вас примирю тем, что стреляю лучше и армии и гвардии.
Расчет был безошибочный, какие пацаны откажутся посоревноваться в воинском искусстве! Офицеры посмотрели на меня насмешливо и согласились. Обстановка немного разрядилась.
Петруша Кологривов послал слугу прибить к каретному сараю игральную карту, и мы вышли во двор. Дамы заинтересовавшись предстоящим состязанием одели теплое платье, а мы проверили свои пистолеты. Теперь соперники говорили между собой изысканно вежливо и дружно дискредитировали меня как наглого штафирку.
Я же собрался продемонстрировав свое владение оружием, припугнуть штабс-капитана дуэлью и спровадить отсюда подобру-поздорову. Однако в последний момент мне пришел в голову более эффективный план, рискованный только с финансовой точки зрения.
— Может быть, господа, заключим пари, — предложил я. — Сделаем равные ставки, и выигравший получит приз? Стреляем из трех раз, чтобы не было ошибки. Все по очереди, по одному выстрелу. Осечка не в счет. Долг, если у кого он будет, приравнивается к карточному.
— Я согласен, — первым, не раздумывая, сказал Кологривов. Виттенбергу не осталось ничего другого, как тоже кивнуть головой.
— Каков сделаем заклад? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.
Я вытащил свой кашель с серебром и подкинул на руке.
— Давайте, рубликов по пятьсот серебром!
Сумма пари была непомерно высокая, но потерять лицо было еще страшнее, чем лишиться таких денег и оба офицера небрежно кивнули.
— А не боитесь, Алексей Григорьевич, всего лишиться? — насмешливо спросил штабс-капитан. — Я долги не прощаю.
— Боюсь, но что делать! Риск благородное дело. Кто не рискует, тот не пьет шампанского! — добавил я, в наше время навязшую в ушах банальность.
Шутка оказалась новой и понравилась.
— Ну, что, приступим, господа, — нетерпеливо предложил Виттенберг. — Кто будет стрелять первым?
— Я думаю, нужно тянуть жребий, — сказал гвардейский лейтенант.
Мне показалось, что он уже начинает жалеть, что поддался своей горячности и ввязался в авантюру.
— Принеси-ка, любезный, пук соломы, — попросил я кучерявого лакея и тот, забыв о своем обычном достоинстве, трусцой побежал в конюшню.
Пока он не вернулся, мы мирно стояли рядом, обсуждая достоинства разного оружия.
— С такими пистолетами как ваши, я не стал бы рисковать, — подколол меня Виттенберг, — это же обычные французские армейские пистолеты. Вот, посмотрите, каковы мои. Настоящий аглицкий мастер Томсон!
Пистолеты у него и правда были отменные, как он стреляет я не знал и невольно нервничал. На кон я поставил почти все свои деньги.
— Вот-с, солома-с, — доложил запыхавшийся лакей. — Самая лучшая!
Он так волновался и хотел, чтобы его рвение заметили молодые красавцы, что над ним можно было посмеяться, но никто из нас даже не улыбнулся. Я выбрал три соломинки, подровнял их по длине и у двух обломил разной длинны концы.
— Первым стреляет тот кому достанется длинная, последним короткая, вы согласны господа? Прошу, тяните.
Каждый вытянул свою соломинку. Первым номером выпало быть Кологривову, второму мне. Штабс-капитан надкусил свою короткую соломинку и недобро усмехнулся.
— Господин лейтенант, прошу, к барьеру! — шутливо предложил он.
Петруша подошел к лежащей на снегу оглобле, означавшей огневой рубеж, и встал в позицию. Мне было его немного жалко. Он только начинал оправляться после ранения, был еще слаб, а на него так и сыпались приключения. При дневном свете стало видно как он бледен, да и руки у него заметно дрожали.
— Может быть, вы, Петр Андреевич, откажетесь от пари, вы еще нездоровы, — предложил я.
— Нет, отчего же, рука у меня твердая, — упрямо сказал он и начал поднимать ствол.
Все многочисленные зрители — местная дворня, казаки, французы, заворожено ждали первого выстрела. Наконец он прозвучал, и Петр Андреевич досадливо прикусил губу. Его пуля легла в сантиметре от карты.
— Отменный выстрел, — снисходительно похвалил его Виттенберг, — теперь ваш черед, господин Крылов.
Пистолеты у меня были пристреленные, заряды, после ночной осечки я проверил, свежий порох на полки подсыпал, кремни подвинтил, осталось сделать сущую малость, точно попасть в цель.
