Дренг (СИ) - Борчанинов Геннадий

Но теперь мы снова были богаты и счастливы. Норманны охотно налегали на вёсла, и молодые, и старые, даже Гуннстейн что-то тихонько напевал, сидя на табуреточке на корме. Эйрик жмурился от солнечных бликов на воде, Торбьерн опять складывал шёпотом висы, забавно шевеля губами. Настоящая идиллия.

Вот только продлилась она недолго.

«Морской сокол» вновь вышел на простор того мелководного озерца. На нём даже ещё сохранялся наш след из разогнанной ряски, и Эйрик уверенно повёл драккар по нему, обратно к реке и большой воде. Всем хотелось вернуться в лагерь как можно скорее, чтобы отметить удачный набег.

Вот только он не учёл тот факт, что гружёный чужим добром корабль теперь сидел в воде гораздо ниже, а глубина тут ничуть не изменилась. И на этот раз про лот все позабыли, и даже я, увлечённый пересчётом награбленного. Поэтому, когда киль «Морского сокола» проскрежетал по дну, вздымая целые тучи песка и ила к поверхности воды, это для всех стало сюрпризом.

— Ох, — только и сказал Эйрик.

— Твою же мать, — вздохнул Гуннстейн.

Мы очутились почти на середине озера, и вокруг не было ничего, кроме ряски и камышей. Я выглянул за борт. В мутной серой воде дна видно не было, но я чувствовал, что это оно. Что киль нашего драккара глубоко врезался в густой вязкий ил.

— Итак, господа, — протянул я. — Мы в жопе.

Норманны ругались и вопили, обвиняя то Эйрика, то друг друга, то духов озера, наперебой предлагали то одно, то другое решение проблемы, пытались толкнуться вёслами. Напрасно. Осадка нашего драккара была меньше метра, что позволяло нам причаливать в любом понравившемся месте, у любого берега, но сейчас, гружёный под завязку, корабль сильно просел. И тот фарватер, по которому мы прошли накануне, теперь был уже недоступен.

Что хуже всего, на это мелководье мы влетели с разгона, глубоко закопавшись килем в дно озера. Я прошёлся от носа до кормы, веслом померил глубину спереди и сзади.

— Верповать надо, — сказал Вестгейр.

— Тут глубины по пояс, — сказал я.

Засели мы крепко.

Верповать это значит завозить якорь в другое место, а потом подтягивать судно к нему, но я сильно сомневался, что у нас получится сняться с мели таким образом. Во-первых, у нас не было шлюпки или даже маленькой лодки, чтобы этот якорь везти, а тащить его на руках по пояс в воде — дело неблагодарное и трудное, к тому же наш якорь представлял собой просто большой булыжник, обвязанный верёвкой из тюленьей кожи, а не классический железный якорь с рогами. А во-вторых, мы скорее подтащим этот якорь к себе, а не наоборот.

— Поди прочь, Эйрик, — проворчал Гуннстейн.

Тот вернулся на своё место у борта с подавленным и угрюмым видом, не отвечая на вопросы и подначки Олафа.

Я же снова прошёлся по драккару туда и обратно. Думай, голова, шапку куплю. До берега далековато, да и озерцо со всех сторон окружено зарослями камыша, через которые придётся продираться и которые неизвестно насколько ещё тянутся вглубь берега. Надеяться на чью-то помощь глупо. Даже если кто-то и покажется на озере, то это будут саксы, которые с удовольствием избавят нас и от груза, и от драккара, и от жизней.

Что с этим вообще можно сделать? Можно облегчить корабль, наверное, даже нужно. Можно попробовать столкнуть его с мели вручную, можно попробовать углубить дно под килем. Вот только это всё значит, что нам придётся расстаться с добычей. А убедить в этом команду будет непросто. Они испробуют все способы и провозятся до самой ночи, лишь бы не выбрасывать добычу за борт.

А ведь нам надо отсюда выйти вперёд, и неизвестно, какие глубины там. Может, через пару метров мы засядем опять. Это назад мы можем вернуться без труда, а вот чтобы выбраться отсюда к лагерю, придётся попотеть.

— Придётся разгружать, — сказал я.

— Нет!

— Только не это!

— Давайте лучше подкопаемся!

— Нет, давайте вернёмся в деревню и лодки заберём!

Возражал не только Сигстейн, не просто так прозванный Жадиной, возражали все. Как же, добровольно выкидывать за борт добычу, с которой все уже успели сродниться, прикипеть всей душой. Уж лучше сидеть на горе добра посреди озера, надеясь на чудо.

