Лариса Бортникова - 16 Охотники 2. Авантюристы
«Так. Нужно спокойно и методично обследовать поезд. Черт... Где же? Ну где же она». Он закурил, обжигая губы. Курил быстро, жадно, зло. Шагал по составу, перебираясь из вагона в вагон, распахивая настежь двери всех купе, заглядывая в каждый угол. Знал уже наверняка, что девушки он не найдет. Знал, что Даша ушла, воспользовавшись суматохой. Ушла навсегда. Знал, что решила она уйти еще этой ночью, а может, даже раньше — когда плакала в холодном тамбуре, прижимаясь к его груди. А то, что она ему солгала, обещая все же доехать до Топловского и уже оттуда вернуться в Москву... так он бы, очутись на ее месте, тоже солгал.
«Девочка... маленькая моя смелая девочка, глупая моя девочка... Нянчить бы тебе твоих кукол, вышивать гладью, печь кексы и носить модные шляпки. Танцевать под патефон... Господи! Я ведь так и не отдал ей карточку Вертинского! Вот только нужна ли ей она теперь?» — Артур в сердцах швырнул окурок в угол и, повернувшись, направился на поиски своих.
***Десятью минутами раньше, как раз тогда, когда Артур протягивал умирающей старухе кружку с ледяной водой, Даша стояла перед распахнутой настежь дверью вагона и с ужасом смотрела вниз, на пробегающие мимо кусты, на заснеженное полотно.
— Плыгать соблалась, мамзель? Сумаседсая цтоли?
— Яшка родненький! — вот уж кого Даша совсем не ожидала здесь увидать, так это московского смешного беспризорника Яшку. — Ты-то тут что забыл?
— На юг еду я! Не видис цтоли? Яблоки тут, пелсики... Класота!
— Пелсики... Да. Персики тут знатные, — она снова посмотрела наружу и зажмурилась.
— Погоди плыгать-то, глупая. Чичас станция будет, так пелед ней в голку пойдет. Медленно пойдет. Тогда оба и сиганем. Только ты сигай пелвая.
— А тебе-то зачем прыгать? — удивилась Даша. — У меня тут свои дела. Мне очень нужно.
— Яске тозе нузно! У Яски тут тозе дела! К Махно в алмию хоцю я записаца. Буду в класных станах щеголять. Левольвелт мне батька даст. Тацянку!
— Ужо мне махновец... — Даша не сдержала улыбки. — Штаны, револьвер, тачанку. Где мы, а где Гуляй-поле. Сопли с пола подбери.
Яшка насупился. Хотел ляпнуть что-нибудь обидное, но тут поезд притормозил. Придорожные кусты поплыли медленно, даже печально. Словно только что плясали они веселый гопак и вдруг передумали, перешли на медленный фокстрот. Даша вопросительно обернулась на беспризорника, мол, что делать-то. Мальчонка деловито таращился вдаль, словно что-то про себя прикидывая.
— Все! Сигай вниз, мамзель! Медленнее узе не будет!
— Яшка! Ой! Боюсь я!
— Плыгай! Кому сказал? Тьху! Баааба, цто с вас взять!
Даша зажмурилась, присела, потом распахнула широко-широко глаза и... прыг-ну-ла. Полетела прямо в снег по ходу поезда. Упала на бок, но совсем не больно. Перевернулась два раза, тут же вскочила, отряхнула от снега шубку и отбежала в сторону. Вслед за ней вылетел из вагона похожий на тугой мячик пацаненок. Пробежал несколько шагов. Остановился. Утер мордаху рукавом и заулыбался счастливо-пресчастливо!
— Ну чо? Вот мы и плиехали, мамзель! Станция Юг!
Глава тринадцатая. О судьбе и смерти
До женского монастыря в Топловском добрались к концу января. Добрались бы раньше, но Маргарите по пути стало совсем худо. Тифом ее, к счастью, не задело — хватило одной Бабочки, которую она с себя сняла, едва сошла с поезда. Но с Бабочкой или без — было уже поздно — Марго умирала. Еще в Екатеринославе, где они проторчали пару дней, пытаясь нанять кого-нибудь, кто сумел бы довезти их до самого Топловского, у Маргариты отказали ноги. Она еще пыталась идти, но коленки подкашивались, икры то и дело сводило судорогой, и каждый шаг давался ей с невероятным трудом.
— Ну, зовите меня теперь Русалочкой, mon cher, — хохотала она, задыхаясь и начиная сухо, резко кашлять.
Артур и Красавчик хмурились. Зато Креветка чувствовал себя совершенно в своей тарелке. Он бегал вокруг Маргариты, подсовывал ей в руку то кусок хлеба, то кринку молока. Заботливо подставлял ей свое плечико, чтобы она, чуть что, могла на него опереться, и был сама нежность.
— У паночки чахотка, чи шо? — круглолицый веселый дядька долго приглядывался к Марго, прежде чем согласился везти их до Топловского. — А как помре паночка в дороге?
— Инфлюэнца у мэня. Не помру. Вэзи давай — не болтай много. — Марго приходилось еще и вести переговоры, поскольку от Креветки с Красавчиком толку было чуть, а Артур местный диалект понимал дурно.