Я безо всякого пижонства старательно прицелился и выстрелил. Пуля легла слева, как говорят стрелки, на девять часов, слегка зацепив карту.
Все участники состязания подошли к мишени. О таком варианте, как неполное попадание договора у нас не было. Соперники замялись, не зная признавать ли выстрел. Мне было интересно наблюдать, как они будут себя вести.
— Пожалуй, попадание есть, — наконец, сказал честный Кологривов.
— Какое же это попадание! — возразил Виттенберг. — Вот если бы пуля зацепила карту хотя бы половиной, тогда я бы не спорил. А так, это чистый промах.
— Ну, что же пусть будет промах, теперь ваш выстрел, — сказал я.
Штабс-капитан вскинул пистолет и выстрелил. Его первая же пуля пробила карту.
— Вот так нужно стрелять, господа! — не удержался он от хвастливого жеста на публику.
Кологривов опять занял место стрелка и сумел-таки попасть в карту.
— Ваша очередь, — сказал он мне, отходя в сторону.
Я преодолел стартовое волнение, спокойно, как на тренировке прицелился и попал почти в середину карты. Теперь никаких комментариев не последовало. Виттенберг молча взвел курок, встал в позицию и выстрелил, но его хваленый Томсон дал осечку.
— Не подсыпал свежий порох на полку, — нервно, объяснил он и выстрелил второй раз.
Со второй попытки его пистолет выстрелил, но пуля далеко ушла в сторону от мишени.
Кавалерист не удержался и выругался себе под нос. Теперь у нас получилось равное количество попаданий. Пистолетов у каждого было по паре и для третьего выстрела их нужно было перезарядить. Каждый делал это сам. Наконец, все было готово. Петр Андреевич перекрестился, встал на позицию, излишне долго целился, выстрелил и промахнулся.
По губам штабс-капитана пробежала торжествующая улыбка. Один соперник выбывал из призеров.
— Надеюсь, вы не промажете! — сказал он, желая мне провалиться ко всем чертям.
— Не промажу, — пообещал я. — Сейчас я попаду в середину карты.
— Даже так! — воскликнул он.
Я встал в позицию и действительно всадил пулю в самый центр мишени. Получилось это случайно. Я не такой хороший стрелок, чтобы делать из трефовой четверки пятерку.
Теперь Виттенберг попал в трудное положение. Промах стоил для него слишком много, он это понимал и когда встал в позицию, заметно нервничал. Зрители, зная цену заклада, затаили дыхание и сгрудились за его спиной, что еще сильнее давило на стрелка. Наконец он решился и выстрелил. Вся толпа любопытных бросилась к мишени.
Судьба сыграла со штабс-капитаном злую шутку. Он попал в карту, но, как и я в первый раз, в самый ее край, может быть лишь на полмиллиметра дальше к центру, чем я.
Тогда он сам сказал, что можно признать попаданием половины пули, у него же она задела мишень едва ли на треть.
— Промах, — сказал Кологривов, — победил Алексей Петрович.
На мой взгляд, это было бесспорно. Однако оказалось, что Виттенберг думает иначе.
— Почему же промах, — сказал он, — пуля попала правильно. У нас равный счет.
Такого мелкого жульничества можно было ожидать от кого угодно, только не от русского офицера. Мой соперник понимал, что теряет лицо, но продолжал доказывать, что пуля его правильно поразила мишень.
— Ну, что же, — сказал я, — тогда давайте сделаем еще по выстрелу. Вы не желаете поднять заклад до тысячи?
— Нет, зачем же, — быстро сказа он. — Довольно и по пятисот.
— Тогда давайте отнесем барьер на пять шагов далее, и будем стрелять до попадания.
— Извольте, — сквозь сжатые губы сказал он, — я не любитель спорить.
— Голубчик, — обратился я к кудрявому лакею, — поменяй, пожалуй, битую карту на новую, а то мы с господином штабс-капитаном запутаемся с пробоинами.
Формально я не сказал ничего обидного или оскорбительного, но соперник правильно принял намек и посмотрел на меня волком.
Пока меняли карту и относили рубеж на новое место, я спокойно заряжал пистолеты. Теперь до цели стало двадцать шагов, и с такого расстояния попасть в игральную карту мог только хороший стрелок.
Первым, как и раньше, стрелять предстояло мне. Я отнесся к выстрелу серьезно, хорошо прицелился и зацепил-таки карту половиной пули. Виттенберг подошел, осмотрел пулевое отверстие, пожевал губами, но ничего не сказал и отправился на позицию. Опять толпа затаила дыхание, а потом выдохнула одним словом:
