Александр Мазин - Княжья русь
Засмотрелась Лучинка, увлеклась…
— Нравлюсь тебе? — склонившись, шепнул в ушко красавец-рус. — Хочешь меня?
Лучинка вообще-то за словом в суму не лезла. Язычок у нее — острый и проворный. Лекарский. А тут смутилась… Не знает, что сказать.
— Ты мне тоже нравишься, — жесткие усы щекотали порозовевшее ушко. — Захочешь — будешь моей. Не захочешь: обойдусь как с сестрой. Что скажешь?
— Я… Мне… Не знаю… — Лучинка совсем растерялась.
— Зато я знаю, — от жаркого дыхания в груди Лучинки родилась теплая истома, а в животе — сладкая пустота. Лучинкина кобыла покосилась на всадницу: не свалится ли? Что-то посадка ослабела…
Лучинка очнулась от неги, сжала круглые бока, и кобылка прибавила, на полкорпуса обогнав Славкиного жеребца. Тот фыркнул и в два скачка вырвался вперед.
— Не обгоняй, — строго сказал Богуслав девушке. — Мало ли что впереди…
Главадвадцать седьмая
Волынь
А впереди был город. Настоящий город с высокими стенами и дубовыми воротами, крепленными железом, маковками кремля и грибом сторожевой башни.
В воротах маячили стражи: бородатые мужи в клепаной броне с длинными копьями. Стояли беспечно: болтали со здоровенным детиной, сидящим на телеге, нагруженной железными крицами.
— Здесь тебя взяли лехиты? — спросил Богуслав.
Лучинка молча кивнула.
— И что же, никто не вступился?
Лучинка помотала головой.
— Не по Правде это, — проворчал Хриси, догнавший Лучинку (ширина дороги позволяла) и пристроившийся справа. — Или ты для них — чужая?
— Чужая, — грустно произнесла девушка. — Мы с мамой Мокоши служим… Служили. Ходили по градам и весям, помогали, кому надо. Обряды творили, рожать помогали, врачевали людей и скотину. Везде нам рады были… — И всхлипнула.
— А где мать твоя? — спросил Хриси.
— Морена забрала. — Лучинка еще раз всхлипнула. — Там ее схоронили. — Тонкая рука показала вправо, где на небольшой полянке стояли три черных идола, издали не поймешь, чьи.
— Хватит, Крыса! — строго произнес Богуслав. — Не бойся, Лучинка! Теперь, ежели кто захочет тебя обидеть, сначала должен обидеть нас. А это — дело ой трудное!
— Но зато веселое! — вмешался, осклабившись, нурман. — Мы, девка, любим, когда нас хотят обидеть! Наше железо любит повеселиться! — Хриси похлопал по рукояти меча и зычно расхохотался. Стая ворон взмыла в воздух и закружилась над тремя идолами. Стражи у ворот перестали болтать и уставились на подъезжающих всадников. Детина на телеге тоже оглянулся и поспешно хлестнул лошадь, уводя телегу в город.
— Мыто — по полкуны с всадника, — сообщил один из стражей. — С девки — четверть. Торговать в городе не будете?
— Разве что — этим! — хохотнул Хривла, наполовину вытянув и уронив в ножны меч.
— Не будем, не будем! — вмешался Богуслав. — Мы — гридни киевского князя. Провожали посла лехитского князя, теперь домой возвращаемся.
— Тогда с вас — две куны с четвертью.
— Две куны хватит, — сказал второй стражник. — Девку безмытно пустим. А не та ли это девка, которую намедни лехиты силком увезли?
— Та самая, — сказал Богуслав.
— Ага. А как…
— Купили, — отрезал Богуслав.
— Ну тогда хорошо. А то у нас дружки тех лехитов еще гостят. Мало ли спросят…
— Спросят — ответим. Много ль лехитов?
— Два больших десятка наберется.
— Целое войско, — усмехнулся Богуслав. — То-то они у вас суд творят, как у себя в Гнездно.
— Это старейшины так решили, — буркнул второй страж. — Не хотят с лехитским князем ссориться. Боятся: будет как с Червнем.
— А князь ваш что, тоже боится?
— Нет у нас князя, — ответил страж. — Прежнего дулебы убили, а нового старшие всё никак не выберут. Так и живем.
— Без князя — нельзя, — подъехавший Соколик неодобрительно покачал головой. — Кто защитит, если беда случится? Без князя боги удачи не дадут. Не страшно?
— Мы — вой городские, — сказал первый страж. — За кем скажут, за тем и пойдем…
— Вот потому у вас лехиты и заправляют, — презрительно бросил Хриси. — Таких, как вы, только и стричь.
— А что, воин, под киевским князем хуже было б, чем под лехитским Мешко? — вдруг спросил Богуслав.
— По мне — так лучше, — не задумываясь, ответил второй стражник. — Лехиты родовых богов жгут, а киевский князь, слыхал, за отчих богов стоит.
— Так и есть, — кивнул Богуслав. — Каких богов хочешь кормить, тех и будешь. У нас — вольно. Я вот Христу кланяюсь, а он (кивок в сторону Хривлы) — Тору и Одину.
