Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Олег Иваныч очнулся средь других пленных. Не особенно знатных – щитников всяких, да купчишек мелких, да кожемяк. Шея болела – чуть голова не отваливалась. Сунулся растереть – да руки за спиной связаны. Осмотрелся – два окровавленных трупа рядом, под кусточком валялись. Раны характерные – рваные, широкие, носы да губы отрезаны – не от битвы раны те – от пыток! Нехорошее предчувствие охватило Олега Иваныча, как увидал: московиты к дереву толстому пленника привязали, из толпы выхватив. Ну, толпа-то – человек с пол-сорока не будет. И московитов – десяток, с руками окровавленными. Костер жгли, дичь жарили. Один на костре саблю калил. С ними корчага – винищем твореным на версту разит. К корчаге той почасту московиты прикладывались, рыгали да ругались похабно…
Трое возле пленника стояли, лыбились. Молод пленник был, бледен. Кто-то для острастки в живот пнул парня. Кто таков – спрашивал.
– Нифонтий я… подмастерье… – жалобно ответил пленник. – Я и не хотел супротив вас идти-то, силком заставили – а нет, так в Волхов с моста метнули бы.
Олег Иваныч вздрогнул. Нифонтий… Подмастерье вощаника Петра, недавно казненного в Новгороде по наветам Ставра. Был еще и другой… Соперник Гришани на любовном фронте. Сувор, кажется.
От костра приблизился московит с раскаленной саблей. Протянул осторожненько:
– На, дядько!
Другой, что с пленником рядом стоял, сабельку взял аккуратненько:
– Глаз, он шипит-от…
Рраз!
Одно движение всего и сделал.
Страшно закричал Нифонтий…
Левый глаз его кровавым комком полетел на землю, вырванный из глазницы каленой московитской саблей.
– Ловко, дядько Матоня!
Матоня!
Так он выжил тогда, пес!
Олег Иваныч поежился.
– А вот сейчас… смотрите…
Правый глаз несчастного Нифонтия Матоня вырезал медленно, аккуратно, не обращая внимания на страшные крики.
Кто-то из московитов блевал за кустами.
Расправившись с подмастерьем, Матоня вразвалку направился к застывшим в ужасе пленникам. С сабли его падали на траву темно-красные тягучие капли.
Матоня остановился напротив пленников, нехорошо усмехнулся, всматриваясь в глаза каждому по очереди. Весь вид его выражал торжество и довольство…
Дошла очередь и до Олега Иваныча.
Вздрогнул Матоня… Узнал, сволочь!
И такая дикая радость озарила корявую морду садиста, что Олег Иваныч понял – легкой смерти ему не будет!
Неожиданно бросился вперед, ударил башкой Матоню, прыгнул в кусты.
Далеко не убежал – блевавший в кустах московит сшиб его единым ударом. Попинали ногами – запинали бы до смерти, да вмешался Матоня – потащили к дереву.
А ведь – хорошо попинали! Ребер не поломали, а узлы-то на веревке ослабли! Ну-ка… А вот, так и есть…
Осторожненько, чтоб не увидели, высвободил Олег Иваныч правую руку, пальцами затекшими пошевелил, заругался, отвлекая:
– Сволочи! Козлы! Твари!
– А мы те поначалу язык-от укоротим, – утерев под носом красную юшку, ласково пообещал Матоня. – Ну-т-ко, держи ему голову…
Ага, держите, суки позорные… Вряд ли, конечно, получится против всех – да лучше быстрая смерть, чем такая… А уж этого ублюдка Матоню он с собой на тот свет прихватит – к бабке не ходите!
Дождавшись, когда один из московитов схватил его обеими руками за шею, Олег Иваныч враз выпростал руку, протянул к вражеским ножнам… Миг – и московит упал, заколотый собственной саблей!
Ловко отскочив к росшему рядом дереву, Олег Иваныч нехорошо улыбнулся. Московиты попятились. Матоня страшно завыл, словно упустивший добычу волк, и, взмахнув окровавленной саблей, погнал на противника всех имевшихся воинов…
С радостным сердцем ехал по полю битвы славный московский воин Силантий Ржа. Доспехи черненые сняв, отдал людишкам – чистить, сам налегке ехал – в кафтанце атласном, алом, в рубахе белой, вышитой. На ногах – легкие сапоги козлиной кожи с узорочьем тисненым. На поясе – кинжал един только. Правда, меч двуручный, ливонский, к седлу привешен. Ну, это так – позабыл снять, теперь уж не выкидывать же!
Радостно было Силантию, душа пела. Удачно поход сей складывался, что ни сраженье – то победа. Отбили Заволочье, сожгли Русу, здесь вот, на Шелони, сразились. Главным силам до Новгорода двадцать верст осталось – конец войне близок. А потом… Жалует Иван Васильевич Силантия, слугу своего верного, землишкой со людищами, ох, жалует… Да еще и на выбор! Где б испросить-то? Вот, под Русой – ничего, говорят, да и к Новгороду близко. Иль у Тихвинского посада взять, рядом с иконой святой? На богомолье ездить, грехи замаливать. Но, опять же, земли там бедные, не растет жито. Больше овес да репа. Нет, лучше около Русы взять.
