Дмитрий Манасыпов - За нами – Россия!
Куминов подхватил тяжелое тело под мышки, оттащил глубже в лес. На безмолвный вопрос появившегося сзади Расула лишь кивнул головой и пошел в блиндаж, за лопатой. Нет, не копать могилу тому, кто топтал его землю, вовсе нет. Закидать труп толстым слоем снега, ветвей, чтобы не слетелись птицы, оставшиеся здесь зимовать. Не хватало еще привлекать внимание каркающими и слетающимися со всей округи воронами. До весны… а весной, как надеялся капитан, немцы здесь следить уже ни за кем не будут.
– Коля… – глаза Саши, большие, чуть испуганные, уставились на него. – Ты?..
– Я, товарищ профессор, я. – Куминов прошел в сторону «предбанника», где видел несколько лопат, аккуратно накрытых брезентом. Вышел, еще раз посмотрев на нее. – Что не так? С собой нам тащить его было нельзя и незачем. Нужно было отпустить? Эсэсовца, врага, человека, у которого на счету точно не одна жизнь? Не стоит, Саша, не стоит. Это война, ты же знаешь, и мы воюем за свою Родину.
Сплюнул, неожиданно поняв, что разозлился на нее, пошел назад. Ученая отвернулась, ссутулившись. Странно, как же оно все странно, не ожидал такого от нее.
На улице повалил легкий снег, мягкими большими снежинками. Капитан дошел до успевшего остыть Кристиана. Хлопья падали на его бледное лицо с широко раскрытыми глазами, падали и не таяли. Чертова война… чертовы люди, которым не живется спокойно дома. Обязательно надо полезть к соседям, найти этому объяснение, за уши затащить других. И удивляться собственной смерти, которая пришла так неожиданно. Действительно, как странно, когда те, кто должен поднять вверх лапки, испугаться и ждать своей участи, не делают этого. Интересно, что ожидал от своей жизни вот этот дурень с нашивками СС, когда вступал в ряды легиона? Обещания фюрера исполнятся обязательно, они быстро захватят страну Куминова, и сам Куминов будет терпеливо этого дожидаться? И эта тоже, хороша, ничего не скажешь.
Обалдеть просто… «Коля»? Нет, надо было оставить его здесь и с ним в качестве няньки кого-то из ребят? Да что такое с этой девушкой, которая так спокойно отнеслась к смерти тех, на заимке? Неужели теперь в ее глазах капитан будет палачом, из-за чего? Тем более что он не выстрелил в затылок беспомощному фашисту, который все-таки нашел в себе силы и бросился в бой…
– Коля… – ее шаги Куминов услышал до того, как девушка подошла близко. Но не стал отвлекаться от работы, уже успев накидать солидный сугроб. – Извини, пожалуйста.
– Все хорошо. – Капитан кинул еще несколько лопат и отправился в сторону сухого валежника, что заметил неподалеку.
– Он был такой, такой… – Саша замолчала, не найдя слов.
– Жалкий и беспомощный? – Куминов набросал на тело, погребенное под снегом, несколько больших, разлапистых веток. – Стало не по себе? Бывает, товарищ профессор, и не такое бывает. Хочешь, чего расскажу?
– Да. – Она торопливо кивнула головой, не двигаясь с места. Куминов оглянулся. И понял, что карие и теплые глаза Саши смотрят в ту сторону, где он только что накидал наломанного сухостоя. Смотрят, странно поблескивая, очень странно и нехорошо.
– Я только прибыл в свою первую часть, пройдя ускоренные командирские курсы. Было наступление, под Пермью, когда отбили первый кусок нашей земли. Тогда шли вперед, мы с пехотой, бок о бок. Друг у меня был, Сашка, командовал взводом штурмовой пехоты. Взяли сельцо, рубеж обороны. Много своих положили, немцев тоже… порядочно. Одного не добили, пацан пацаном с виду, тоже из легиона был. Пожалел его Сашка, почему, зачем… не знаю. Дали уйти.
Куминов сел на поваленный ствол. Воткнул лопату, глубоко, надежно. Саша стояла рядом, не садилась, смотрела на него. Капитана, за трое суток ставшего таким близким и знакомым.
– Немцы пошли в контрнаступление через неделю. Сашкин взвод стоял тогда на переднем крае, попал под самый каток. Там батальон полег почти сразу… Сашка остался жив. Тогда остался жив… – Куминов хрустнул костяшками, дернул щекой. – Недолго. Укрепиться им не дали, наша рота шла первой. Хорошо, что бинокль у меня тогда разбился, не хотел бы я его иметь при себе потом. Видеть, как твоего друга распинают, Саша, это больно, очень больно. Все эти молодцы из Ваффен СС всегда твердят одно и то же: не пытали, не мучали, убивали, если пленных, так сразу, одним выстрелом. Не знаю, может, кто и такой из них. Я верю своим глазам. Сашку прибили гвоздями к забору, вырезали звезду на груди. Видел все это в бинокль, недолго, совсем недолго. Винтовка у моего снайпера была хорошая, трофейная. Первым выстрелом его снял, Сашку, чтобы не мучился. Вторым этого щенка, который рядом стоял, с ножом, сучонок стоял. А он его тогда пожалел, дурак…
Саша подошла к нему ближе, села, наконец. Закурила, затянулась глубоко и сильно. Положила ладонь на колено капитану, сжала.