— А я — Перуну и Сварогу, — подал голос Соколик.
— Сварога и мы почитаем, — сказал первый стражник. — Выходит, и нам под Киевом не худо было бы.
— Что ж тогда дань Киеву присылать перестали? — усмехнулся Богуслав.
Стражи промолчали.
— Я бы еще понял, кабы у вас сильный князь был, — продолжал Богуслав. — Так ведь нет у вас князя.
— По мне, так можно и дать, — пробормотал первый страж.
— Дать, как же! — язвительно бросил второй страж. — А на вече кто кричал: не давать дани!
— Так я — как все, — смутился страж. — Зачем же давать, если не требуют.
— А затем, что ворог придет — всё возьмет, — наставительно произнес Богуслав. — Вот как ее, — он кивнул на не поднимавшую глаз Лучинку. — Надо бы ваших старейшин уму-разуму поучить. Или новых выбрать. Давно у вас князя убили?
— Зимой еще.
— И что же, так никого и не нашли?
— Нашли, как не найти. Прежнего князя брат младший. Так не хочет он. Говорит: придут лехиты — убьют его, как с червенскими князьями было. Еще один есть, который при прежнем князе десницей был. Он не боится, да его уже старейшины не хотят, потому что — из кривичей. Полоцкому князю служил, а после — нашему. Чужак он. Вдруг наши боги не примут?
— Вот сожгут ваших богов лехиты, тогда узнаете, кто кого примет, — посулил Богуслав.
— Типун тебе на язык! — испугался первый страж.
— За своим языком следи! — строго произнес Богуслав. — Не со смердом толкуешь!
— Не серчай! — поспешно произнес страж, сообразив, что ляпнул не по уму. — Хочешь, проезжай так, без мыта.
— Ладно уж, — махнул рукой Богуслав. — Прощаю! На-ка, — сунул стражу серебряную монетку ромейской чеканки. — Подскажи, где тут у вас передохнуть да поесть лучше?
— Прямо езжай, — первый страж показал вдоль улочки, где вдоль заборов чернели дорожки из тесаных стволов, спасавшие от осенней распутицы. — Постоялый двор Толстого Выжи. Сами увидите.
— Ты куда его отправил? — зашипел второй страж на первого, когда русы отъехали. — Там же лехиты стоят.
— Вот пусть лехитам и покажут, какие они грозные, — сердито сказал первый страж. — Слова ему не скажи…
* * *— Та-ак… — мрачно протянул Богуслав, переглянувшись с Антифом. — Тем же копытом — в ту же яму.
Постоялый двор Толстого Выжи был попросторней того, что на дороге в Полоцк, но так же полон разного народу. А свободное место — только за одним столом. Лучшим столом, за которым угощалась четверка оружных. Судя по броням — воев князя Мешко. Была тут и визжащая девка с задранным подолом на коленях у усатого лехита.
Хотя в этом сходство было неполным: девка визжала не истошно, а вполне игриво.
И еще одно отличие: теперь русов тоже было четверо.
— Здравия всем, — произнес Богуслав вежливо и двинулся в лехитскому столу.
Уселся, снял с головы шлем, кивнул Лучинке: сядь рядом.
Девка перестала визжать. С любопытством уставилась сначала на Славку, потом — на Лучинку. На круглой курносой физиономии девки выразилось удивление
С другой стороны Лучинки опустился Хриси. Рявкнул: «Жирняй, пива!» — и подмигнул девке.
— Кто есть Панове? — вполне добродушно поинтересовался один из лехитов.
Судя по толстой золотой цепи на шее — старший.
— Киевского князя Владимира дружинники, — ответил Богуслав.
— Можно ли узнать, откуда и куда едете?
Почему бы и не ответить, если вопрос был задан вежливо?
— Из Сандомира. Сопровождали посла вашего князя к нашему. Ныне возвращаемся домой.
— Благополучен ли путь?
— Вполне.
Курносая девка что-то зашептала «своему» лехиту. Тот нахмурился, уставился на Лучинку. Потом поинтересовался:
— Прошу простить, пан, девица эта с вами — она вам кто?
Под столом Славка успокаивающе погладил по коленке напрягшуюся Лучинку.
— Холопка моя, — бросил он равнодушно. — Купил третьего дня. А к чему вопрос?
— А ведомо ли пану, что девка эта — уличенная ведьма? — спросил лехит.
— Даже если так, то меня это не волнует, — спокойно ответил Славка. — Святой крест защитит меня от колдовства.
— Пан верует в Христа? — Лехит с золотой цепью поднял белесую бровь, разделенную надвое розовым шрамом. — А мне говорили: новый киевский князь всех христиан истребил.
Богуслав усмехнулся. И перекрестился. Лучше бы он этого не делал.
Рожа у лехита с цепью стала такая, будто он откусил яблоко и увидел внутри полчервяка.
— Византийский схизматик… — прошипел он и жадно глотнул из кружки, словно одно лишь это слово вызвало нестерпимую горечь.
