София Мак-Дугалл - Граждане Рима
— Да, — ответил Варий, — но вы должны все рассказать ему наедине.
Туллиола снова выпрямилась и положила руку ему на рукав.
— Но что я ему расскажу? Что вы можете помочь им найти Марка, так? По крайней мере не заставляйте нас думать, что можете вернуть его, если он погиб. Если же нет, то скажите, что с ним будет, пожалуйста.
Варий молчал.
— Могу ли я, по крайней мере, сказать хоть это? — умоляюще произнесла Туллиола. — Могу ли я сказать, что, как вам известно, он жив?
Так они стояли молча и целую вечность смотрели друг на друга. Затем Варий отвел взгляд и коротко мотнул головой, что отдаленно напоминало утвердительный кивок.
— Вы действительно не хотите больше ничего мне сказать? — вздохнула Туллиола. — Знаете, мне действительно хочется, чтобы он вернулся. Терпеть не могу, когда все такие… Терпеть не могу гадать, что чувствует Фаустус…
— Пожалуйста, вы не могли бы сходить за императором прямо сейчас? — прошептал Варий.
И Туллиола ответила:
— Хорошо. Я скажу ему.
Через дверь в личный коридор протянулось плоское изображение вьюнка. Туллиола подошла к нему и остановилась, что-то соображая.
— Может быть, подождете в офисе Лео? Я приведу его туда, а вы пока побудете одни…
Варий так и не успел ответить, потому что скрытые лепестками петли повернулись и открывшаяся дверь образовала проем среди поддельных деревьев. На пороге стояла Макария.
Рука Вария напряженно прижала коробочку со сластями; она была спрятана под бумагами, но он даже не отваживался посмотреть, боясь, что любая попытка скрыть коробочку привлечет внимание Макарии. Она ощупывала Вария взглядом, улыбка застыла у нее на губах, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, — инстинктивно и по тому, как испуганно попятилась Туллиола, — Варий был уже абсолютно уверен, что всему пришел конец.
— Ну так что, узнала что-нибудь? — бесцветным голосом спросила Макария.
Туллиола продолжала отступать в глубь комнаты.
— Я думаю, Варию следует повидаться с твоим отцом, — сказала она явно вызывающе, но вызов ее прозвучал так слабо.
Макария сдавленно перевела дыхание и кисло кивнула:
— Я полагала, что так оно и будет. А почему ты так думаешь? — Туллиола подавленно молчала. Макария повернулась к Варию: — Ну, давай. Что ты собираешься рассказать отцу?
— Мне нечего сказать вам, госпожа, — тупо повторил Варий, но поглядел на Туллиолу, внутренне умоляя ее не проговориться, чтобы все не испортить.
— Верится с трудом. Тогда почему ты мог сказать это госпоже Туллии?
— Он почти ничего и не сказал, Макария, — не выдержала Туллиола, — просто я думаю…
— Так он ничего тебе не сказал? — недоверчиво переспросила Макария. — Тогда с какой стати папе с ним видеться? Ты что, не слышала, сколько у него дел?
— Слышала и считаю, что это самое важное.
— Думаю, это не тебе решать.
— Но и не тебе. Я его жена, — сказала Туллиола, сверкнув глазами, ее миловидное лицо словно окаменело от гнева.
— Да, — ответила Макария. — И знаешь его года четыре, верно? А я знаю его уже тридцать три и прекрасно вижу, когда он по-настоящему обеспокоен и страдает. И я не стала бы выводить его из себя и попусту обнадеживать без очень серьезной на то причины. Во всяком случае, не по твоей прихоти, Туллия.
— Я пойду, — повторил Варий, желая только одного — как можно скорее выбраться из этой расписной комнаты.
— Так-то лучше, — согласилась Макария.
— Варий кое-что знает о Марке, он говорит, что Марк жив! — крикнула Туллиола.
Замерев на месте, в полной тишине, Варий оглянулся, уже недосягаемый для гнева или страха, только чтобы холодно поинтересоваться реакцией Макарии.
— Правда? — спросила та изменившимся голосом и снова изменившимся голосом обратилась к Туллиоле: — Тогда ему следует обо всем рассказать страже, это его долг.
— Прости, Варий, — надломленно произнесла Туллиола.
Но когда Варий, уже ничему не удивляясь, снова повернулся, Макария заметила коробочку с нугой у него под локтем.
— Зачем это тебе? — резко спросила она.
И только теперь, поняв, что он был прав и это действительно конец, Варий почувствовал лишь возбуждение, по крайней мере лучшего слова он не мог подобрать. Точно так же он не мог обозначить свое следующее решение, хотя с радостным оживлением чувствовал, как оно мчится навстречу на всех парах.