Радостно Силантию. За себя, за Москву, за Ивана Васильевича, великого московского князя. Кто он, Силантий, без государя? Никто. Человечишко рода бедного, захудалого, хоть предки с Олегом на Царьград хаживали. А все ж богатства особого не нажили. В бедности жили. Так и Силантий бы… Ежели б не воля государя великого! Все получил за верную службу – и землицу, и людишек, и почет да славу. И еще, Бог даст, получит. Служи только. А что строг государь – так то и правильно. Не будешь строгим – пораспустятся людишки, избалуются. Потому – казнить иногда приходится, прореживать. А то взяли моду, как в поганых странах: «вассал моего вассала – не мой вассал», да правила какие-то выискивают, что они государю должны, а что, страшно и вымолвить, он им. Это подумать только! Будто государь – да еще и кому-то должен что? Хватать таковых надо да казнить лютой смертию, чтобы другим неповадно было!
Задумался Силантий. В задумчивости съехал к реке, лицо сполоснул, да в обрат поехал. На холм уж выбрался – вдруг крики в кустах услыхал… Что за черт? Может, враги недобитые?
Вытащив меч, Силантий Ржа пустил коня вскачь. Мечом над головой вращая, на поляну выскочил, корчагу с вином твореным сбив…
– Что тут у вас?
Вздрогнули все от окрика богатырского – и сами московиты, и пленники.
Узнал Олега Иваныча Силантий, остановил нападавших.
Вложив меч в ножны, спешился, подошел ближе. Протянул руку Олегу:
– Саблю… Этим всем, – Силантий кивнул на пленников, – жизнь… Мое слово!
Замер Олег Иваныч. Может быть – лучше погибнуть с честью? А Софья? А Гришаня? Те-то ведь на него надеются! А он тут возьмет – и амба! Все их надежды предаст. Нет, погибнуть – самое простое. А вот выжить, выбраться, Софью с Гришаней выручить – это куда как потрудней будет… Софью с Гришаней… Нет, не только о них подумал в этот момент Олег Иваныч… О Новгороде подумал, о республике Новгородской… О слабости ее и силе… Одно поражение – еще не конец. Еще не рыщут жадно по мощеным новгородским улицам московитские всадники, еще хватит богатства у Новгорода, еще, даст Бог, будет и сила. Еще посчитаемся… не все потеряно, не все…
Усмехнувшись, эфесом вперед протянул Олег саблю…
Силантий кивнул серьезно, приняв оружие, уважительно поклонился, потом вдруг обернулся… Нифонтия безглазого, воющего, увидав, на Матоню взглянул грозно.
Матоня аж присел от страха.
– Ах, вы тут вона чем тешитесь, шпыни мерзостные?! – в ярость придя, вытащил плеть Силантий.
Да как пошел охаживать!
Поразбежаться не могли воины московитские – знали хорошо воеводу – молча удары терпели, спины подставляя.
– Смилуйся, батюшка…
Долго не успокаивался воевода Силантий, плеть измочалил. Одно дело – в честной битве врагов рубить, другое – как эти, похоть свою богопротивную тешить!
Наконец унялся.
– Пленников – к обозу! – приказал.
На Олег Иваныча указал:
– Этого – ко мне с почетом доставите! Да смотрите у меня!
На коня вскочил – слетел махом с холма – и вскачь, вдоль реки, к шатру княжескому…
Всех пленников в Русу пригнали. Дней с десяток прошел уже после пораженья Шелонского. В Русе сам государь московский был – Иван Васильевич. Строгость свою показал к переветчикам – в обозе-то договор с Казимиром нашли. После казнены были на Москве бояре именитые новгородские – средь них и посадник Борецкой Дмитрий, и друг его Василий Казимир, и боярин Киприян Арбузьев – вот уж не пригодилось богатство-то. Один Епифан Власьевич упасся, то ли прощен был, то ли позабыли про него, дурня старого. Иван Васильевич в кругу ближнем так объяснял те казни: Новгород-де никакая не особая сторона, а его, великого князя, отчина. Потому и бояре – не пленники именитые, а изменники-переветчики, только смерти и достойные. Потому – какое с ними благородство? Какой выкуп? Казнить всех! Головы – с плеч!
Что ж касаемо других людишек, простых… Ох, виноваты и они пред государем великим, ох, виноваты…
К вечеру попросился Олег Иваныч к Силантию-воеводе. Тот встретил ласково, угостил пивом. Дальше беседа пошла.
– Осерчал государь и на простых людишек новгородских, – качая головой, тихо произнес Силантий. – Казни великие могут быть, коли не заступится за них никто… за предателей-переветчиков!
