Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Потом кто-то из «вольников» подошел к трупам и осмотрел их оружие. Ножны моих кедринцев оказались пусты, а в карабинах не бьшо обойм.
Никто в штабе не бросил на меня осуждающий взгляд. Мои помощники, мои соратники, мои командиры и бойцы — все поддержали этот шаг. Отчего же тогда у меня так тяжко на душе?
Мы пожертвовали самыми верными людьми ради того, чтобы начать братоубийство. Потомки именно так оценят наши деяния. Я убежден: приговор истории окажется суров. Но куда суровее будет мой собственный приговор. И еще одно: если все началось с крови, то чем оно может закончиться?..
Итак, приказ атаковать наш отряд отдал не Назар Шульгин, не один из его командиров и даже не какой-нибудь старший ловец — его вообще никто не отдавал, но дело бьшо сделано. Воевода, когда ему доложили о случившемся, пришел в ярость и потребовал немедленно связаться с моим штабом, но бьшо поздно: наши отряды уже начали выдвигаться в ключевые пункты Каменска.
Сначала я вовсе не хотел говорить с Шульгиным. «Ни с кем из „вольников“ не соединять», — собирался приказать я, но передумал. Того, кто наотрез отказался вести переговоры, легче обвинить в разжигании войны. От меня не убудет, если перекинусь с Воеводой парой фраз. Я обманывал себя. Я боялся разговора с Назаром. Значит, чувствовал вину? Странно… Ведь наше дело — правое. Мы спасаем Гильдию от нее самой. Спасаем — пусть дорогой ценой, но иначе выйдет гораздо дороже. Так почему же?
— Чем могу служить? — ядовитым тоном осведомился я, услышав в телефонной трубке голос Воеводы.
— Я предлагаю немедленно остановить войска и заключить перемирие, — напористо заговорил он.
— Неужто вы раздумали лезть в мирскую политику?
— Нет, но… — Шульгин замолк, подбирая подходящие слова.
Нельзя было дать ему возможность оправдаться.
— Рубикон перейден, — бросил я в раскаленную трубку. — Безоружные люди убиты. Пора ответить за содеянное. — И нажал на рычаг, спеша прервать разговор.
Ладони мои горели, голова кружилась, я чувствовал озноб. Минутная слабость истаяла под ударом мощного самозаговора. Некогда заниматься самоедством; время пошло, и теперь нельзя опоздать.
Губернатору надоело без толку обрывать телефон правительственной связи, и он улетел в Столицу, надеясь попасть на прием к Президенту. Я выпустил Черепанова из Каменска, хотя вполне мог задержать — и даже под благовидным предлогом. Но я не хотел вступать в прямой конфликт с мирскими властями. Войну на два фронта нам не выиграть.
К тому же я был почти уверен: несмотря на обоюдную симпатию Валуна и Воеводы, «отец нации» не станет мешать Гильдии делать себе харакири. Победителя всегда можно поддержать и наградить либо осудить и покарать. Удобная позиция. В любом случае будущий победитель окажется слабее, чем сейчас любая из сторон.
«Вольников» было по-прежнему больше, чем нас, но они раздробили силы, не зная, где мы нанесем главный удар. Им нужно было одновременно защищать несколько стратегических объектов: штаб-квартиру рати, губернаторский дворец, городской арсенал, казармы полевой жандармерии, аэродром, мосты, здания Губернской Управы и Префектуры, главпочтамт, губернский телеграф и кое-что еще.
Лишить «вольников» связи — наша первейшая задача. Не считаясь с потерями, ударный отряд кедринцев взял штурмом телефонную станцию. Другой отряд захватил радиовышку, стоявшую над городом, словно огромный ажурный хвощ. Оставались радиостанция в Блямбе и дюжина переносных передатчиков, тайком приобретенных Гильдией в гарнизоне. Какая рать этим не грешила?..
Не имея в своих рядах ни одного Великого Логика, мы не могли подвесить над городом заряженное грозовое облако, которое часами наводило бы в эфире помехи. Пришлось использовать позаимствованные на складе Корпуса Охраны глушилки и забивать переговоры «вольников» брачным воем лесной сирены. Проще всего оказалось спилить телеграфные столбы на подступах к городу — на этом закончилась первая фаза операции.
Где успели, мы перерезали баррикадами главные городские магистрали. В ход шли трамвайные вагоны, торговые киоски, афишные тумбы и украденные со строек и припрятанные поблизости бетонные блоки. Пилить вековые деревья нам было жаль; да и древесные духи непременно отплатили бы нам за содеянное зло.