— Прости, Варий! — снова крикнула ему вслед Туллиола, когда он сдвинулся с места, выйдя из густолиственной комнаты, пройдя мимо стражника, у которого уже не было оснований задерживать его. Белизна и шум внешнего офиса ослепили его, он смутно услышал, как Гликон или кто-то другой окликнул его по имени, но продолжал двигаться к выходу прохладными залитыми солнцем коридорами. У него достало присутствия духа пройти в офис Лео и спрятать бумаги Габиния среди других документов, хотя он не думал, что это так уж важно — пусть даже их найдут при нем. Он был почти уверен, что выдал себя с головой, подробности вряд ли имели значение. Но, по крайней мере, он не сделал нечто худшее: Марк, возможно, был уже в безопасности, и никто не знал где.
Выйдя из арки палатинских ворот, Варий увидел приближавшуюся к нему небольшую группу людей, возглавляемую рыжим центурионом, кричавшим: «Кай Варий, у меня ордер на ваш арест», — или что-то вроде этого, Варий не слышал.
Он невозмутимо повернулся спиной к Клеомену. Еще раз посмотрел на ярко блестевший дворец и, пока пальцы его неуклюже шарили в сахаристом нутре плетеной коробочки, подумал: «В конце концов, я римлянин».
И ему вспомнился сад и Гемелла, которая зубами взяла из его руки отравленный медовый кубик.
СИНЯЯ ДОРОГА
Присев на корточки посреди влажной кладбищенской травы, Уна и Сулиен смотрели на Марка, спавшего под их расшитыми занавесками. Они все еще находились на окраине Толосы, в самой глубине кладбища, вынесенного за городскую черту, поскольку хоронить мертвых на территории римских городов воспрещалось. Но в этих полях, между дорогами, ведущими из Толосы, вырос богатый урожай: урны, надгробия и пирамиды, беспорядочная мешанина последних пристанищ, с тоской и легкой завистью теснившихся к городу, как жалкое предместье мраморных лачуг.
Сулиен знал, как долго этому другому парнишке, ворочавшемуся с боку на бок на тонком лоскуте ткани, не удавалось уснуть, потому что, прежде чем самому закрыть глаза, он лежал, спокойно наблюдая за ним, пока не уверился, что Марк спит. Он не был уверен, чего, собственно, ждет, за чем наблюдает, почему не спит, разве что сдержанная недоверчивость Марка оказалась заразительной.
Не то чтобы Сулиену пришло в голову называть его Марком. Он перестал обращаться к нему «ваше высочество», потому что Уна сказала — «не называй его так», и потому что было чистой воды безумием использовать этот титул, когда они наугад, петляя, пробирались по притихшим улицам и все вместе прятались за какой-нибудь бадьей. Но Сулиен не знал, как обращаться к нему иначе. Они остались одни среди могил, пока Уна ходила на блошиный рынок, и Сулиен перебирал все остальные возможности: Новий, Фаустус, Лео — имена звучали странно и были слишком широко известны, чтобы ими пользоваться. Парнишка же ничего не говорил на этот счет, равно как и не запрещал называть себя «высочеством». Казалось, ему это все равно или он не обращает внимания, он просто сидел, без кровинки в лице, вежливый, устало прислонясь спиной к стене мавзолея. Сулиен уговаривал себя оставить его в покое, он видел, как изможден Марк. И все же в нем ощущалось чувство не то чтобы превосходства, как могла бы подумать Уна, но некоторой дистанции. Это раздражало Сулиена. Он не мог с этим смириться. Кроме того, он был любопытен.
— Ты ходил в школу? — спросил он.
— Раньше, когда был помладше, — после усталой паузы донесся далекий голос. — А потом у меня были воспитатели.
— Но разве люди могли обращаться с тобой как с остальными… разве могли хоть на минуту забыть, кто ты?
— Не знаю. Как я могу судить?
— Верно, не можешь. Диковинно это все.
Марк тусклым голосом согласился.
— Зато с девчонками это удобно, да? — спросил Сулиен, практически не рассчитывая на ответ, и поэтому не удивился, когда Марк что-то еле слышно пробормотал и снова умолк.
Марк не узнал Сулиена ни по имени, ни по лицу, но он помнил ряды фотографий, которые показывали по дальновизору после похорон родителей, и знал, что Сулиен, должно быть, один из преступников, бежавших в Лондоне. Он сидел, прислонившись к камню, и спокойно думал о том, что мог сделать этот человек: убить, изнасиловать или что-нибудь, Марк не знал — он вообще мало на что обращал тогда внимание.
Спустя какое-то время Сулиен, на сей раз правильно, догадался, в чем дело. Придвинувшись к Марку, он негромко спросил:
