Владимир Поселягин - Комсомолец. Осназовец. Коммандос (сборник)
Вторая тройка «ишачков» шла прямо на строй немецких бомбардировщиков. Конечно, мне было интересно, но дело не ждало. Достав из планшета три десятка удостоверений, я пролистал их и нашел нужные. Бойцы назвали фамилии, так как в их красноармейских книжках не было фотографий, лафа для диверсантов, остальных я нашел и так.
Вернув лишние документы в планшет – видимо, немец собирал их с тел убитых командиров, большая часть были именно командирские удостоверения – я бросил его на сено в повозке и, подойдя к краю оврага, спросил присутствующих, ткнув пальцем в лейтенанта:
– Этого хлопца кто знает?
– Лейтенанта? – переспросил один из бойцов. – Нет, он недавно к нам присоединился.
Лейтенант заметно занервничал и завозился.
– Это немецкий диверсант. Я внештатный сотрудник НКВД, и мне известны специальные метки в удостоверениях, однако у него их нет. Так, бойцы, разошлись. Вернее, расползлись в стороны, – приказал я, поднимая ствол автомата.
– Эй, ты чего делаешь?! – закричал диверсант. – Не имеешь права!
– Я все имею. И всех.
Автомат коротко дернулся в моих руках, и пере одетый немец – или фашистский пособник, говорил он чисто – откинулся на спину, зажмурив глаза. Фуражка слетела с его головы и откатилась в сторону, а в паху начало расплываться большое пятно.
– Ты что, идиот, действительно решил, что я тебя расстреляю? Ага, щас, нашим сдам.
– Горит! – вдруг заорал один из бойцов, с трудом вставая на ноги и глядя в небо. Посмотрев туда же, я обнаружил, что один «мессер» действительно, дымя, несся к земле и упал где-то за рощей. В это же время другая тройка наших «ястребков», достигшая клина бомбардировщиков, с ходу атаковала строй и, на удивление, сразу сбила одного. Тот, дымя горящим мотором, устремился к земле, а в воздухе раскрылись два парашюта.
– Красивое зрелище, – довольно кивнул я, после чего, повернувшись к пленным, спросил: – Мотоциклы кто водить умеет?
– Все умеем, мы из автобата, – ответил тот же боец.
– Отлично, забираете технику и валите отсюда, а я пока соберу документы у немцев и часть оружия, – сообщил я, спускаясь по тропинке и доставая нож. – Как вас взяли-то?
– Как-как, – проворчал боец, остальные продолжали молчать. – Подлетели и заорали что-то по-своему. А у нас даже оружия не было, кроме пистолета… этого.
– А гражданский кто? Я так понял, вы командировочный?
– Из самого Киева, позволю напомнить, молодой человек, – ответил тот с несколько специфичным говором. – Я отвечаю за…
– Да я это из документов понял, – перебив его, сказал я. – Вот, кстати, в плен к немцам я вам попадать не советую. Расстреляют. У них приказ по всем частям политработников и евреев расстреливать. С этими вам еще повезло, похоже, не поняли, кого взяли.
За разговором мы освободили дорогу от тел, побросав их вниз, трофеи я покидал в повозку, включая один МГ-34 с солидным боезапасом, а также бойцы помогли мне погрузить «языка». Я еще на всякий случай проверил у него веревки и навязал дополнительные узлы.
Бойцы попрыгали на мотоциклы, теперь они были вооружены карабинами. Гражданский сел в люльку, причем в ту, где я снял пулемет, и через несколько секунд только поднятая пыль и выхлоп от мотоциклов напоминали, что тут стояла техника. Обернувшись, я заметил на дороге клубы пыли и, выругавшись, подбежал к повозке, закинул Шмеля в кузов и погнал в город. К Луцку подходили немцы.
Я успел удрать раньше, чем они вышли на дистанцию прицельной стрельбы, и теперь гнал по улицам. На третьей пришлось натягивать поводья и, спрыгнув на брусчатку, разворачивать Красавца под уздцы. Одна из бомб попала в жилой дом, и улицу перегородила упавшая стена, тут не проехать. Пришлось уходить по параллельной улице.
Петляя по улочкам в поисках, где можно проехать, но уже шестой раз наталкиваясь на заторы, в данном случае это были два столкнувшихся и сгоревших грузовика, я обнаружил, что в своих метаниях преодолел город и оказался на противоположной окраине, рядом с мастерской Степана, где я когда-то купил эту повозку.
Здание бывшей фабрики по производству карет покосилось – во дворе упала авиабомба и взрывной волной повредила его. На улицах еще встречались люди, бомбежка только что закончилась, наши «ястребки» не смогли остановить стервятников люфтваффе, поэтому люди торопливо, с котомками в руках, бежали к выезду из города, а другие, в основном местные, с некоторым злорадством смотрели за этим из частично выбитых окон.