В нескольких местах пришлось заминировать проезжую часть фугасами. Колонна «вольников», спешившая на выручку осажденному в губернаторском дворце отряду, не поверила ярким предупреждающим надписям, которые по моему приказу были сделаны на проезжей части, и две головные машины взлетели на воздух. А потом засевшие на чердаках таежные стрелки не давали вражеским саперам расчистить дорогу.
Переодетые в военную форму и-чу подъехали к расположению броневой бригады на трех камуфлированных фургонах с эмблемами вооруженных сил Сибири. Седовласый Кирилл Корин, с погонами полковника и генштабистскими аксельбантами на мундире, вылез из кабины и вальяжной походкой направился к дежурке.
В гарнизоне было объявлено особое положение, поэтому охрана парка была усилена, на вышках установлены пулеметы, но эти меры предосторожности ничего не дали. Простое заклинание — и караульные увидели перед собой главного инспектора броневых войск, внезапно нагрянувшего из Столицы. Ничего страшней нельзя было придумать.
— Командира бригады вызывать запрещаю! — рявкнул Корин на дежурного по парку, когда тот начал крутить вертушку. — Сначала проверим боеготовность. Дежурного по бригаде — сюда! Скажи: срочно нужен — и вешай трубку. Понял?!
— Так точно, господин полковник!
Штабс-капитан, придерживая на бегу саблю и фуражку, примчался в парк через три минуты. Увидев расхаживающего у ворот полковника и выстроившуюся поодаль роту чужих солдат в водительских комбинезонах, дежурный почувствовал, что сердце сползает к пяткам. Или этот сейчас прибьет, или комбриг потом измордует. Неизвестно, что хуже.
— Господин главный инспектор! Во время моего дежурства происшествий не было. Личный состав отдыхает после учебных стрельб. Командир бригады подполковник Седых находится в штабе части. Дежурный по бригаде штабс-капитан Суриков, — приложив руку к околышу, бодро, несмотря на зубовную дрожь, отрапортовал он.
Командир бригады действительно был в штабе: дрых в своем кабинете — из пушек не разбудишь. Поддал вчера хорошенько, как и все старшие офицеры, — чтоб не так обидно было без супруги ночевать.
— Вольно, — буркнул «полковник». Суриков по-прежнему стоял вытянувшись в струнку. — У тебя, штабс-капитан, звездочка — либо на погоны, либо с погон. Все в твоих руках. Теперь слушай сюда… Не надо никого будить. И Седых пусть спит. Таков приказ генерала Мамдеева. — А потом, грозно нахмурив брови, Корин распорядился: — Выводи бронеходы на плац. С полным боекомплектом. Будем проверять.
— В парке мало людей. Можно вызвать из казарм? — пролепетал дежурный по части.
— Ат-ставить! — пропел «полковник». — Горючее у тебя есть. А людьми я помогу. Для того и привез. Все понял? — И глядел на Сурикова так, будто ждал: сейчас штабс-капитан замычит.
— Так точно!
— Вы-ы-пол-няй! — И уже вслед докрикнул: — Бе-егом!!!
Дальше все пошло как по маслу. Когда разбуженный дневальным Седых прибежал в парк, на ходу застегивая китель, половина ангаров была пуста, караул вместе с дежурным по части повязан и заперт в караульном помещении, а грозные машины пылили и грохотали по улицам каменско-го пригорода — Соломенной Слободы, уходя в неизвестном направлении.
Итак, захватить боевую технику нам удалось без единого выстрела. Мой план удался, и я был почти счастлив.
Мы так и не позволили отрядам Шульгина соединиться. Били «вольников» по очереди, яростно атакуя собранными в кулак отрядами, которые тотчас перебрасывали в другой район. На захваченных у гарнизона бронеходах и грузовых моторах они могли быстро перемещаться по городу. А когда на пути моих отрядов возникали вражеские заслоны, их сметали огнем башенных орудий. Баррикады и завалы мы растаскивали кранами, сносили бульдозерами, которые сопровождали каждую колонну.
Воевода не ожидал, что мы будем действовать столь решительно. Возможно, он до последней минуты надеялся, что мы не посмеем начать войну. Пойдет какая-то хитрая игра, когда обе стороны должны симулировать активность, рыча и скаля клыки. Но зачем? Для какого таинственного зрителя было бы это представление?..
Я, понятное дело, не усидел в штабе, ожидая известий с фронта. Увы, нервы у меня к тому времени были — отнюдь не стальные канаты. И вечно спасаться самозаговорами я не мог. От частого их применения заговоры слабеют, да и сам и-чу перестает объективно воспринимать окружающий мир. Слишком легко обжечься, когда отключено чувство боли.
Я мог просто-напросто взорваться, как перегретый паровой котел, и потому лично возглавил два нападения на отряды «вольников», несмотря на ворчание моих помощников. Они боялись, что наше войско будет обезглавлено.
