Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич

— Так я и думал почему-то. Эх, и попадёт нам на орехи, когда узнают…Ну да ладно. Но почему ты уверен, что получится? Я не помню случая в истории человечества, чтобы тринадцатилетний мальчишка сделал великое изобретение. Да не просто великое, а сравнимое с изобретением колеса.

Нет, не зря всё-таки я часами посиживал в библиотеке Дома офицеров.

— Блезу Паскалю было восемнадцать лет, когда он придумал и сконструировал первую в мире счётную машину. Восемнадцать — не тринадцать, скажешь ты. Ладно. Филу Франсуорту, когда он в тысяча девятьсот двадцать втором году изобрёл электронно-лучевую трубку, без которой невозможно телевидение, было пятнадцать лет. Всего на полтора года старше меня. И потом, — честно признался я. — Я вовсе не уверен, что у нас получится. Но, если не попытаться…

— Перестанешь себя уважать, да? — спросил дед.

— Да.

— Знакомое чувство.

Дед закурил ещё одну сигарету и долго думал, щурясь на зеленеющее над крышей дома вечернее небо.

— Взбудоражил ты меня, внук, — признался он, наконец. — Прямо в молодость вернул. Как будто я снова перед выбором стою: или в тылу остаться по брони, или добровольцем на фронт.

— И каков выбор? — спросил я.

— Конечно, на фронт, — весело сказал он. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Рискнём. Только это… давай бабушке и прабабушке твоей тоже пока ничего не рассказываем. Так оно надёжней будет и спокойнее. А то раскудахчутся… Что, говоришь, тебе нужно для этой машины?…

Следующая неделя прошла в трудах. С утра я отправлялся к Кофманам и работал с тётей Фирой. Её аура быстро приобретала прежний цвет и весёлую переливчатость, улучшаясь с каждым днём. Ржавых пятен оставалось совсем немного — на день-два работы. К тому же и сама тётя Фира держала обещание и не курила.

— Какая же это зараза, оказывается, — курево! — охотно делилась она со мной своими мыслями и переживаниями по данному поводу. — Представить не могла, пока не бросила. Хочется! Хочется курить! Это что же, и впрямь наркотик, получается? Который вцепился и не отпускает?

— Он самый, тётя Фира. Я думаю, что никотин — один из самых усваиваемых наркотиков, человек к нему очень быстро привыкает.

— К морфию тоже, как медсестра говорю. Но морфий — обезболивающее сильное и вообще, в состояние эйфории человека погружает. А никотин — нет. Ну, разве что так… чуть-чуть… Но он, как бы это сказать… Не меняет сознание человека, вот!

— Это только кажется. Нет «плохих» и «хороших» наркотиков, тётя Фира. Все плохие. И все приводят человека к одинаковому концу — ранней смерти. Могу дать совет.

— Давай!

— Дышите. Как только сильно захочется курить, сразу начинайте глубоко дышать. Вот так, — я показал. — Живот-грудь — вдох. Грудь-живот — выдох.

— Ну-ка, — она принялась дышать. — Ой, голова закружилась…

— Закружилась — прекращайте, дышите, как обычно. Желание закурить должно почти исчезнуть.

— И правда, — оно удивлённо прислушалась к себе. — Не хочется!

Ещё я менял книги. Джек Лондон пошёл мне, что называется, «на ура», я вознамерился прочесть его всего. Кроме этого, на книжных полках Кофманов я обнаружил собрание сочинений Марка Твена и взял почитать роман «Янки при дворе короля Артура», о котором слышал, но в библиотеке кушкинского Дома офицеров взять не мог, — книга всё время была на руках. Судя по тому, что мне рассказывали, эта история чем-то напоминала мою собственную, и мне очень хотелось сравнить.

В понедельник, вторнок и среду я был плотно занят лечением тёти Фиры и лазером, за сооружение которого с энтузиазмом взялся Толян. Он же Толик Краснов.

Жили Красновы, как и мы, в собственном доме, но на противоположной окраине Алмалыка. Алмалык не очень большой город, по сравнению с тем же Ташкентом, — добираться, чтобы привезти то одно, то другое, вроде бы, и не очень далеко, но времени отнимало прилично.

А возить пришлось. Начиная от корпуса из титанового сплава, который достал дед, и заканчивая фиксажем (он же закрепитель для печатания фотографий). Из него, после обработки плёнки, можно было получить серебро, необходимое для серебрения одного из зеркал лазера.