Кьяртан снял сапоги и портки, аккуратно спустился за борт, морщась от холода, несколько раз переступил в воде с ноги на ногу. Воды и впрямь было ему по пояс, около того.

— Ила по колено, засасывает, — сказал он. — Вот зараза.

Хромунд молча протянул ему лопату, и Кьяртан попытался подсунуть её под киль. Вышло не слишком ловко.

— Нет, слишком жидкий, не подкопаться, — сказал он после нескольких попыток.

— Как понос, — вставил Олаф.

— Но сели же мы на твёрдое, — сказал Гуннстейн.

— А хрен знает, может, коряга какая, — сказал Кьяртан и попробовал пройти вдоль драккара, исследуя дно лопатой, словно щупом.

— Давай, вылезай, — сказал я. — Застудишь ещё чего.

Спорить Кьяртан не стал, находиться в почти ледяной весенней воде не очень-то приятно, даже если ты норвежец, привычный к холоду. Ему подали весло, и он, хватаясь за него, ловко забрался на борт под общие смешки. Ил, прилипший к голым волосатым ногам, превратился в какое-то подобие чулков.

— Чего вы ржёте? Холодно просто! — попытался оправдаться Кьяртан. — Подите-ка вы сами туда, в воду!

— Придётся, похоже, — сказал Торбьерн. — Все за борт выпрыгнем, он легче станет, столкнём.

Охотников лезть в холодную воду больше не нашлось, все только поглядывали за борт и косились на Кьяртана, который натягивал портки на мокрые ноги. Я бы и сам предпочёл остаться на борту, хотя понимал, что это почти невозможно.

— Надо Эйрика за борт сбросить, — мрачно пошутил Лейф.

Тот ничего не ответил. Думаю, он и сам мысленно бранил себя похлеще других.

— Бранд прав, надо разгружать, — сказал Гуннстейн. — Крепко засели.

— Давайте хотя бы не всё, — предложил Хальвдан.

Первыми за борт отправились бочки с элем и мёдом, сразу после того, как каждый сделал по большому глотку. Полупустые, они могли плыть сами по себе, и Хромунд придумал обвязать их верёвкой, чтобы тянуть их вслед за драккаром. Помогло это не слишком хорошо, «Морской сокол» твёрдо стоял на киле.

Весь тот немногий балласт, что имелся на корабле и придавал кораблю устойчивости, тоже отправился за борт. Камни и мешки с песком, в основном, и мы старались бросать это всё подальше, взбаламучивая и без того серо-коричневую воду, цветом напоминающую очень плохой кофе.

— Надо ещё, — заключил Хромунд.

В озеро теперь отправилось железо и изделия из него, предназначенные для наших кузнецов. Они должны были пойти на перековку, а пошли на дно.

— Вроде отпускает, — сказал Торбьерн.

— Нет, — отрезал Даг.

— Может, теперь подкопать удастся? Или толкнуть? Давайте я за лодкой сплаваю? — предложил Токи.

— За мозгами себе сплавай, куда ты собрался? Ты пока лодку в этих камышах найдёшь, стемнеет уже, — проворчал Гуннстейн. — А нам лучше бы дотемна выбраться.

— Бросайте остальное, — махнул рукой я.

Меха и кожи, связанные в объёмные тюки, тоже пошли за борт, и я, выбрасывая добычу, почувствовал себя Стенькой Разиным, бросающим на простор речной волны персиянскую княжну. Жалко, конечно, но надо, иначе мы все останемся тут. Возможно, что и навсегда. За борт отправились ткани, дорогие и не очень, мешки с мукой.

— Считайте это жертвоприношением, — сказал Рагнвальд. — В Йорвике в девять раз больше возьмём.

— Уж больно жадные здесь духи, — сказал Фридгейр.

— Англия, — сплюнул Рагнвальд.

— Оставляем только оружие и доспехи, — приказал я.

— Даже еду выбрасываем? Может, хоть тогда пожрём сперва? — спросил Кнут.

Наскоро перекусили. Нам и в самом деле пора было торопиться, темнело уже хоть и не так рано, как зимой, но всё равно солнце уже пошло к западу. На драккаре уже было меньше добра, чем в тот момент, когда мы проходили этим озером в прошлый раз, но вязкий ил всё равно держал «Морского сокола» цепкой хваткой. Набег вышел даже не в плюс и не в ноль, получился сплошной убыток.