Они сидели и молчали, говорить не хотелось. Да и не о чем было говорить. Вокруг война, не стоит говорить, стоит делать дело. Все разговоры потом, когда они победят, когда от Берлина не останется камня на камне, когда тех, кто заставил их быть здесь и сейчас – не останется. Ни одного, ни малейшего воспоминания. Без пощады, без жалости, нужно быть такими, потому что война не где-то у соседа. Война здесь, на их Родине, у них дома.
Птицы все же что-то заметили, но не решились сесть, пока люди были здесь. Так и кружили в небе, изредка присаживаясь на высокие деревья, окружающие неглубокую котловину посреди леса. Небо, серое и низкое, смотрело вниз на двух людей, сидящих на поваленном и сухом дереве. Небу не было все равно, но что оно могло сделать? Скрыть следы безумия этих глупых существ? Это оно могло.
И с неба, ставшего неуютным и холодным, вниз падали и падали тяжелые хлопья, не собираясь прекращаться. Снег валил, начиная становиться уже настоящим снегопадом, не легкой поземкой. Белое покрывало накрывало груду валежника, под которой остался глупый молодой Кристиан, решивший, что ему стоит бороться… за что-то, казавшееся важным. Небо понимало, что все это от глупости, но люди сами выбирают свой путь и получают награду за него тоже сами. Если человек решил, что две старые, давно забытые изломанные закорючки на петлицах делают его кем-то другим, стоящим над всеми остальными? Что тут можно сделать даже небу, высокому и мудрому? Людям свойственно делать ошибки, не учась на опыте других, и тот, что сейчас лежал в тысячах километрах от собственной родины, эту ошибку сделал. Мог остаться дома, спрятаться, заплатить врачам, не идти мстить русским за какие-то там обиды? Мог, но не стал. Как баран пошел за двуногими зверями, прикидывающимися волчьей стаей, не понимая, что на каждого волка всегда найдется волкодав. На свое несчастье встретил своего, и умер смертью обычной подзаборной шавки. Как это было всегда со всеми, решившимися прийти на эту землю с оружием. Небо знало это всегда, оно видело и помнило многое. И понимало, что ему скоро предстоит накрывать белым легким саваном многих из тех, кто думал так же, как глупый эстонский эсэсовец.
Потому что их красное знамя, на котором в белом кругу катится черное, испоганенное солнце, не сможет сравниться с алым цветом тех, кого они захотели сломить. И в этом была та правда, которую небо знало непреложно.
– Саша, капитан! – Юля, возникшая из белого вихря, начала кричать раньше, чем увидела их. – Быстрее, быстрее!
Куминов вскочил, понимая, что все-таки что-то случилось. И побежал в сторону блиндажа. Саша успела первой.
Джанкоев тихо стонал сквозь зубы, не приходя в сознание. Мерить температуру обычным градусником было не нужно. Жар, безумный жар чувствовался сразу, стоило прикоснуться ко лбу разведчика. Остальные разведчики, разбуженные его стонами, стояли рядом, окружив его кольцом. Венцлав растолкала их, стараясь быстрее оказаться рядом с раненым. Радист, которого вчера успела зацепить хозяйка заимки, метался в бреду. Чистые, хоть и немного отсыревшие простыни, найденные в специальном закутке блиндажа, промокли насквозь. Запах пота от недавно полностью отмывшегося бойца она ощутила издалека. Хуже было другое. В воздухе блиндажа висел густой сладковатый запах гнили.
«Заражение, – поняла Саша, – необычное по времени, которое он получил после зубов той твари. Господи, что делать?»
– Выйдите все! – голос девушки хлестнул по бойцам, отвлекая их от мечущегося товарища. – Капитан, Юля, останьтесь.
Разведчики вышли, оставив с Камилем только их троих. Саша присела на край топчана, стараясь не задеть его. Попросила Куминова дать нож, понимая, что не стоит пытаться расстегнуть тугие пуговицы.
– Подержите его, вспорю рукав.
Капитан обхватил плечи радиста, не давая ему двинуться. Юля крепко прижала к топчану раненую руку.
Нож у капитана был наточен на совесть. Крепкая ткань рубахи расползлась сразу, выпустив еще более усилившийся запах.
– Твою-то за ногу! – вырвалось у Саши, когда показался бинт, которым около двух часов назад она сама сделала Джанкоеву перевязку.