Загнав повозку сперва во двор, я объехал большую воронку и, остановив коня, взял его под уздцы и завел в само здание. Крыша частично уцелела, поэтому я посчитал, что сюда никто не войдет.
– Вставай, – скомандовал я диверсанту, привязывая поводья к крюку.
Пришлось ему помогать, сам он спуститься не мог. Разрезав веревки на его ногах, я вывел диверсанта из здания бывшей фабрики и велел замереть, устанавливая на входе растяжку. Для Шмеля высоко, не заденет, а вот человеку не поздоровится. Осколки пойдут наружу, так что мои животные, кроме испуга, ничего не получат.
– Охранять! – скомандовал я щенку, он уже знал, что это команда не удаляться далеко от повозки, и, подхватив «лейтенанта» под локоть, повел его к выходу со двора фабрики. Одет я был все так же под крестьянина, однако в самодельной кобуре под мышкой был «парабеллум» с глушителем, под рубахой кобура с табельным наганом, а сзади за поясом польский «Вис». Карманы топырились от магазинов и патронов россыпью.
От фабрики до здания отдела было недалеко, буквально пять минут спешным шагом, этим маршрутом мы и шли, поглядывая по сторонам.
Народу на улицах, в принципе, хватало. Я же говорю, пользуясь тем, что бомбежки не было, жители бежали, но прицепился ко мне из-за того, что я веду связанного командира РККА, всего один, да и то милиционер. Мои документы его удовлетворили, а узнав, что это диверсант, он только сжал цевье карабина.
– Суки, вечера вечером немецкие самолеты сигнальными ракетами наводили. В детдом попали, больше пятидесяти детей погибло.
Оставив милиционера на перекрестке, где он продолжал изрыгать проклятия в адрес диверсанта, я повел «лейтенанта» дальше.
– Слушай, может, договоримся, а?
– Еще раз пасть откроешь, руку прострелю, – рассеянно ответил я. Мне не нравилась близкая ружейно-пулеметная стрельба.
До поворота, откуда я смогу увидеть отдел, осталось метров сорок, когда вдруг вспыхнула близкая перестрелка. Подскочив к углу, я выглянул и выругался, глядя, как у отдела горят две полуторки, по улице носит пепел от сгоревших бумаг, а подъехавший к зданию немецкий танк вдруг выпускает струю из огнемета в окна отдела. Почти сразу из окон начали выпрыгивать объ ятые огнем люди. Один из сотрудников как-то умудрился погасить пламя и побежал в мою сторону, явно ничего не видя. Все его лицо пузырилось волдырями от ожогов. Судя по лохмотьям формы, это был кто-то из наших.
– Сюда! Беги сюда-а! – заорал я, чтобы он сориентировался на звук. Но тот, умудрившись преодолеть более ста метров, не добежал до угла буквально несколько шагов. Он дважды дернулся, на заплетающихся ногах все-таки дошел до угла и свалился. Ухватив его за пояс, я затянул раненого за угол. При этом я заметил, что в нашу сторону бегут трое солдат в касках, с рюкзаками за спинами и карабинами в руках.
В это время диверсант, воспользовавшись тем, что я отвлекся, выскочил и побежал по улице в ту сторону, откуда мы пришли. Отбежать он успел метров на десять, именно столько времени мне потребовалось, чтобы достать «Вис» из-за пояса.
Вокруг стоял грохот стрельбы, так что слабые хлопки потонули в этом шуме.
– Как там наши? Кто живой остался? – затормошил раненого, изредка поглядывая из-за угла на приближающихся пехотинцев. Один как раз на ходу готовил гранату.
Общался я с раненым грубо, но ситуация такая была, да и не жилец он был.
– Никто, все в отделе были… готовились к эвакуации… Мы не знали, что немцы так близко… Не знали! – прохрипел раненый, в котором я узнал секретаря капитана Немцова, и замер, умерев у меня на руках.
– Суки, – прошипел я и мягко завалился набок, чтобы голова и рука со вскинутым пистолетом показались из-за угла. Прозвучала серия выстрелов, и все три пехотинца упали. До них было всего метров пятнадцать. Когда я вскочил на ноги, рядом с одним из них еще и граната рванула.
Вытащив из кармана погибшего сотрудника документы, я побежал к фабрике. Город нами, похоже, был потерян, требовалось как можно быстрее его покинуть, пока была такая возможность.
Больше ничто меня тут не задерживало. Теперь получалось, что, кроме Рогозова, в Киеве обо мне никто не знал. Вся информация сгорела в отделе, так необдуманно сожженном фашистами со всем архивом и людьми. Именно такие мысли у меня мелькнули, когда я рванул от угла по улице, стараясь прижиматься к стене.