Денег за провоз дядька запросил столько, что на них можно было бы купить с потрохами и его, и толстомордую его жинку, и мохноногую пегую лошадку, и весь его хутор с домами, амбарами и курями. Но Артур с Красавчиком торговаться не стали. Уложили Маргариту на соломенный тюфяк, закидали сверху овчинками, а сами пристроились сбоку.
На подъеме лошадка умаивалась, отказывалась идти дальше, тогда Красавчик с Артуром спрыгивали на землю и послушно брели вслед повозке, перекидываясь редкими сухими фразами. Возница пел заунывное, тоскливое, а Креветка сидел с ним рядом, болтал ножками, глядел на дорогу и изредка подпевал визгливым фальцетом.
На их удачу в Крыму потеплело. Под солнцем облезли, обнажили верхушки пригорки, но дорога была крепкой, накатанной. Если бы не Марго, из-за которой приходилось каждый вечер останавливаться на ночлег, добрались бы куда быстрее. Но ей дорога оказалась непосильна, поэтому ближе к закату сворачивали на ближайший хутор, и там оставались до самого утра.
— Быстрее... Быстрее. Не нужно нигде ночевать, я легко выдержу! Едем же! Ну, что вы ковыряетесь там... Быстрее! — подгоняла Маргарита своих спутников, но и сама понимала прекрасно, что не отлежись она ночью в тепле, утром уже не встанет.
Между собой они почти не разговаривали. Да и не о чем было им говорить. Еще в поезде они все решили между собой. План их был прост, многократно оговорен и вопросов ни у кого не вызывал. В Топловском они заберут у монашки Гусеницу, а дальше пути их разойдутся — Маргарита с Красавчиком отправятся на свободную охоту за предметами, взяв с собой Креветку, а Артур вернется в Константинополь. В общем, Артуру не было никакой нужды сопровождать Маргариту в монастырь, но он пообещал, что если вдруг Феврония заартачится, он поможет ее убедить. В конце концов, он все еще оставался британским курьером, он все еще представлял константинопольскую ставку, был знаком с генералом Деникиным... и именно его послали в Москву за предметами... Значит, он вполне мог претендовать и на Гусеницу.
— Точно? Она точно знает, кто ты такой? Точно? — волновалась Маргарита.
— Да, Марго! В конце концов, когда-то я должен быть стать Хранителем, а все из нас так или иначе друг с другом знакомы. Не разговаривайте. Отдыхайте...
— Вот-вот. Молчи уж! Сдохнешь сейчас... и куда я тогда? К масонам? Или, может, к комунякам? Нет уж! Скрипи дальше. Или я тебе кишки...
Маргарита слабо улыбалась.
— Ходуля, а ты как? Все еще не надумал с нами? А?
Майор Уинсли отрицательно качал головой. Он старался не думать о том, что произойдет по его возвращению в Константинополь. Он оттягивал возвращение в ставку, тяжелый разговор с генералом Милном и, возможно, самим генералом Деникиным. Тем более, не хотел он даже думать о том, что скажет ему дед. Скажет ли? Захочет ли видеть внука после всего, что случилось.
Впрочем, поддельные фигурки, что передала Даша, были в каком-то смысле его спасением от окончательного позора. В этом Артур прекрасно отдавал себе отчет. Скажи он Милну, что в Москве у Чадовых нашлись одни лишь фальшивки, и уже его провал будет выглядеть не так бледно. Но нет! Это слабость... Это стыдная, отвратительная слабость, на которую он никогда не пойдет... Он целиком провалил задание и готов понести любую кару.
— Слышь, Ходуля... А может все же плюнешь на полковничьи погоны и со мной? Подлечим Гусеницей нашу болезную старушку и тум-тум за золотым руном! А?
Красавчик часто заводил этот разговор. Говорил, посмеиваясь, вроде бы в шутку, но Артур видел, что янки всерьез за него тревожится, что возможно ему единственному действительно не нужен его — Артуров дар следопыта. Хотя бы потому, что сам Красавчик обладает способностью едва ли не более сильной. Майор ценил заботу добродушного чикагского гангстера, однако все его вопросы и намеки тщательно игнорировал. Марго же сейчас было не до этого — все свои силы она направила на то, чтобы дожить до дня, когда в руках у нее окажется Гусеница.
***Впрочем, одним ясным, по-настоящему хорошим утром, когда ей чуть полегчало и она сумела кое-как встать, Маргарита вышла в сени натопленной беленькой хаты и, увидев сидящего у окна Артура, заговорила с ним.
— На что ты надеешься? — голос у нее словно истерся и звучал глухо. — Думаешь, твои тебя простят? Помилуют? Дадут уйти в отставку и купить домик в Брайтоне? Mon cher, очнись! Да даже если ты сейчас согласишься на все их требования, даже если пойдешь по следу туда, куда тебе укажут, даже если притащишь им в зубах сотню предметов, во что верится с трудом... ты все-таки слабак и тряпка, Артур... прости, но мне сейчас недосуг беречь твое нежное эго... все равно тебе конец. Тебя, в общем-то, уже нет, Артур Уинсли! Даже у меня, и то больше шансов на будущее!