На бассейн за эти три дня заглянул только один раз, в среду, на часок. Наташи не было. Пообщался со Славой и Васьком, даже сыграл сними в салки и побежал дальше.

Тогда же, в среду вечером, после работы, дед подобрал меня на своей машине в городе, и мы отправились на работу к дяде Юзику.

Рабочее место ювелира Иосифа Давидовича Кофмана располагалось в городском Доме быта, в центре. Личное богатство в СССР не поощрялось, но ювелирные изделия продавались свободно. А там, где существуют ювелирные изделия, есть и ювелиры.

Дед поставил машину возле Дома быта, посмотрел на часы:

— Сейчас должен выйти, подождём.

Долго ждать не пришлось. Дядя Юзик, одетый в светлые брюки и тенниску с короткими рукавами, с кожаной коричневой сумкой-портфелем через плечо, бодро вышел из здания, огляделся, и направился к нам.

— Приветствую, — поздоровался со всеми за руку, садясь в машину на заднее сиденье. — Ну, что у нас тут, заговор обречённых [34]?

— Обречённых на успех, — сказал я. — Здравствуйте, дядя Юзик.

— Молодой человек с юмором, — засмеялся танкист-ювелир. — Люблю! Так что, надеюсь, старому Юзику уже скажут, наконец, что ему делать?

— Вот, — я передал ему листок бумаги.

— Что это?

— Рубиновый стрежень. Чертёж с точными размерами. Это ювелирная работа, только вы можете сделать, дядя Юзик. Рубин у меня есть.

— Оставь себе, — дядя Юзик водрузил на нос очки, которые достал из нагрудного кармана тенниски, внимательно посмотрел. — Лазер? — осведомился деловито.

— Он самый.

— Интересно для чего, но я не буду спрашивать. Хоть и очень хочется.

— Скоро расскажем, — пообещал дед. — Чего там скоро, прямо сейчас. Понимаешь, Юз. Кроме рубинового стержня, нам нужно ещё кое-что.

— Деньги?

— Почти. Золото.

— Много?

Дед обернулся ко мне:

— Сколько, внук?

— Четыреста тридцать грамм, — ответил я. — Это с запасом. Скорее всего, хватит и четырёхсот двадцати.

— Прилично, — дядя Юзик присвистнул. — У меня столько нет. Достать можно, конечно. Но это «а» — дорого, «б» — долго и «в» — грозит большими неприятностями с законом. Вплоть до неба в клеточку. Сиречь тюрьмы. Оно нам надо?

— Не надо, — сказал дед. — А дорого и долго — это сколько?

— Давайте прикинем. Официальный курс золота сейчас — двенадцать рублей за грамм. Но кто ж нам продаст по такой цене? Никто. По двадцать — минимум, и это, если повезёт. Двадцать умножаем на четыреста… Сколько вы сказали?

— Восемь тысяч шестьсот рублей получается, — посчитал я. — На четыреста тридцать если.

— И впрямь много, — сказал дед. — Нет столько, хоть всю мошну перетряси и все сусеки выскреби. А по времени, Юз?

— Месяца три-четыре.

— Не подходит, — сказал я. — По любому не подходит.

— Очень надо? — спросил дядя Юзик.

— Иначе бы не спрашивали, — сказал я. — Золото не на продажу, если интересно. Хоть и вам с ним работать. Больше некому.

— Что вам нужно из золота?

— Если коротко, — проволоку. Точнее, два вида проволоки, я дам потом размеры. Одна потолще, а вторая совсем тонкая. Фактически — нить. Этой нитью будет обмотана проволока из другого металла.

— Платины? — с непередаваемой иронией осведомился дядя Юзик.

— Если бы. Иттрий и ниодим.

— Однако. Редкие земли? Очень интересно.

— А уж как нам интересно, — сказал дед. — Внук обещает, если всё получится, это будет сравнимо с изобретением колеса.

— Вэй из мир! [35] — воскликнул ювелир. — Да что за штуковину вы хотите сделать?!

— Ты не поверишь, — сказал дед. — Не поверишь и решишь, что мы сошли с ума.

— После того, как Серёженька вылечил Фиру? Да, я знаю, что ещё не до конца, но и знаю, что она обязательно выздоровеет, это видно! Так вот. После таких чудес я готов поверить во что угодно.